Рецензия на: Gregory Clark. A Farewell to Alms: A Brief Economic History of the World. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2007. 420 p.
***
Взгляните на график. На нем показан материальный уровень жизни среднего англичанина на протяжении восьми веков, начиная с XIII столетия. В 1800 г. средний англичанин был обеспечен едой, одеждой и жильем не лучше, чем в 1200 г. Несмотря на все подъемы и спады, никакого долгосрочного улучшения не было. Никто не говорил о «росте».
Затем, в начале XIX в., не совсем внезапно, но все же довольно быстро в таком временном масштабе, все изменилось. Менее двух веков спустя уровень жизни, прежде остававшийся почти неизменным, вырос в шесть раз или даже больше. Это была «промышленная революция». В истории человечества это стало неким подобием Большого взрыва. Теперь все только и говорят о росте уровня жизни.
По мнению Грегори Кларка, преподавателя экономической истории Калифорнийского университета в Дэвисе, эту картину можно распространить на весь мир и многие тысячелетия, начиная с оседлого земледелия. Кларку прекрасно удается свести воедино множество данных из самых различных источников, включая сведения об изолированных группах охотников и собирателей, существующих сегодня. Он приводит весьма убедительные свидетельства общей тенденции: на протяжении нескольких тысячелетий до «промышленной революции», по сути, не было никаких устойчивых улучшений общего материального уровня жизни человечества, причем в разных частях света положение было примерно одинаковым. Решающее значение имела «промышленная революция».
Стоит отметить, что речь здесь идет исключительно о материальном уровне жизни, а не о культурном развитии или «цивилизованности». Шекспир, Перселл и Ньютон творили в Англии до 1780 или 1800 гг. Но простые люди по-прежнему ютились в лачугах и носили тряпье.
Отталкиваясь от такой общей картины, Кларк переходит к поиску ответов. Он предлагает объяснение того, почему застой длился так долго, почему он завершился в конце XVIII в., а не намного раньше или позже, почему «промышленная революция» впервые произошла в Англии, а не в Китае или Индии или где-то еще и почему в одних частях света, вроде Европы и Соединенных Штатов, рост уровня жизни после «промышленной революции» продолжился, а в других, в том числе в Африке, наступил застой или даже падение уровня жизни.
Кларк объясняет продолжительный доиндустриальный застой «мальтузианской ловушкой». Иначе говоря, он видит в нем отражение процесса, описанного Мальтусом в его «Опыте о законе народонаселения» (1798) и более глубоко проработанного Давидом Рикардо в «Началах политической экономии и налогообложения» (1821). Модель Мальтуса и Рикардо выглядит так. В каждом обществе всегда существует определенное представление о «прожиточном минимуме», уровне дохода или заработка, достаточного для поддержания уровня жизни, который позволяет средней семье воспроизводить себя. Прожиточный минимум можно выразить в калориях, необходимых питательных веществах, защите от внешней среды и так далее, но он может меняться под влиянием культурных факторов, социальных норм и обычаев. Если заработок на протяжении какого-то времени превышает прожиточный минимум (из-за хороших урожаев или сокращения численности рабочей силы в результате войны или болезней), нормальный уровень смертности снизится, рождаемость может вырасти и численность населения увеличится. Но это продлится недолго: рост рабочей силы при неизменном объеме земли и ресурсов вызовет снижение производительности труда и падение заработка. (Так работает известный закон сокращающихся доходов: если направлять все больше и больше работников на один и тот же участок земли, то каждый следующий работник будет создавать меньший прибавочный продукт, чем предыдущий, просто потому, что у него будет меньше земли для обработки.)
И этот процесс не остановится до тех пор, пока заработная плата не вернется к прожиточному минимуму. Численность населения будет больше, но само население не будет жить лучше, чем раньше. Как только урожайность вернется к норме, производительность и заработок упадут ниже прожиточного минимума, описанный процесс начнет развиваться в обратном направлении: более высокая смертность вызовет сокращение численности населения до тех пор, пока производительность и заработок не вернутся к прожиточному минимуму, а затем стабилизируются.
