Былая “Слава”

Месяц не проезжал через издырявленную площадь Белорусского вокзала, а тут оказался на Ленинградском проспекте и оторопел - сносят главные корпуса Второго часового. Конечно, не шедевр архитектуры, но история у него богатая. И речь не только об успехах производства под брэндом “Слава” - было время, когда столица гордилась заводом, привозили сюда Гагарина, Фиделя и г-жу Никсон с тов. Брежневой. Именно здесь Ролан Быков снимал свою комедию “Семь нянек”.

Второй часовой – мой. Семь лет, пока учился на вечернем, выпускал его заводскую газету, и тридцать лет спустя прошел бы по всем этажам и коридорам с закрытыми глазами.

Вообще-то сносят уже не дважды орденоносный Второй МЧЗ с 85-летней историей, а новодельное ОАО “Слава” (с уставным капиталом - смешно сказать - 48 799 рублей), находящееся в корпоративной собственности у шести фирм с окончаниями “лоджик-транзит-индастри-менеджмент-сейл-инвест”. Под их коллективным руководством флагман советской часовой индустрии превратился в шарагу, которая “осуществляет деятельность пансионатов, домов отдыха и прочих мест для проживания, столовых при предприятиях и учреждениях, оптовую торговлю станками, отходами и ломом, а так же текстильными и галантерейными изделиями”, и лишь в десятую очередь - “производство часов и других приборов времени”...

1.

Сентябрь 2011

Где находится нынче российская часовая промышленность, говорить не стоит. А было время, когда стране хотелось иметь свои, советские часы. 20 декабря 1927 года Совет Труда и Обороны принял постановление "Об организации в СССР производства часов" и поручил ВСНХ выполнить проектировку фабрики для выпуска часов с производительностью до 500 тыс. карманных и 500 тыс. крупных, т.е. будильников, и одновременно со строительством организовать ознакомление с часовым делом в Швейцарии и США. В Западную Европу выехала группа специалистов, побывала в Германии, Австрии, Чехословакии, Франции и Швейцарии. Однако съездили зря - жлобы-капиталисты от сотрудничества уклонились, а швейцарцы даже запретили приезжать к ним впредь - не хотели терять бездонный советский рынок, договорились только увеличить поставку собственных часов.

Гостеприимнее оказались американцы: та же советская комиссия за два месяца осмотрела в США 13 заводов точной механики и 8 часовых, доложила в Москву, что техника производства часов там находится на более высоком уровне, чем в Европе, отметив преимущество американской конвейерной сборки в сравнении с ручной европейской. Договорились о покупке нью-йоркского завода “Ансония” (несколько сотен станков по производству будильников), фабрики часовой компании “Дюбер-Хемптон” (с годовой производительностью 250 тыс. штук карманных часов) и поставках фурнитуры фирмой “Нью-Хейвэн”, которая ко всему еще и отдала своего ведущего конструктора Эрнста Блохера, три года отработавшего на Втором часовом. Так что советская часовая промышленность в известной мере родом из Страны золотого тельца. И часовой словарик иностранный. Все операции по-французски: "ангренаж", "декотаж", "ремонтуар", лишь финальной - протереть собранные часы, завести и вложить в коробочку - красивого названия не нашлось, придумали своё - "заканчивание".

Часовая фабрика "Дюбер" по объему соответствовала новому корпусу завода "Геофизика" у Крестьянской заставы, который и стал Первым часовым (потом ему присвоили имя злодейски убитого видного большевика Сергея Кирова), а завод "Ансония" прописали на Московском электромеханическом заводе (МЭМЗ), с 1924 года занимавшем трехэтажное каменное здание у Белорусского вокзала. Но его площадей явно не хватало - спешно очистили соседнюю площадку от скульптурной мастерской, где как раз закончили делать памятник Карлу Марксу, и начали возводить главный корпус часового завода, который углом закрывал от оживленных улиц МЭМЗ и соединялся с ним двумя воздушными переходами. Завершить строительство требовалось к 1 января 1930-го, когда из Америки начинало поступать оборудование. Сооружение вели безумными темпами: еще возводился последний этаж, а на нижних уже монтировали станочные линии. Места все равно оказалось недостаточно - несколько цехов разместили в корпусе “Точмеха” на Малой Ордынке, там ежемесячно собирали до 7 тыс. штук будильников, и концу 30-х он стал как бы Третьим часовым, о чем мало кто помнит, поскольку после войны производство не возобновилось. А завод у метро “Белорусская”, в начале Великой Отечественной эвакуированный в Чистополь, потом возвращать в столицу не стали - пустые цехи заполнили трофейным оборудованием, на нём и выпускали знаменитые наручные часы “Салют” и “Победа”, которые и теперь исправно служат.

