Всякий путешествует по одной стране, неся в теменной части черепа образ другой страны, и видит лишь то, что настроен замечать. Неудивительно поэтому, что мы с Каганским путешествовали по совсем разным странам в обруче свежескроенных границ Отечества.

Его поле реализма – это пустыри, зоны отчуждения и овраги за культивированными полями реализма официального. Предметами художественного анализа становятся вещи ненужные, отслужившие, выброшенные на свалку – гнутые банки, велосипедные цепи, ржавая проволока, фрагментны газет, плакатов.

Пруст пишет о любви исключительно неразделенной, "неудачной", это сплошное "потерянное время" или даже загубленная жизнь, взять хоть Сванна. Множество чёрточек реальности, описанных в "Любви Сванна" и соответствующих житейскому опыту всех и каждого, подтверждают это его представление.

Не так уж часто российский читатель получает возможность ознакомиться с фрагментом книги раньше, чем она будет опубликована на языке оригинала; однако именно это произошло с новой книгой Жана-Люка Мариона.

Разбираться в реальном положении дел на «Ленфильме» никому не хочется, проще свалить все на нынешнее руководство Минкульта, припомнить Мединскому письмо Кулистикову, пройтись по деятельности Демидова в Администрации президента.

Бесхвостый кот пошёл на рельсы, положил на них голову, дождался поезда и покончил жизнь самоубийством. Этот случай заставил меня задуматься о том, что мы недостаточно хорошо понимаем психологию животных.

Ребенок что-то хорошо нарисовал. Все! Его теперь заставят быть художником. Это кормушка: ты за свои художества приносишь деньги семье и учителю. Значит, тебе уже не дадут заняться биологией или математикой.

Режим, утрированно заботящийся о самосохранении больше, чем об общественном благе, или же заботящийся о нем недостаточно эффективно, недостаточно компетентно обречен на пересмотр общественного консенсуса "лояльность в обмен на стабильность".

Костинский ФЭП собирается заново обосновать путинскую систему, получив "достоверные данные" о том, чего "хотят люди". Коротко говоря, он собирается удушить нас в объятиях некоего нового истинного знания о том, почему общество хочет продолжения путинизма.

Копьё, выглянувшее из-за корешка Канта – недоступность вещей-в-себе; и исцелить эту рану можно только этим же копьём – поняв, что эта рана – вообще не рана, а позитивная структура того, каковы суть вещи.

Чувак выходит в открытый космос, висит там, привязанный на пуповине, – а бредит "котиками для фэйсбука", зажмурясь, как законопослушное чмо, чтобы не обосраться от вида цветного шара в ногах.

Сегодня дизайнерские штучки преисполнены самоиронии и откровенного хихиканья над устройством человеков, его привычками. Одним прыжком, через китч, они достигли черты, за которой начинается чудовищное дурновкусие. Разве нет?

Бывают фильмы, на которые в кино сбегают дети. А бывают, хоть и очень редко, фильмы, на которые сбегают взрослые - те, которые помнят, что чувствовали, когда Том Сойер болтал с Гекельберри Финном или застрял в пещере с Бекки.

Регионалистское сознание куда более креативно. Пресненские депутаты, например, предложили придать "оккупаям" законный статус "местных обрядов". В этом исторически революционном районе такие праздники выглядели бы очень органично!

Благословенны поэты, если их строки вплетены в этот воздух, если они струятся дождем и лучатся чистым светом. И путешественник ненароком может найти их.

Отсутствие надежды на собственное спасение – главенствующее для Юнгера, то, что дает возможность жить, действовать, мыслить, отрешившись от слабости, не прибегая к тем спасительным оговоркам, которые мы всегда готовы предложить сами себе.

Можно утверждать, что вчерашние школьники, конечно, имеют некое представление о "правилах", однако "правило" для них — это не общий принцип, а скорее раз и навсегда установленный и неизменный образец выполнения конкретной последовательности действий.

У нас очень циничное поколение. Когда я учился в МГУ и рассказывал однокурсникам, чем занимаюсь, - они не могли понять. Спрашивали, власти, наверное, хочешь? Думали я скрываю что-то, вру или что я сумасшедший.

Город, предназначенный для зарабатывания денег, лишен необходимого юзабилити для жизни. Лично я именно этим объясняю повсеместно звучащее: "Я люблю Москву, но жить в ней невозможно!"

Нам, диссидентам семидесятых, обидно, что наше "героическое прошлое", о котором мы уж собирались начать рассказывать новым пионерам демократической России, становится рутиной для поколения нулевых.

Количество митингующих на улице уже не является мерой уровня протеста. Общество прошло некую точку невозврата – и другим уже не будет, ему уже не нужны эти количественные показатели, сейчас происходят качественные изменения.

Можно с уверенностью сказать о том, что наибольшим спросом пользуются классики ХХ века, авторы "потерянного поколения". Парадоксальным образом пермяки читают очень много Кафки, но, например, не любят Пруста. Пермь быстро подхватывает столичные читательские тренды.

Исследователи в книгах изучают семиотику вещей, а блоггеры изучают семиотику оттенков и нюансов, импровизаций и неожиданных различий, коммуникативных ситуаций и отражений характера в вещах.

Исчезая, уходя в невидимое, в землю, в "совестный деготь труда", влюбленность становится любовью, которая уже не совсем чувство, а точнее – совсем не чувство. И если влюбленность – это горение, пламя, то любовь каким-то чудом, а иногда и упорным трудом, претворяет огонь в свет.

Я был в Екатеринбурге проездом и буду еще. И буду любоваться, пока не исчезнет в сумерках модерна последних времен этот прекрасный город, в котором я вижу – увы - так много столицы и так мало столичных жителей.

В целом церемонии инаугурации 2008 и 2012 года очень похожи. Но многое различается. Что нового принесла инаугурация Владимира Путина с точки зрения церемониала и его толкования на экране?

У нас на глазах рождается новая жизнь, мир, альтернативный путинскому и не зависящий от него. Многим, очень многим, будет неуютно в этом мире – слишком там чисто и светло.

Феминистическая теология наследует все трудности традиции, но уже имеет свою историю в современности. Находясь в центре общественных дискуссий, включает в себя и трудности выбора гуманитарной методологии, и противоречия философской герменевтики.

Человек переносит лишения легче, чем унижение. Нехитрая мысль "ты здесь никто", которую государство нам высказывает на протяжении последних лет на разные лады и со всевозможными вариациями, дошла уже очень до многих.

И поскольку речь все-таки о любви, то любовь превращается в стремление переделать. Может, поэтому и страна все время другая. Страна и жители постоянно друг друга ломают, у страны получается, конечно, лучше, но иногда и у жителей получается. Правда, даже если у них получается, ломаются, парадоксальным образом, все равно они, а не она.