Жизнь замечательных детей

Рецензия на: Евгений Анисимов. Иван VI Антонович М.: Молодая гвардия, 2008. 350 с. (Серия "Жизнь замечательных людей").

* * *

Слегка оторопел, увидав на магазинной полке эту книгу. Все-таки "Иоанн VI Антонович" в серии "Жизнь замечательных людей"! То бишь русский царь, родившийся 12 августа 1740 г., провозглашенный императором 17 октября того же года и свергнутый в ходе переворота Елизаветы Петровны 25 ноября года следующего в возрасте неполных 15 месяцев от роду. Этим, как известно, политическая жизнь героя книги практически и завершилась: последующие 22 с половиной года Иоанн прожил узником в строжайшей изоляции, а 5 июля 1764 г. был убит собственной охраной в ходе неудачной попытки подпоручика Василия Мировича освободить его силой. Таким образом, влияние на ход истории и вообще на окружающую действительность герой книги Е. Анисимова если и оказывал, то в полной мере как объект, а не как активный субъект, и в этом качестве вполне может быть сравнен с какой-нибудь вещью либо же с мифологическим, выдуманным лицом типа подпоручика Киже.

Впрочем, в исторической части книг ЖЗЛ подобное – не впервой. Скажем, вышедшая в 2005 г. весьма добротная книга В. Козлякова "Марина Мнишек" также вполне могла бы украсить собой какую-нибудь "Жизнь замечательных вещей" или даже "Жизнь исторических драгоценностей", ведь никаких самостоятельных поступков или даже высказываний красавицы героини история не сохранила…

И все-таки формальности соблюдены: Иван Шестой Антонович несомненно был реальным человеком и к его трагическому жребию в полной мере может быть применен эпитет "замечательный", то бишь неординарный, а стало быть книга известного специалиста по русскому XVIII в. Евгения Викторовича Анисимова самим фактом существования не противоречит формальному названию своей серии.

Притом что по-настоящему главным ее героем титульный персонаж, безусловно, не является. Происходящему с ним непосредственно посвящено в лучшем случае 10 – 15 % от общего объема книги. Автор, впрочем, в полной мере осознает это, восклицая на 157 странице (из полного их числа в 332): "Пора, наконец, подойти к колыбели младенца-императора. Задача автора более чем трудная: что рассказать о мальчике, ставшем самодержцем в возрасте двух месяцев и пяти дней <…> Ни многословные указы, подписанные за него другими, ни военные победы, одержанные его армией, ничего не могут о нем поведать – младенец он и есть младенец: лежит в колыбельке, спит или плачет, сосет молоко и пачкает пеленки. Подданные могли лицезреть государя всего пару раз во время больших праздников. Тогда принаряженного младенца с цепью ордена Андрея Первозванного и с голубой лентой этого ордена подносили к окну второго этажа Зимнего дворца, и он мог видеть набережную, заполненную народом". Право, здесь и не пахнет Лоренсом Стерном с его бессмертным романом "Жизнь и мнения Тристрама Шенди…", где намеренное повествование от лица малолетнего героя дает особый персональный взгляд на излагаемое.

Выходит, книга-то не про Ивана Антоновича. А про кого тогда или про что? В поисках ответа на эти вопросы окинем сколь-нибудь общим взглядом как книжки ЖЗЛ, так и жанр историографической монографии о русском XVIII в. в целом.

Итак, что читают интересующиеся историей непрофессионалы? Отбросим в сторону как любителей непосредственной, ничем не сдерживаемой фантастики, потребляющих pulp от Толкиена до Фоменко-Носовского, так и редких фанатиков, способных самостоятельно работать с первоисточниками – разрозненными документами, порой доступными лишь в крупнейших библиотеках либо опубликованными факсимильно с незначительными комментариями. Это – два полюса. Непосредственно к ним примыкают, с одной стороны, любители истории в романах и статьях для глянцевых журналов – и то и другое обычно имеет (и успешно реализует) намерение вызвать в читателях эдакий вздох восторга: "Вот ведь, как у них тогда было! Все не как у людей!". Подобное внутреннее чувство – что прежде все было не так, как у людей, – довольно важно для идентичности подобных читателей, ибо поддерживает душевный покой. С другого же края к своему полюсу приближаются люди, способные читать статьи в научных журналах и сборниках, а также "скучные" монографии, посвященные частным вопросам – какому-нибудь "Формированию рынка Центрального Черноземья во второй половине XVII – первой половине XVIII вв". (850 страниц, кстати). Дальше, опять-таки со стороны Фоменки, примыкают почитатели Л. Гумилева и сходной беллетристики, каковых на противоположном краю уравновешивают люди, способные получить удовольствие от чтения вполне качественных монографий, посвященных довольно общим вопросам и не требующих для понимания серьезных знаний, выходящих за рамки школьной программы. Вот где-то как раз среди этих книжек, к которым обычно и принадлежат исторические биографии ЖЗЛ, пролегает не слишком явно различимая грань между научными и популярными изданиями. Казалось бы, что тут может быть неразличимого – научная книжка на то и научная, что всякое содержательное утверждение в ней подкрепляется ссылкой на источник? Это, разумеется, так, да только ни одну стоящую биографию из одних ссылок не сошьешь – тут необходима интуиция, своего рода авторское конструирование образа. Каковое может быть научно-корректно, но может таким и не быть…

