Всякие обобщения касательно сколько-нибудь значительного издания, выдающего на-гора по миллиону слов в год, неизбежно оказываются довольно размытыми и отвлеченными. На всякое утверждение всегда можно найти контрпримеры и исключения. Особенно это касается журнала, который любит все непредсказуемое. Загадочную элегантность London Review of Books не так-то просто выразить словами. И я ни в коей мере не притязаю здесь на ее исчерпывающее описание и объяснение. Но кое-какие сравнительные замечания все же способны помочь прояснить картину; хотя, как читатель издания (а иногда и его автор, выступающий с крайне левых для журнала позиций), я могу изложить лишь свою личную точку зрения, которая ничем не лучше точки зрения любого другого читателя, который, как видно из раздела «Письма читателей», может иметь иное и ничуть не менее убедительное мнение в этом вопросе.
Первое появление Times Literary Supplement в качестве самостоятельного еженедельника датируется 1914 г. После Второй мировой войны под руководством ряда одаренных редакторов, которые сделали его более смелым и амбициозным изданием, TLS заняло уникальное положение критического журнала, достигнув наибольшего влияния в 1960-х гг. В 1966 г. подобного рода издание появилось во Франции — La Quinzaine Littéraire, а в 1984 г. и в Италии — L’Indice. Но несмотря на постоянно растущее число подражателей в Европе (в 1990-х вышла в свет венгерская версия), этот тип издания по-прежнему остается преимущественно англоязычным феноменом. Континентально-европейские версии менее прямолинейны в своих оценках, выполняя задачи более близкие к рекламе, чем к полноценной критике, и не так важны для национальной культуры.
Дальнейшее развитие классической английской модели произошло в Америке, когда в 1963 г. из-за затяжной забастовки New York Times и ее приложения с книжными рецензиями появилась возможность для запуска нового издания, которым стало New York Review of Books. С самого начала его характеризовали три вещи. Иная периодичность — раз в две недели, а не еженедельно — позволяла публиковать намного большие по объему статьи, чем могло себе позволить TLS; сохраняя формат рецензионного издания, оно предлагало статьи, не имеющие никакого отношения к книгам; и, как видно по составу авторов, занимало ясную политическую позицию. И этот новый формат с его намного более выраженной тематической идентичностью вполне себя оправдал. К началу 1970-х NYRB заняло главенствующее положение, став неким образцом и имея куда более значительные тиражи, чем TLS, в котором теперь тоже ста- ли публиковаться авторские сочинения и самостоятельные статьи, хотя во всем остальном сохранялся традиционный формат рецензий.
В конце десятилетия нью-йоркский сценарий повторился в Лондоне, когда в 1979 г. продолжительный локаут в Times — до приобретения этой газеты Мердоком — привел к исчезновению Times Literary Supplement с уличных лотков на несколько месяцев. На этом фоне и появилось London Review of Books, запущенное как подразделение New York Review of Books и поначалу распространявшееся в виде вкладки к последнему. Через год, когда новое издание все еще испытывало финансовые трудности, NYRB сняло с себя ответственность за дальнейшую судьбу London Review. Но несмотря на существование очевидных стилистических (и не только) различий между ними, общее происхождение и изначально тесные связи этих двух изданий побуждают читателей по обе стороны Атлантики к неизбежным сравнениям и сопоставлениям.
Различия между двумя изданиями отчасти обусловлены различиями в объективной среде. Американский рынок, впятеро превосходящий по своим размерам британский, способен обеспечивать намного более крупный и богатый журнал, получающий огромные средства от издательской отрасли, привыкшей тратить немалые суммы, чтобы добраться до читательской аудитории. В нью-йоркском издании, по сравнению с лондонским, больше рекламы, больше средний объем статьи и шире круг обсуждаемых проблем. Помимо указанных различий в структуре рынка, в этих обществах существуют заметные различия в отношениях культуры и власти. Со времен Кеннеди ни одна американская администрация не обходилась без множества интеллектуалов, работавших или стремившихся работать на самом высоком уровне в роли советников действующего или возможного будущего руководства Белого дома.
