"Черный человек" Вадима Цымбурского

В отличие от простых смертных автор, умирая, продолжает свой разговор с оставшимися в живых современниками и их потомками — формой разговора становятся извлечения из его архива.

Архив Вадима Цымбурского принадлежит его маме – Адели Тимофеевне Цымбурской — с ее согласия, он был разделен на две части – филологическую и, очень условно, политологическую. Последняя оказалась в моем распоряжении. Первое погружение в ворох материалов и рукописных заметок, хранившихся в доме Вадима Леонидовича, сразу же заставило меня обратить внимание на один интересный факт – в архиве хранится очень много различных фрагментов – как в рукописи, так и в машинописи – одной, так и не увидевшей свет статьи. Цымбурский явно несколько раз в течение своей жизни возвращался к замыслу, который, очевидно, много значил для него лично — к литературоведческому исследованию истоков «Черного человека» Сергея Есенина, именно к вопросу о том, какое влияние на фабулу этого произведения оказал «Моцарт и Сальери» Пушкина.

Многие слышали, что идея такой статьи возникала у Цымбурского не один раз, хотя датировку замысла определить сложно, но я лично склонен относить его к 1993 году – времени публикации в журнале «Отечественные науки и современность» статьи о «Поэтике политики», которая появилась в электронном виде под названием «Метаистория и теория трагедии» в «Русском журнале» 2 марта 2009 года незадолго до кончины философа. Эта статья содержит в том числе анализ композиционной структуры «Маленьких трагедий», причем те места этого текста, которые непосредственно касаются «Моцарта и Сальери», не очень понятны без учета того подробного разбора этого произведения, который был произведен в публикуемой ниже статье Вадима Леонидовича. Сохранившийся в архиве Цымбурского машинописный вариант обоих статей явно относится к одному и тому же времени. По словам друга Вадима Леонидовича Натальи Михайловны Йова, которая была в курсе всех его замыслов последних лет, перед самой своей смертью Цымбурский намеревался вновь вернуться к «Черному человеку», чтобы поставить точку и в этом своем труде. Находясь в больнице, он попросил у Натальи Михайловны книги о Есенине, вероятно, именно с целью завершить в отведенное ему время жизни, по существу, единственное свое литературоведческое исследование (не считая, может быть, великолепного разбора «Дракулы» Брэма Стокера).

Трудно понять, что мешало Вадиму Леонидовичу довести статью до ума и раньше. Восстановленный из нескольких вариантов публикуемый текст «Черного человека» - пример блестяще выполненной работы, аргументация автора – безукоризненна, вывод, хотя и дискуссионен, тем не менее, интеллектуально вполне оправдан. Во всяком случае, идея о том, что Есенин соотносит лирического героя своей поэмы с Сальери, а не с Моцартом, кажется лично мне вполне убедительной, если и не доказанной. Возвращаясь несколько раз в течение последних лет своей жизни к тексту о «Черном человеке» Цымбурский хотел обосновать, вероятно, не этот парадоксальный вывод, но какой-то другой, глубоко значимый для него лично тезис. И последние строки статьи наводят на предположение, что этот тезис состоит в тождественности Сальери и Моцарта в сознании не только «неведомого бога» (как то следует из незакавыченной цитаты из «Богословов» Борхеса, на которой обрывается рукописный текст статьи), но также в сознании двух величайших поэтов России — Пушкина и Есенина. Каждый из них чувствовал себя немного Сальери, и каждый ощущал присутствие рядом с собой «черного человека», гнусаво нашептывающего о том, что любой творческий успех есть «лишь ловкость ума и рук».

На мой взгляд, основной вывод текста не в том, что Есенин – это Сальери, а в том, что Сальери – это и есть Моцарт, точнее, это проекция вовне комплексов и подозрений в рукотворности собственного успеха, которые мучат по ночам любого гения. Ночью любой Моцарт становится Сальери, а днем есенинский Черный человек – голос творческой совести превращается в пушкинского черного человека — неведомого и зловещего заказчика.

Представленная вниманию посетителей «Русского журнала» публикация является соединением двух вариантов архивного текста. Эти варианты отделены друг от друга тремя звездочками. Они венчают машинописный фрагмент, обрывающийся на 11 стр. на словах «праведным страдальцем, против воли захваченным…», и знаменуют начало рукописи. Той ее части, которая не была вычеркнута самим автором. Очевидно, что несмотря на то, что мы не можем восстановить оборванной фразы машинописи, контекстуально оба фрагмента вплотную примыкают друг к другу, и рукописная часть является непосредственным продолжением машинописной. Нельзя, конечно, исключить, что в будущем публикаторы архива Вадима Цымбурского смогут обнаружить недостающие куски более поздних версий «Черного человека» (в частности, следующие за 11 страницы машинописи), и в таком случае будет восстановлена редакция текста, в большей степени соответствующая окончательному замыслу автора. Но это, как и разбор всего рукописного наследия ученого, - дело будущего, надеюсь, что не очень отдаленного.

       
Print version Распечатать