Как бы то ни было, авторитет жэзээловских монографий, похоже, довольно высок – их цитируют, на них ссылаются. И пишут их люди весьма неслучайные. Перу того же Анисимова, например, принадлежат книги "Анна Иоанновна" и "Елизавета Петровна" из нашей серии. Как и в случае рецензируемой книжки, это биографии царей. Что говорит отнюдь не о политико-эстетических или научных пристрастиях автора, а всего лишь о противоречивой двойственности задачи издателя: для "Молодой гвардии" ЖЗЛ – коммерческая серия, рассчитанная на хороший в нынешнем понимании сбыт и доход.

Экономикой, ее реалиями объясняются многие ограничения и, увы, не только в части выбора титульного героя. Хуже то, что издатель очевидным образом экономит на редакторской работе. И дело даже не в легко вычищаемых просчетах словоупотребления, вроде написания "бесталанный" в значении "неталантливый": "Этот сын петровского канцлера Г. И. Головкина <…> был человеком неяркими бесталанным" (с. 157) или некорректно составленных перечислениях вроде такого: "…прибалтийские немцы были связаны родством – речь идет о Менгденах, Минихах, Бревернах и Левенвольде" (с. 187, Миних не был прибалтийским немцем). В отсутствие должной редактуры просачиваются и ошибки позначительнее. Вот, скажем, такое (с. 252): "…этого мальчика, ставшего <…> императором Петром III, судьба одарила необыкновенным сочетанием царственной крови. Он был внуком одновременно Петра Великого и его извечного противника, короля-викинга Карла XII, что отразилось в его имени". На самом деле Петр III (Карл Питер Ульрих) был внуком не бездетного Карла XII, а его старшей сестры Хедвиги-Софии, выданной в 1698 г. замуж за голштинского герцога Фредерика IV. Увы, подобная помарка – довольно типична для книг этой серии. Так, в другом жэзээловском сочинении того же Анисимова – "Анна Иоанновна" – на странице 259 в весьма пафосной и многословной форме утверждается, что французский король Людовик XVI являлся сыном Людовика XV и Марии Лещинской, тогда как на самом деле он был их внуком. Или, скажем, в книге той же серии "Царевич Алексей" (2008 г.), написанной не менее авторитетным ученым Н. И. Павленко, на странице 74 читаем: "Царевич располагал значительной суммой денег на путевые расходы. 1000 червонных выдал ему Меншиков, 2000 – Сенат; кроме того, он одолжил в Риге у обер-комиссара Исаева 5000 червонных и 2000 мелкими деньгами. Еще 3000 рублей царевич одолжил у сенатора П. М. Апраксина. Итого у него было 13 тысяч рублей – очень крупная по тому времени сумма. Если перевести ее на золотые рубли конца XIX – начала XX столетия, то получится 133 тысячи рублей". Мы, таким образом, видим, что автор во-первых не замечает разницы между червонцем и рублем (каковая в то время составляла более двух раз), а, во-вторых, не удосуживается, убрав ничего не говорящие читателю сравнения денег трехсотлетней давности с деньгами столетней давности, пристойным образом замаскировать источник своих сведений. В принципе, подобные огрехи отлавливает квалифицированный редактор, но оплата его труда, похоже, не вписывалась в бизнес-план издания…

Однако уйдем от мелких технических частностей, вернемся вместо этого к вопросу о теме, о действительном герое нашей книги, если так можно выразиться. Таковым, несомненно, является время. Или – если конкретно – русский XVIII в. Здесь стоит сказать следующее: наш XVIII в., вне всяких сомнений, наиболее впечатляющее столетие во всей русской истории. Если русскому человеку и пристанет охота гордиться чем-либо в своем прошлом, то это будет в первую очередь XVIII в. Или, иначе, век той фантастической, никем до того не предполагаемой цивилизационной работы, которую совершила нация всего за несколько десятилетий. Совершила, вопреки нехватке всех видов ресурсов путем колоссального перенапряжения и огромных жертв. Умудрившись при этом не подорвать, как два века спустя, а, напротив, расширить свою ресурсную базу. Это был век осознанного, почти демонстративного сближения России с Европой, что не могло не породить ограничений на дозволенный публичный интерес к этому периоду в изоляционистском СССР.