Таким образом, отношения журналистов и университетской публики с правительством в Америке носят намного более тесный характер, чем в Британии, где государство никогда не было так окружено интеллектуалами. И хотя в годы правления Тэтчер у Даунинг-стрит начала появляться своя обслуга, парламентская система Британии остается куда более закрытой для интеллектуалов, чем президентская система Соединенных Штатов. Различия в среде, в которой приходится работать, сказываются и на содержании этих двух «обозрений». Статьи NYRB обычно имеют «политическую» окраску и потенциально ориентируются на власти, чего совершенно не прослеживается в LRB, далеком от мира Уайтхолла и Вестминстера.
Между журналами, конечно, также наблюдается некое противостояние. Во время запуска New York Review война во Вьетнаме и волнения в американских гетто породили глубокое недовольство партийным истеблишментом, что нашло свое отражение на страницах этого издания. Но после завершения войны в Юго-Восточной Азии и возвращения внутриполитической ситуации в нормальное русло NYRB постепенно взяло на себя роль авторитетного наставника американской либеральной публики, привлекая внимание к насущным социальным проблемам Америки и критикуя перегибы рейгановской политики, но поддерживая общий курс американской дипломатии в последние годы холодной войны. Сегодня мы имеем дело с безукоризненно проработанным, хотя и все более предсказуемым форматом, включающим, помимо блестящих писателей и ученых (многие из них живут по эту сторону Атлантики), на которых традиционно опирался журнал, значительно большее количество материалов от довольно пестрой околовластной публики — бывших дипломатов, помощников первой леди, руководителей государственных ведомств и так далее.
В политическом отношении London Review начинало с позиций, довольно близких к позициям своего родоначальника. В последние годы администрации Картера британское издание выказывало симпатии к вновь созданной Социал-демократической партии. Но вскоре LRB двинулось в другом — более радикальном — направлении, и теперь политические пути этих двух изданий заметно разошлись. Несложно было бы построить перечень вопросов, по которым они занимают противоположные позиции. Существенно упрощая, можно сказать, что основное расхождение касается не выраженного явно неприятия одним изданием наследия холодной войны, открыто поддерживаемого другим. Речь идет не только о борьбе с коммунизмом, но также о роли Соединенных Штатов в других, менее крупных конфликтах.
Также нельзя не отметить непредсказуемость позиции London Review. Это относится даже к внутренней по- литике, в вопросах которой его позиция ранее была наиболее последовательной. LRB родилось при Тэтчер, и все первые семнадцать лет его жизни прошли при консервативном режиме в Британии. В самом начале журнал был резким противником Фолклендской войны, которая укрепила гегемонию «новых правых», а затем стал непримиримым критиком тэтчеризма как средства исцеления нации. И ни один другой журнал в стране не выступал со столь яростной критикой грубости, пустоты и коррумпированности консервативной системы.
С другой стороны, отношение LRB к оппозиции всегда было куда менее определенным. Издание довольно быстро разочаровалось в Социал-демократической партии и никогда не выказывало большого интереса ни к руководству Лейбористской партии, ни к ее левому крылу. Но когда к власти пришли «новые лейбористы», сложился совершенно новый политический ландшафт. London Review всегда противилось любым проявлениям благонамеренности: ни одно другое издание никогда не было так далеко от поддержки существующего режима. И невозможно представить, что оно вдруг стало бы орнаментом нового режима. С другой стороны, радикальные читатели LRB необоснованно полагали, что они способны предсказать отношение издания к властям.