Это звучит просто и убедительно, но нам нужно выделить посылки, необходимые для объяснения этой печальной доиндустриальной истории. Основная посылка состоит в том, что материальный уровень жизни населения определяется только прожиточным минимумом. Постепенный технологический прогресс, происходивший в Англии и других странах между 1200 и 1780 гг., не привел к существенному повышению уровня жизни, он просто позволил прокормить больше людей. Мальтуса волновал вопрос, какими «разумными» средствами можно было удержать рост численности населения (например, при помощи воздержания), но все было тщетно. Парадоксальным образом прогресс в здравоохранении и санитарии может вести к снижению прожиточного минимума, так как теперь питание, одежда и жилье будут оказывать меньшее влияние на смертность.
Ловушка Мальтуса – Рикардо, конечно, может объяснить отсутствие роста уровня жизни на протяжении долгого времени. Эта идея обрастает у Кларка множеством любопытных и полезных деталей. Вот один пример. Приемлемый прожиточный минимум и уровень жизни в одной стране может быть выше, чем в другой, если первой удается поддерживать более низкий уровень рождаемости (при данной заработной плате), чем во второй; в результате произойдет стабилизация численности населения при более высоком уровне жизни. Кларк отмечает, что доиндустриальная Англия действительно имела более низкий коэффициент рождаемости, чем другие страны примерно с тем же уровнем доходов. И это было связано не с индивидуальной контрацепцией, а скорее с социальными нормами: браки заключались в более зрелом возрасте, и больше было незамужних женщин. О причинах этого можно рассуждать очень долго: возможно, это было связано с обычаем майората – перехода наследства к старшему сыну. Но, каким бы ни было объяснение, сам по себе этот факт мог сыграть важную роль в ответе Англии на начало промышленной революции.
Мальтузианский процесс сам по себе работает очень медленно. Чтобы совершить полный круг от роста доходов до снижения смертности и роста рождаемости, а затем от вынужденных изменений в численности населения до изменений в предложении рабочей силы и уже от этих изменений до падения доходов, могут потребоваться многие годы или даже десятилетия. Теперь представим, как могут развиваться события при появлении крупных технологических инноваций. Производительность и доходы могут существенно вырасти; и они могут продолжать расти даже после того, как начнет расти население, если благоприятный эффект роста производительности от более поздних инноваций будет перевешивать понижающий эффект большего предложения рабочей силы.
А затем могут открыться новые возможности. Например, рост доходов может привести к снижению рождаемости, но при этом больше внимания будет уделяться не столь многочисленным, но лучше воспитанным и образованным детям. В теории это будет означать существенное изменение в социальном определении «прожиточного минимума». В результате наступление мрачного мальтузианского будущего может быть отложено на неопределенный срок, возможно, даже навсегда. Нечто подобное и произошло на Западе. Так называемый демографический переход к более низкой рождаемости обычно датируется концом XIX в., но в Англии рождаемость начала сокращаться уже в 1840-х гг. И, как отмечает Кларк, демографический переход имел, возможно, даже большее значение, чем простой механизм роста доходов.
Эта часть истории зависит от целого ряда крупных технологических инноваций и их освоения в экономике, которые полностью преобразили ткацкую промышленность, транспорт и горное дело в Англии после 1780 г.; самым известным из этих новшеств был паровой двигатель. И пожалуй, наиболее важным из всех преобразований, описанных Кларком, был приход на смену мускульной силе людей и животных угля, который стал новым источником энергии; значение этого для производства чугуна и стали, машин и железных дорог трудно переоценить. Почему все это произошло именно тогда и именно там? Здесь Кларк отходит от общепринятых идей.