И вот теперь сей гандикап так или иначе наверстывается – одна за одной выходят книжки про XVIII в., книжки разной степени серьезности и разного качества. Более того, уже внутри того славного столетия можно, пожалуй, выделить период, наименее обласканный в прежние времена публичным вниманием. Это время между 1725 и 1762 гг. – от смерти Петра Великого до воцарения Великой Екатерины. 37 лет, 6 царствований, окрещенных наотмашь "эпохой дворцовых переворотов", затянувшимся прозябанием между двумя "великими" правлениями.

В действительности, как уж было сказано, все было иначе: те 37 лет не стали потерянным для нации и страны временем. Россия начала екатерининского века во многих отношениях соотносится с Россией позднего Петра как аспирант с первокурсником. Однако это развитие и в самом деле проходило на фоне серьезной политической нестабильности, кровавых расправ, чиновничьих злоупотреблений и пр., и пр. В той России женщины рожали во время пытки на дыбе, людей публично сжигали на кострах, за нечаянно произнесенное слово вырывали языки. В ней могли сослать подозрительного иностранного подданного навечно без суда и права обжалования, могли отказаться от результатов выигранной тяжелой войны, могли совершить государственный переворот силами двух десятков гвардейцев. Все это называется словом драма, когда словно бы некая внешняя по отношению к намерениям людей логика заставляет их действовать определенным образом, подчас – вопреки их желанию. И когда общий ход событий вроде бы никак не зависит от их частных поступков и устремлений.

Наследием той драмы стала и невероятно устойчивая мифология, порожденная пропагандистскими усилиями нелегитимных победителей схваток за власть очернить поверженных противников. Эти мифы вросли в наше сознание настолько, что отделаться от них не всегда удается даже ученым уровня В. О. Ключевского. Отрадно, что недавние жэзээловские книги в значительной мере работают на разрушение этих стереотипов, навязанных лукавыми деятелями прошлого. Первенство, на мой вкус, стоит отдать здесь вышедшему в 2002 г. "Петру III" Александра Мельникова – книге, в полной мере реабилитирующей этого умного, энергичного и вместе с тем человечного государственного деятеля, которого, вторя мемуарам убившей его узурпаторши жены (Екатерины Великой), многие до сих пор склонны считать идиотом и русофобом. Книга "Иоанн VI Антонович" вносит в эту реабилитацию правды свой посильный вклад, хотя следы некоторых "предустановочных оценок" проступают и на ее страницах. Вот, скажем, в каких интонациях пишет автор про Б. Х. Миниха: "Задолго до этого сам фельдмаршал Миних, считавший себя великим инженером, набросал эскиз уютного домика для своего поверженного врага…" (с. 123). О том, что Миних был далеко не последним инженером мы знаем не только из оценок его профессионализма Петром Великим (а тот в подобных вещах ошибался редко), но и из миниховского послужного списка – одно перепроектирование и строительство Ладожского канала стоит многого.

Сам же факт личного вычерчивания фельдмаршалом тюремного здания для Бирона (в котором потом сам Миних провел 20 лет) говорит как раз о том, что он: 1) действительно любил инженерное дело; 2) считал, несмотря на высокий руководящий пост, необходимым поддерживать квалификацию практикой. И то и другое, на мой взгляд, не дает оснований для уничижительной иронии. Столь же пренебрежительно пишет Анисимов о военных дарованиях Миниха (с. 107): "Военные историки ломают голову над тем, как ему, полководцу столь бездарному, удалось добиться значительных побед в Русско-польской и Русско-турецкой войнах". Понятно, что созданная при сославшей фельдмаршала в Пелым Елизавете Петровне репутация Миниха как немца узурпатора руководства армией, гонителя истинно русских полководцев Голицыных и Долгоруких, соответствовала лишь крайне низкой оценке его военного дарования. В действительности Миних, конечно же, не был ни Суворовым, ни Румянцевым, но вот списывать все его достижения на слепое везение… Право, и у Наполеона везением можно объяснить хорошую долю побед!

Как бы то ни было, под Ставучанами Миних действовал вполне творчески, осознанно и эффективно. В польскую войну он успешно вел боевые действия против самой сильной тогда армии – французской, а в турецкую – вел боевые действия на крайне сложном для этого театре. Талант – вещь, допустим, трудноизмеримая, но вот без высочайшего профессионализма никакое везение тут не спасло бы. Миних и был профессионалом. Универсальным военным профессионалом высочайшего класса, и большая удача для страны, что именно такого человека Петр Первый некогда принял на русскую службу.