Журнал обладает также уникальной способностью обманывать ожидания левых. Немногие лейбористы, не говоря уже о социалистах, готовы ностальгировать по эпохе Вильсона и Каллагана; и мало кто из поборников гражданских свобод решится выступить против риторических призывов «Хартии 88» к принятию нового Билля о правах. Эти тексты с разных сторон ставят под сомнение устоявшиеся представления. Но как они уживаются друг с другом? Возможно, тот факт, что Тони Блэр, в бытность еще рядовым членом парламента, впервые поведал о своих политических замыслах на страницах LRB, не более чем забавная историческая случайность. Первый же открытый анализ в издании позиции Блэра как лидера партии оказался саркастически-язвительным. Но приход к власти лейбористского правительства изменил атмосферу, в которой работало London Review, и вряд ли кто-то не связанный с журналом мог бы с уверенностью предсказать, как оно отреагирует на новый расклад сил.
У этой непредсказуемости имеется своя веская причина. LRB, в отличие от New York Review, — это не идеологическое издание. Отсюда и свежесть суждений. Даже главное политическое расхождение между двумя журналами позволяет увидеть такое отличие. Решительная поддержка холодной войны вплоть до самой победы в ней — это программа. Последовательное избегание разговоров об этом программой не является. Причины, по которым LRB старательно избегало лицемерных заявлений от имени «международного сообщества», выявить не так-то просто. Возможно, все дело в возрасте. NYRB, основанное в центре нового мирового порядка, почти на двадцать лет старше LRB. Его основные авторы сформировались в эпоху политики «сдерживания». В последние годы средний возраст его наиболее частых авторов (три или более статей) перевалил за шестьдесят пять. Для более молодой возрастной группы, в теперь уже не самой влиятельной державе, страсти этой эпохи не имели такого большого значения. Возможно, свою роль сыграло также происхождение нынешнего редактора. LRB — это, наверное, первый крупный журнал на Западе, главным редактором и его заместителем в котором стали женщины. Но этот крайне политически некорректный журнал никогда не был проводником феминистских идей, хотя вопрос о положении женщин поднимается в нем довольно часто. Можно предположить, что некоторое безразличие к риторике «свободного мира» может быть связано с более современными заботами, в том числе и вопросами гендера. Что же касается русских корней и европейского образования главного редактора Мэри-Кей Уилмерс, то какую роль сыграли они, если они вообще сыграли хоть какую-то роль, не вполне ясно.
Но ясно, что самое большое различие между двумя изданиями касается не кадрового состава, а концепции издания. В этих журналах статьи принимаются по разным основаниям, к которым относятся репутация автора, злободневность темы и ход аргументации. Но если для New York Review определяющее значение имеет общественная значимость проблемы, то в London Review стиль автора важнее темы статьи или согласия с его позицией. Последняя, конечно, тоже учитывается редакторами, но стилем никто поступаться не станет. В результате по изяществу слога LRB намного превосходит своего нью-йоркского собрата, язык которого зачастую можно назвать просто складным; но он освещает куда более узкий круг тем и выказывает меньшую последовательность в выборе оных. NYRB — и в какой-то степени сегодняшний TLS под чутким руководством Фердинанда Маунта — значительно более восприимчив к масштабу проблем и всегда публикует какие-то информативные материалы по текущим вопросам, редко оставляя читателя без объемной статьи о каком-то важном событии в мире. Напротив, London Review скорее оставит без внимания страну или кризис, если не удастся подобрать подходящего автора. Бывает, что просто не хватает средств — гонорары в нем можно назвать довольно скромными по американским меркам; иногда бывает сложно найти человека, знакомого с проблемой, но гораздо чаще все дело во вкусе.
За удовольствие от чтения LRB приходится расплачиваться пестротой содержания. Хуже всего обстоят дела с Дальним Востоком. Хотя редакция, вероятно, с готовностью бы с этим согласилась, с точки зрения внешнего наблюдателя, в издании как будто неосознанно основное внимание уделяется Британскому содружеству наций. Южной Африке отведено больше места, чем всей Латинской Америке. Австралия щедро представлена на его страницах, хотя упоминания о Японии найти вряд ли удастся. Материалов о Ближнем Востоке предостаточно, а о Магрибе их нет вовсе. Даже в Западной Европе единственной страной, упоминаемой в LRB, является Ирландия: чтобы не заметить шпили Фермана и Тирона, нужно еще постараться, но континентальная Европа словно в тумане.