Согласно распространенным представлениям, которых придерживаются многие экономические историки, продолжительный экономический рост невозможен без соответствующих юридических, экономических и социальных институтов. К наиболее важным из них относятся верховенство права, гарантии прав собственности, относительно свободные рынки и определенная степень социальной мобильности. Они позволяют снизить неопределенность, связанную со сбережениями, инвестициями и предпринимательской деятельностью, и побуждают способных людей посвящать свою жизнь экономике, а не войне и религии. Промышленная революция произошла именно тогда, потому что были удовлетворены эти «фоновые» условия, и она произошла именно там, в Англии, потому что в ней они были удовлетворены раньше всего и наиболее полно.
Кларк утверждает, что это вполне правдоподобное объяснение все же не может разъяснить всего или даже главного. По его мнению, стандартные институциональные предпосылки существовали еще за несколько столетий до начала XIX в., причем не только в Англии, но и, возможно, в Китае, Японии и других странах; тем не менее никакой промышленной революции так и не произошло. Таким образом, ключ к ней нужно искать где-то еще.
Промышленная революция в Англии не была каким-то одномоментным событием; ее отсчет принято вести с 1780-х гг. Расчеты Кларка показывают, что производительность начала постепенно расти уже в XVII в., существенно ускорившись в 1760 – 1860-х, а затем набрав еще большие обороты и достигнув современных темпов роста. Он полагает, что эта внезапная перемена произошла примерно в то же время, что и не связанный с нею причинно резкий прирост населения в Англии.
Он приводит слова историка Кеннета Померанца, говорящего о том, что густонаселенный центр Китая в 1800 г. по степени «коммерциализации, коммодификации товаров, земли и рабочей силы, рыночного роста и зависимости рождаемости и распределения рабочей силы от тенденций в экономике» ничем не отличался от северо-западной Европы. То же можно сказать и о Японии, а также о некоторых областях Индии. Почему же тогда молния угодила в небольшую страну с шестимиллионным населением на северо-западе Европы?
Кларк полагает, что Китай и Япония действительно стояли на пути, который мог привести к независимой промышленной революции, но их эволюция продвигалась медленнее, чем в Англии. Одна из причин состоит в том, что в 1300 – 1750 гг. население в Китае и Японии росло быстрее, чем в Англии; и, судя по всему, мальтузианская ловушка держала их крепче.
Вторая причина подводит нас к главной идее Кларка. Согласно ставшему теперь уже традиционным представлению, наличие институтов с необходимыми качествами способствует созданию и поддержанию стимулов для инноваций, предпринимательства и торговли. Кларк утверждает, что эти предпосылки существовали в средневековой Англии, Китае и Японии, но к ожидаемым результатам они не привели. Чего-то явно не хватало, и этим «чем-то», на его взгляд, была способность или готовность людей эффективно реагировать на экономические стимулы. Это можно назвать «буржуазными добродетелями». Так почему же англичане конца XVIII столетия были «способными» и «готовыми», а средневековые англичане и китайцы с японцами в XVIII в. – нет?
Кларк разрешает эту загадку по-новому. В Англии, да и не только в ней одной, до начала демографического перехода более богатые имели больше детей, чем менее богатые. Больше состоятельных женщин имело мужей, они жили дольше и больше рожали, к тому же они были здоровее и чистоплотнее, поэтому и детей у них выживало больше. Кларк называет эту форму дифференциальной фертильности (способности производить потомство) состоятельных «выживанием наиболее богатого». Эта фраза звучит совершенно по-дарвиновски и далеко не так оптимистично, как название книги. Демографическая статистика для Китая и Японии не так точна, как для Англии, но в целом она отвечает описанной закономерности. Однако перекос дифференциальной фертильности в сторону богатых, как кажется, намного больше выражен в Англии, чем где бы то ни было еще.