В 1950-60-е Второй МЧЗ заводской двор тесно застроили флигелями, к 1970 году возвели новый восьмиэтажный главный корпус на углу Ленинградского проспекта и 1-й улицы Ямского поля. Детище архитектуры социалистического минимализма - стеклобетонный короб с гудроновыми швами и плоской асфальтированной крышей, он тем не менее удачно вписался в перспективу проспекта, украсил его светящимся фасадом, неоновыми надписью “Слава” и логотипом, стилизованным под часовое анкерное колесико. Рассчитывали, что здание прослужит семь-восемь десятков лет, но уже на середине жизни оно оказалось никому не нужным, и после выезда завода теперь обращается в прах. Что оно обречено, стало известно в начале 2008-го, когда мэр Лужков подмахнул бумажку, по которой корпуса у Тверской заставы подлежат сносу, а на освободившейся площадке банк “Глобэкс” возведет аж шесть новых башен (не иначе, как по числу нынешних владельцев “Славы”), где разместятся офисные центры и неизбежный торгово-развлекательный комплекс. И вот два года спустя началось...

2.

Второй МЧЗ в последние годы

Когда я пришел с фотокамерой на место демонтажа, старый корпус 30-го года курочили изнутри, башенный кран ритмично стаскивал с верхотуры восьмиэтажки потолочные перекрытия. Уже были разобраны спортзал, где тренировались заводские регбисты - многократные чемпионы СССР, и соседний актовый, под которыми, этажом ниже, находились дизайнерское бюро, музей трудовой славы и редакция многотиражки...

Фабричных многотиражек в Москве тогда выходило полторы сотни. Издавали их не только монстры, вроде Автозавода им. Лихачева, Киностудии “Мосфильм”, магазинов ГУМ и “Детский мир”, чьи двух-четырехполоски формата А-3 печатались в типографии “Московской правды” на Чистых прудах, но и номерные “почтовые ящики”, где самопальные ксероксные листки запрещалось выносить за проходную. В журналистской среде работа в многотиражках считалась синекурой, идеальной на время учебы или чтобы доскрипеть до пенсии, но задерживаться там не рекомендовалось - вероятность дисквалифицироваться и спиться за пять-шесть лет была реально велика. В газету “За точность и качество” (многотиражка Кировского завода величалась еще помпезнее - “За советские часы”) меня сосватал институтский товарищ, поэт Виктор Гофман, я там продержался семь лет, а получив диплом, передал своё место юной студентке журфака МГУ, теперешней звездной очеркистке Жене Пищиковой.

На Втором часовом газета выходила чуть ли не с первого дня, сначала без названия, потом называлась “Тельманец” - тогда мерещилось, что в Германии вот-вот победит революция. Печаталась на трех языках - русском, немецком и идише (лучшими кадровыми рабочими были часовщики-евреи, а после войны профессия сборщика стала исключительно женской). Содержание всех многотиражек стандартное: заводские новости, два-три портрета передовиков производства, социалистические обязательства, изредка фельетон, а на подверстку - любая мелочь, от стихов до юмора. Один стих Гофмана из первомайского номера до сих пор помню:

...Здесь я служу уже почти два года -

В многотиражке на две полосы,

Являющейся органом завода,

Которым выпускаются часы.

Здесь матерьял готовлю кропотливо

О перспективах нового станка,

Об откликах рабочих на Призывы

И на Постановления ЦеКа...

“Отклики рабочих” были зубной болью всех редакций. Звонили из парткома: срочно нужен отклик на... (Солженицына выдворили из СССР, израильская военщина уничтожила палестинские лагеря Сабра и Шатила etc) ...от участника ВОВ, матери двух-трех детей, беспартийного ветерана. И ты, мурлыча под нос Галича: “Как мать вам говорю и как женщина...”, садился за машинку, а потом доставал отдел кадров в поисках подходящей кандидатуры. Не помню случая, чтобы кто-то отказался подписать такую лабудень - попробуй откажись, когда стоишь в очереди на квартиру, ждешь путевку в пионерлагерь или в черноморский санаторий.