В этих отношениях Манхэттен дает лучшую точку обзора, чем Блумсбери. Глобальный охват американской империи не позволяет оставить ни одного уголка мира без потенциального рассмотрения; и общий охват New York Review отражает чувство этой ответственности. Но талант распределен не столь равномерно; и продукты исполненной сознания собственного долга журналистики, которая пытается всегда быть на гребне волны, рискуют оказаться скучными и заурядными, что просто нельзя себе представить на страницах LRB. И его собственные интересы не являются простой прихотью. Если Ирландии уделяется намного больше внимания, чем Германии или Франции, то это связано с войной, о которой большинство англичан предпочитает не вспоминать. Публикации London Review по этой крайне непопулярной теме служат укором многим журналам, которые оставляют ее без внимания. Ни одно издание не способно объять всего; но если уж LRB берется за какую-то тему, то почти наверняка осветит оно ее просто блестяще.
Различных ирландских авторов, публикуемых в LRB, не объединяет ничего, кроме неприятия официального лицемерия. Это вообще является характерной чертой издания, отличающей его от американского собрата. В London Review от авторов не требуют соблюдения какой-то редакционной политики. Тексты могут быть не приняты, но если уж их примут, то в них поправят только орфографию и пунктуацию, а никак не политические суждения, какими бы завиральными они ни были. Никто не станет здесь переписывать выводы автора. Это отсутствие давления как основной принцип работы в какой-то мере может быть связано с внутренним метаболизмом журнала. Карл Миллер и Мэри-Кей Уилмерс были двумя выдающимися редакторами LRB. Но следы их работы не мозолят глаза на каждой странице, и другие сотрудники издания — члены редакции, дизайнеры и даже бухгалтеры — тоже пишут в журнал, который они помогают создавать. Всякий, кто когда-либо работал в каком-то периодическом издании, знает, что в более привычных иерархических структурах такое трудно себе представить.
Все это, конечно, влияет на рассмотрение политических проблем. Однако LRB — это прежде всего, как он сам себя описывает, литературный журнал. На самом деле своеобразие его политической идентичности обусловлено отсутствием идеологических рефлексов, присущих миру политики, но менее важных в мире письма. Впрочем, издание является литературным также в более привычном смысле слова: большая его часть посвящена тому, что традиционно принято называть жизнью и сочинениями. Его подход к ним также весьма своеобразен. Собственно искусство в журнале несколько заслоняется литературой и поэзией, хотя и не слишком сильно. Живописи и музыке посвящены некоторые из его лучших статей. Странно, что кино занимает пока сравнительно маргинальное положение. Время от времени выходят статьи об архитектуре. В географическом отношении внимание журнала приковано в основном к англо-американскому ареалу и традиционно к Франции. Хронологические рамки ограничиваются преимущественно второй половиной XIX — XX в., хотя экскурсы, нередко весьма живые, в более раннюю или менее знакомую область — скажем, Мэлори или Шамфора — делают общую картину более сбалансированной. В итоге смесь получается не такой космополитической, как в Нью-Йорке, но более живой.
Нечто подобное наблюдается и в сфере идей. Философия и история представлены лучше, чем естествознание, в котором Америка сохраняет бесспорное лидерство — LRB неспособно привлечь постоянных авторов масштаба Стивена Джей Гулда или Ричарда Левонтина. В социальных науках ситуация лучше, но наиболее яркой чертой LRB является любовь к опровержению национальных стереотипов. Психоанализ пользуется большим влиянием и уважением, в отличие от New York Review, отводящего немало места для злых насмешек над ним. Различие позиций поднимает более общий вопрос. Бесспорно радикальное в политическом отношении, насколько London Review радикально в вопросах культуры?