Почему это так важно? Кларк делает вывод, что до промышленной революции в группах с высокими доходами была распространена нисходящая мобильность. Эти люди могли воспроизводить себя, но они не могли воспроизводить такой же статус для всех своих потомков. Это могло быть связано с майоратом, но и без него раздел наследства приводил к тем же последствиям. Младшие сыновья переходили в нижестоящие страты; они, конечно, не прозябали в нищете, но все же находились в худшем положении, чем их старшие братья. Они-то как раз и были способны и готовы ответить на экономические стимулы. Кларк пишет: «Таким образом, можно предположить, что преимущество Англии состояло в быстром культурном и потенциально еще и генетическом распространении ценностей экономически преуспевавших слоев среди всего общества в 1200 – 1800 гг.».
Последний раздел книги, называющийся (вслед за Померанцем) «Великой дивергенцией», начинается за здравие, но кончается за упокой. На протяжении долгого мальтузианского плато средний уровень жизни в разных частях света был разным, но абсолютная разница была не слишком большой. И везде уровень жизни определялся прожиточным минимумом и общей для всех людей физиологией. Но после промышленной революции одни страны вступили в эпоху длительного экономического роста, который продолжается и по сей день, то ускоряясь, то замедляясь, тогда как другие переживали застой и даже спад, а уровень жизни в них не далеко ушел от доиндустриального уровня.
В 1800 г. на Западную Европу, Северную Америку и Океанию, включая тихоокеанские острова Полинезии, Микронезии и Меланезии, приходилось 12 % всего мирового населения и 27 % всего мирового дохода. В 2000 г. в них по-прежнему проживает 12 % населения (на Северную Америку его приходится больше), но доля дохода выросла до 45 %. Напротив, доля населения в Африке выросла с 7 до 9 %, а доля дохода сократилась с 13 до 4 %. В этом и состоит великая дивергенция. И в каком-то смысле объяснить ее так же непросто, как и промышленную революцию.
Кларк довольно убедительно показывает, что этот впечатляющий разрыв был обусловлен серьезной разницей в эффективности производства или том, что экономисты называют «совокупной производительностью факторов производства». Речь идет об объеме производства в расчете на единицу затрат факторов производства (рабочей силы, капитала и природных ресурсов). Он справедливо полагает, что главной причиной этого является не отсутствие доступа к технологиям или капиталу, которые на самом деле доступны бедным странам, способным эффективно использовать их сегодня, и были доступны на протяжении долгого времени в определенных местах, особенно в колониальных владениях. И дело не в нехватке квалифицированных работников. Кларк не согласен также с теми, кто говорит о плохом управлении, потому что текстильные фабрики в колониальной Индии с британским начальством работали ничуть не лучше фабрик с индийским начальством. (Это, конечно, не самый сильный аргумент, но, возможно, другие примеры показали бы то же самое.) В конце концов Кларк возлагает всю вину на работников – не на их квалификацию или врожденные способности, а на отсутствие у них смекалки, стремления к профессиональному росту, желания трудиться не из-под палки и так далее.
В этом контексте он также отвергает распространенное представление, что разница в эффективности объясняется существованием неработающих или коррумпированных экономических, социальных и политических институтов. Ведь если фабрика в бедной стране производит меньше, чем точно такая же фабрика в богатой стране, то как это может быть связано с несостоятельностью институтов? Возможно, он делает поспешные выводы. Клановость наверху, несоблюдение законов, назначения по принципу личной преданности, несправедливые налоги, произвольный наем и увольнение – все эти практики легко могут привести к утрате доверия или даже саботажу; отсюда и неэффективное производство.
Пессимизм Кларка в том, что касается преодоления разрыва между преуспевающими и отсталыми экономиками, возможно, вызван убеждением, что ничего нельзя изменить, пока среди населения не распространятся качества, необходимые для коммерции и промышленного производства, как это, по его представлениям, произошло в доиндустриальной Англии. Для этого нужно время. Очень много времени. Но эта его идея опровергается необычайным длительным ростом Китая и – в последнее время – Индии. Боюсь расстроить Кларка, но обе эти истории успеха были связаны с институциональными изменениями и, в частности, с отказом от централизованного управления и переходом к открытой рыночной экономике.