Сотрудникам редакции приходилось писать многочисленные речи и выступления за всех партийных, профсоюзных и комсомольских лидеров, но этим обычно занималась главредша. Эля Сергеева на Втором часовом выросла, начинала со сборщицы и десять лет была рабкором, потому знала всех, и директор Парамонов был для нее просто Дима - с тех пор, как вместе тусовались вожатыми в заводском пионерлагере. Таких людей на заводе было большинство: приходили в сборочные цехи в 16-18 лет, осваивали профессию, кто хотел учиться дальше - учились “без отрыва”, получали диплом и здесь же делали инженерную карьеру, но большинство просто работали на одном и том же месте по 20-30 лет, становились асами и тем обретали почет и уважение. Из десяти тысяч работавших на Втором МЧЗ в 70-80-е годы две трети были женского пола - на сборочных конвейерах, но в механических цехах - исключительно мужчины, и семейные пары складывались легко. Многие породнялись, переженив детей, которые сызмальства ходили в одни и те же заводские детсады, а лето проводили в своих же пионерлагерях, и они после школы устраивались поближе к родителям, так что трудовых династий на Втором часовом было не перечесть...

Когда, уходя из многотиражки, перелистал газетные подшивки - обнаружил, что написал о двух тысячах заводчан, то бишь познакомился с каждым пятым. И после того, как в последний раз прошел насквозь через весь завод, неделю болела рука от прощальных рукопожатий. Этого тоже из памяти не выкинешь.

3.

Сборочный цех. Начало 80-х (из архива автора)

Была на заводе своя “Гертруда” - Герой Социалистического Труда сборщица Похмельнова, член президиума ВЦСПС, депутат Верховного Совета. Застать Антонину Михайловну на рабочем месте редко когда удавалось - график ее жизни был напряженным: то с космонавтом Терешковой в Комитете советских женщин, то на каком-нибудь солидном заседании, а если отсутствует неделю-две - значит, в загранпоездке, во Франции или на Кубе про советские часы рассказывает. Ей, единственной в сборочном цехе, куда нельзя было пронести стакан воды (нарушишь влажность!) или уличные туфли (пыль занесешь!), разрешалось приходить на работу с сумкой. Этот лакированный ридикюль стоял у Похмельновой прямо на сборочном столике, и однажды она показала мне содержимое - полтора десятка разных красных книжечек, по которым знатную часовщицу пускали везде, даже в Кремль. Приходилось постоянно держать при себе - мало ли, куда внезапно вызовут. А черный чесучовый костюм с Золотой Звездой и орденом Ленина хранился в кабинете начальника цеха.

Несколько раз я был в квартире Похмельновой - в соседнем с заводом кирпичном доме с лоджиями, специально построенном для начальственного персонала Второго МЧЗ. В просторном жилище пятидесятилетняя Антонина Михайловна обитала одна - не было у нее ни мужа, ни детей, ни родственников, и перспективы, что в личной жизни что-то изменится, тоже не было.

Про то, как внезапно оказалась наверху, Похмельнова рассказывала с застенчивой улыбкой. Кончились у нее детали, работать нечем, а в простое она быть не умела. Раз к начцеха зашла, два - без толку. На третий он говорит: сегодня фурнитуры не будет, а ты съезди на встречу ударников, посиди там, представь завод. Съездила. А через два дня оттуда звонят: всех опять собирают в том же составе - с Леонидом Ильичем встреча, и пусть ваша Похмельнова в этот раз выступит, расскажет про завод. Она кто? - Самая обычная сборщица, образование пять классов, беспартийная. - Что же вы такую присылаете? - Не предупредил никто заранее...

А в то время на завод большой наградной список пришел, и там была одна Геройская Звезда, специально для директора. Так Парамонов ее Похмельновой отдал. И дальше - понеслось-закрутилось: туда выбрали, сюда... Времени на работу совсем не оставалось - привезли в красный уголок куб мокрой глины, и Антонина Михайловна три недели позировала скульптору. Потом ходила смотреть на мраморную себя в Третьяковскую галерею: похожа получилась, только лупа над глазом плохо вышла - она ведь черная, лупа, а мрамор весь белый, и посетители спрашивали у экскурсовода: почему у тетки рог на лбу торчит?

А директор Парамонов так и остался без потерянной Звезды. Чтобы “Гертруда” получить, очень весомый повод надобен. И Дмитрий Алексеевич придумал - отметить 50-летие завода не 1980 году, как следовало бы, а в 1974-м. Нашли в архиве бумагу, по которой 29 ноября 1924 года произошло слияние Московского радиотелеграфного завода, электромеханических и часовых мастерских с МЭМЗом, где стали ремонтировать электрочасы для Московского трамвайного управления, а поскольку Второй часовой с ним соединился, то и дату его рождения следует исчислять шестью годами раньше. На Кировском заводе такого коварства не ожидали - он же Первый, но слово было сказано, многочисленные интервью с Парамоновым опубликованы в центральной прессе, и маховик раскрутился. Так 29 ноября 1974 года в Колонном зале Дома союзов Второй часовой с помпой отметил 50-летие. К этому дню завод получил орден Октябрьской революции, коллектив осыпали медалями и орденами, высшим из которых был орден Ленина, но... без Звезды - то ли козни кировцев повлияли, то ли просто что-то не срослось.

