Последним "камнем в стене" оказался сборник эссе и интервью писателя "Я играю всерьез", изданный "Академическим проектом". Его завершает большой раздел "О Хулио Кортасаре", куда вошли заметки Жоржи Амаду, Хорхе Луиса Борхеса, Марио Бенедетти, Габриэля Гарсиа Маркеса, кого-то еще. Тут же - многостраничные беседы Кортасара про все, что только можно. Здесь же - страницы биографии Кортасара, подготовленные Борисом Дубиным. Эпилог вышел достаточно достойным, и уж если дело дошло до интервью и воспоминаний, значит, месторождение выскоблено до конца.

Впервые на русском языке Хулио Кортасар появился в 1970 году, когда журнал "Иностранная литература" опубликовал две новеллы неизвестного "прогрессивного автора". Кортасар и воспринимался всегда как "наш", как истинно прогрессивный - потому что эмигрант, спасающийся в космополитическом Париже от ужасов аргентинской диктатуры. И потому, что Кортасар постоянно ездил в Никарагуа (есть целая книга его очерков "Никарагуа, беспощадно-нежный край") и на Кубу, заседал в международной комиссии по изучению преступлений военной хунты в Чили. И потому, что Кортасар всегда был ярким сторонником "левой идеи" - его свободолюбивые персонажи из "Игры в классики" и "62. Модель для сборки" шокируют буржуа из Шестнадцатого округа, а герои "Книги Мануэля" - члены подпольной леворадикальной группировки. Кстати, именно "Книга Мануэля", полный текст которой выпущен в этом году "Эксмо", завершила цикл издания главных книг Кортасара.

Впрочем, самые важные книги Кортасара вышли еще при советской власти - дебютные "Выигрыши" в серии "Мастера зарубежной прозы" издательства "Прогресс", сборник рассказов "Непрерывность парков" в библиотечке "Иностранной литературы", отдельных изданий, мгновенно став раритетными, удостоились "Игра в классики" и "62. Модель для сборки". Потом был четырехтомник, затеянный "Северо-Западом" и даже, отдельно, четырехтомник рассказов, осуществленный "Амфорой". А уж сколько раз переиздавали все его романы, повести и рассказы, стихи, заметки в разных вариантах, пропорциях и комбинациях.

Хулио Кортасар пришелся ко двору, оказался прочитан и усвоен. Однако в отличие от своего учителя Хорхе Луиса Борхеса, чье влияние легко проследить в творчестве десятков последователей, влияние Кортасара вроде бы как сразу и не обнаружишь. Отдельные черты его стиля встречаются у самых разных литераторов - джазовость у Дмитрия Савицкого и Саши Соколова, метафизика городских пространств - у Андрея Левкина и Андрея Лебедева, рваная форма повествования на фоне точных, точеных формулировок - у Андрея Битова. Каким-то неявным образом Кортасар повлиял на всех сразу, но одновременно - ни на кого конкретно.

Потому что главное в романах Кортасара вовсе не сюжет (внешнего, явного, его может практически и не быть), но послевкусие, атмосфера зимнего или предгрозового (осеннего или утреннего) Парижа, в котором обитают разные люди, странные существа, душа которого запечатана в лабиринтах подземки и лишь иногда вырывается на поверхность. Метро - один из любимых мотивов писателя, а еще - руки, тигры, насекомые, джаз. Кортасар - самый джазовый из известных мне писателей, тексты его построены как музыкальные импровизации, закрученные вокруг одних и тех же тем и лейтмотивов. Вполне джазовым является и стиль Кортасара, сам строй его фразы, бесконечно длящейся, петляющей с помощью большого количества придаточных, сопрягающих в одном предложении низкое и небесное, великое и повседневное, словом все жизни, все жизни, all that jazz, листы платана и жареные сосиски на Севастопольском бульваре, открытки Миро и Клее, Клее и Миро, сваленные возле туалетного столика, и сам туалетный столик с грудой пластинок Сатчмо и Майлса Дэвиса, видишь, че, к одному из конвертов прикрепился маленький паучок...

Несмотря на приверженность левой идее, Хулио Кортасар, как и положено большому писателю, находился вне политики. Утопия свободы решалась и последовательно реализовывалась им в текстах. Наблюдая за творческой эволюцией Кортасара, легко заметить, как он шел к разрушению сюжетности, постепенно становясь все более абстрактным, все более "атмосферным". От первых, достаточно линейных "Экзамена" (опубликован лишь после смерти автора) и "Счастливчиков" (известных русскоязычному читателю под названием "Выигрыши") через чехарду "Игры в классики" и "62. Модель для сборки" к верлибру историй про фамов и надеек, стишков про некоего Лукаса и потокам сознания в "Книге Мануэля" и коллажам "Вокруг дня на восьмидесяти мирах". Здесь Кортасар наследует "автоматическому письму" сюрреалистов и предшествует "новому роману" Мишеля Бютора и Алена Роб-Грийе.

Кортасар принят в России как родной, потому что его ситуация (свой среди чужих) хорошо ложится на наше современное состояние. Самый европейский литератор, Кортасар приехал в Париж из глубоко провинциальной Аргентины с ее постоянными хунтами и непреходящей бедностью. Поэтому все его творчество есть не что иное, как "тоска по мировой культуре", вполне близкая и русскому мироощущению, зажатому в тиски между Европой и Азией, Старым и Новым Светом. Поэтому любить и читать Кортасара у нас будут всегда.

А до продолжателей кортасаровской линии в литературе мы доросли уже сейчас: некоторое время назад в Рунете появился сайт "Общества анонимных невротиков" (так зовут группу персонажей из романа "62. Модель для сборки"), которые не могут смириться с тем, что Кортасара более не существует. От его имени они пишут некий коллективный текст, якобы новый, неизданный роман Кортасара, объясняя это тем, что влияние писателя на них столь велико, что иначе избавиться от его манеры просто невозможно. Кортасар, считают анонимные невротики, в своих текстах раскидывал себя на разных персонажей. Теперь пришло время, когда несколько авторов, сидящих в разных городах, собирают в одну точку фигуру самого писателя, используя методу, сформулированную в "Книге Мануэля": "В том, что мы собираемся делать, нет ничего оригинального, разве что необычайная география и множественный эффект". Говорят, среди членов "Общества анонимных невротиков" замечено и несколько известных российских литераторов.