Однако это и в самом деле лишь следы оценочных штампов. Как бы то ни было, книга Анисимова одна из очень немногих взвешенных и обстоятельных работ, посвященных царю-младенцу и его родне, так называемому Брауншвейгскому семейству. Из вышедших в последние годы сочинений на эту тему стоит отметить неоднократно цитируемые Анисимовым книги "Российский генералиссимус герцог Антон Ульрих" Л. Левина (СПб.: Петербургский писатель, 2000), а также "Эпоха дворцовых бурь" И. В. Курукина (Рязань, 2003). Частично затрагивает тот же сюжет жэзээловский "Бирон" И. В. Курукина (2006). А еще в 1998 г. в серии "Роковые годы России" питерским издательством "ЛИК" выпущен "1740" год. А. В. Кургатикова. Не слишком велика и дореволюционная библиография по данному вопросу, с учетом мемуарных сочинений в пределах десятка книг.

Что, с одной стороны, вполне понятно, а с другой же – удивительно. Однако причина и того и другого одна и та же: специфика уникальности ключевых событий, больше соответствующих авантюрно-мелодраматическому роману, нежели историческому сочинению. В самом деле после смерти Анны Иоанновны власть в России в течение 13 месяцев принадлежала грудному младенцу, точнее, его родителям: генералиссимусу Антону Ульриху, принцу Брауншвейгскому, и его жене Анне Леопольдовне, принцессе Мекленбургской. Эти в общем-то случайно пришедшие к власти люди оказались, судя по всему, для такой работы слишком человечны и расслаблены и потому были свергнуты циничной и злопамятной Елизаветой Петровной. Правда, и год их правления был весьма насыщен приключениями: сперва Миних сверг и арестовал регента Бирона, затем неожиданно отправили в отставку самого Миниха благодаря интригам Остермана… Воцарившаяся же Елизавета предприняла, похоже, первую в истории России попытку уничтожения времени задним числом. Отовсюду были изъяты все документы с упоминанием Ивана VI, монеты с его профилем принудительно изымались и в дальнейшем запрещались не только к обороту, но и просто к хранению. За сам факт обладания таким рублем можно было получить (и получали!) нешуточный срок. Упоминать период правления царя Ивана устно тоже не дозволялось, да и много позже, при более вегетарианских правлениях, это не приветствовалось также. Что, разумеется, не могло не повлиять на объем литературы по данному вопросу.

Арестованное же в ночь переворота Брауншвейгское семейство после нескольких лет скитаний по тюрьмам было в конце 1744 г. заключено в холмогорский архиерейский дом. Семья эта на тот момент состояла из шести человек (не считая слуг и содержащегося отдельно младенца Иоанна). Им предстояло пережить в своем узилище и царицу Елизавету, и сменившего ее Петра III, и лишь Екатерина Вторая в 1780, на 18-м году своего правления, распорядилась выслать в Данию четверых братьев и сестер свергнутого императора. Им, прожившим всю жизнь в неволе, было тогда от 35 до 38 лет. Свобода пришла к ним тогда, когда нужда в ней в значительной мере отпала. По отзывам очевидцев, это были дружные между собой доброжелательные и кроткие люди. Трудно без некоторого трепета читать, например, о том, как младшая из двух сестер Иоанна VI, Елизавета просит инспектирующего узников вельможу Мельгунова исхлопотать у императрицы разрешение выезжать иногда на луг за ограду, ибо "…мы слыхали, то там есть цветы, которых в нашем саду нет…".

А ее некогда коронованный брат, с четырехлетнего возраста отнятый от родителей, был, как известно, в 1756 г. переведен в Шлиссельбург. Кафкианская фантастика сродни елизаветинской борьбе со временем здесь продолжилась: караул возле дверей пустующей комнаты в холмогорской тюрьме стоял еще десять лет по отбытию арестанта и, следовательно, два года после его смерти. А Вымдонский, начальник Холмогорской экспедиции, отсылал в Петербург рапорты вроде такого: "Известные персоны и известный же арестант (которого здесь с 1756 г. нет, но высочайше повелено было о нем в рапортах упоминать так, как будто он здесь), по сие число обстоят благополучно".

Что же касается обстоятельств убийства Ивана при мятеже Мировича, то здесь Анисимов допускает версию о подстроенности инцидента. Подстроенности группировкой братьев Паниных, решивших избавить Екатерину II от этой головной боли. Уж слишком странным – предельно поверхностным – было следствие, проводимое далеко не самыми компетентными по этой части лицами и без применения обычных в то время методов пристрастного допроса. Кроме того, сам Мирович держался на нем поразительно уверенно, почти нагло, словно бы был убежден, что сильно не пострадает. Да и неожиданное для всех приведение в исполнение смертного приговора почти единственное за 34 года правления императрицы – тоже наводит на подозрение, что несчастный подпоручик знал слишком много. Все это вполне могло быть и так. В самом деле "Екатерина, – пишет автор книги, – не была исключением в длинном ряду правителей России, которым никогда не стыдно и никого не жалко".

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67