На том празднике я едва не схлопотал строгача. Решив проявить инициативу, взял в отделе кадров три десятка фотографий ветеранов, работавших на заводе с 1924 года. Склеил из них коллаж, заказал клише на всю газетную полосу, фамилии часовщиков вставил сразу в подписной экземпляр. Надо ли пояснять, что все они принадлежали к одной конкретной национальности?.. Тираж газеты привезли прямо в Колонный зал, и скандал начался сразу: по лицу Парамонова стало понятно, что мне нужно собирать вещи. На другой день Эля с утра убежала на ковер к Диме (виновника директор вообще не вызвал), вернулась зареванная, час пила валерьянку и сосала валидол, однако проявившего политическую близорукость литраба отстояла. А очухавшись, сказала в потолок:

- В конце концов, мы же интернационалисты!..

4.

Входившие в заводской музей, упирались взглядом в цитату из швейцарской газеты: "Ни сегодня, ни завтра Советам не удастся стать фабрикантами часового дела". А над ней мигало огоньками плексигласовое панно - карта мира, в центре которой сиял логотип 2-го МЧЗ и от него во все уголки планеты тянулись восемь десятков веревочек. Да, впечатляло - 330 миллионов часов выпустил Второй МЧЗ за свою историю, и почти половина ушла на экспорт.

Часов в витринах было множество, все уникальные. Как выпущенные в победном 1945-м карманные часы “Салют” калибра 36 мм - экскурсовод пояснял, что вообще-то они не оригинальные: за прототип взят хронометр швейцарской фирмы “Картебор”, очень понравившийся Берия. Лаврентия Павловича ублажили - собрали тысячу штук, а до массового выпуска дело не дошло...

Но отнюдь не все модели мы слизывали с западных. В 1956-м выпустили женские часы “Эра” - полностью из собственных деталей. В 1963-м - камертонные наручные часы с уникальной точностью хода, повышенный спрос позволил выпускать их в течение 15 лет. В 1966-м - наручные часы “Слава” с календарем и автоподзаводом...

Оживляя экскурсии курьезами, экскурсоводы рассказывали, что экспортный отдел был озадачен огромной цифрой закупок женских часиков в некую африканскую страну, а позже выяснилось: они на месте “дорабатывались” - соединялись по 10-20 штук, на манер ожерелий и монистов. Или о том, как итальянская фарфоровая фирма, выпускавшая многофигурные каминные часы с использованием будильников “Слава”, прислала на завод письмо с просьбой не крепить механизмы к корпусам - слишком сильно они прикручивались, итальянские рабочие при извлечении половину просто ломали...

Шутки шутками, но в 80-е годы Второй МЧЗ, как и другие советские часовые заводы, ощутимо отстал от мирового производства: никакой маркетинговой политики не было, многие модели отличались только корпусами, а механизмы не совершенствовались по 10-15 лет. Привычка рассчитывать на госзаказ оборачивалась видимостью благополучия, а о конкуренции с импортными аналогами и речи не было. В итоге с советскими часами произошло то же самое, что и с отечественными автомобилями: в тот момент, когда на наш рынок хлынула мировая часовая продукция - от дешевой китайской до супердорогой швейцарской, российская часовая промышленность рухнула.

После того, как Второй МЧЗ оказался выселен из комплекса на Ленинградке, осталось эвакуировать свое имущество в Беляево, где в середине 70-х был построен его филиал. Но то здание в Научном проезде, где некогда размещались два сборочных цеха и несколько механических участков, также подвергнется реконструкции - на территории в два с половиной гектара построят технопарк площадью 300 тысяч кв метров и только восемь с половиной из них будет выделено под часовое производство. Владельцем станет новое ОАО, в собственность которого "Слава" отдаст исключительные права на товарные знаки и оборудование. 51% этого ОАО будет безвозмездно передан в собственность Москвы, 49% останутся у "Глобэкса".

То, что контрольный пакет акций остается у города, позволяет надеяться, что столичные власти сохранят производство и найдут площадку, куда могут быть перебазированы другие производства из центральных районов Москвы. А дальше?.. Дальше остается слабый шанс, что через какое-то время некий олигарх решит тряхнуть мошной, вбухает в часовой проект “Слава” две-три сотни миллионов зеленых и начнет выпуск российских супер-нано-часов, при виде которых все швейцары варежки раззявят...

       
Print version Распечатать