Как известно, между этими двумя планами не обязательно должна существовать какая-то связь. В Британии New Statesman времен Кингсли Мартина прославился конфликтом между первыми и последними страницами — недвусмысленно социалистическая в вопросах политики газета была довольно консервативной в разделе «культура». В Scrutiny наблюдается полностью противоположная картина: передовая культура с политической реакцией. Но к London Review это не имеет никакого отношения. Карл Миллер, основатель журнала, был в Кембридже учеником Ливиса и стал редактором отдела культуры New Statesman, а затем главным редактором The Listener. В то же время такие примеры показывают всю нетипичность LRB. С самого начала журнал отказывался разделять их, выстраивая в определенном порядке — скажем, сначала политика, потом культура или наоборот.
Подход к освещению художественной литературы также всегда был не вполне типичным. Известность писателя не является гарантией упоминания о нем в LRB; издание последовательно оставляет без внимания романы модных авторов, отзывы на которые обязательно появляются в газетах и журналах. С другой стороны, неизвестный писатель вполне может заинтересовать журнал. К таким «открытиям» относится Салман Рушди, чье первое английское издание «Детей полуночи» удостоились только одной рецензии, опубликованной как раз в LRB. Внимание к новизне или незаслуженно оставленному без рассмотрения с самого начала было отличительной чертой журнала.
И все же надо признать, что нонконформизм в освещении культурной жизни в LRB выражен не так ярко, как в освещении общественно-политической жизни. По меркам New York Review, издание может казаться авангардно-бунтарским. Но если взглянуть шире, журнал вряд ли можно упрекнуть в какой-то непочтительности. Из того, что в нем публикуется больше рецензий на новых авторов, чем на обладателей громких имен, вовсе не следует, что он ставит под сомнение существование авторитетов. Журнал также отличает нелюбовь к поверхностному зубоскальству и грубому высмеиванию. Ведь, как известно, самая сложная форма критики — это сдержанная похвала, и здесь London Review нет равных.
И все же в двух основных областях, освещаемых изданием, редакторские инстинкты проявляются по-разному. Не совсем ясно, почему это так. Возможно, дело в том, что всякое литературное обозрение в современной Великобритании гораздо более тесно связано с миром книгоиздания, чем с миром политики. И за последние пятнадцать лет эта сцена претерпела определенные преобразования: процессы концентрации привели к существенному росту инвестиций со стороны издательств в основных авто- ров — от баснословных гонораров до раздутых бюджетов на рекламу и туров по городам для представления книги, которые теперь стали необходимыми атрибутами литературного успеха. Приход крупного капитала в эту область совпал по времени с рождением LRB (именно тогда для доставки одного поэта к месту публичных чтений впервые был использован вертолет) и полностью изменил литературную среду, оказав неоднозначное влияние на самих писателей, до сих пор так и не осознанное нами в полной мере.
Нельзя сказать, что издание предпринимало какие-то попытки серьезного осмысления произошедшего. Но причины его сравнительно мирного сосуществования с таким положением дел не связаны с какой-то институциональной заинтересованностью. Небольшой грант, получаемый журналом от Совета по искусствам Великобритании, вызывает настоящее бешенство у правых интеллектуалов, потому что издание не занимается тем, чем оно, по их мнению, должно заниматься — недавно Sunday Times призвала прекратить помогать журналу, так как он никак не поддерживает британских писателей. Воздерживаясь от участия в литературных склоках и раздаче незаслуженных комплиментов, LRB воспринимается многими как надменно безразличное издание. Но его вряд ли можно обвинить в порочных связях с институтами литературы, будь то покровители и спонсоры или рекламодатели.
Поэтому имеет смысл сосредоточить внимание не столько на спонсорах, сколько на читателях издания. Простые наблюдения показывают, что рядовой покупатель книг (который, разумеется, далеко не всегда является подписчиком LRB) сочетает глубоко циничное отношение к политикам всех мастей с доверием к писательским репутациям. Чтобы стало понятнее, представьте себе парламентские дебаты и литературные споры — что у вас вызывает большее доверие? Ироничное отношение к Мейджору или Блэру является признаком хорошего тона, но в случае с Барнсом или Брукнер это не срабатывает. Автоматический рост продаж романов, получивших премии, говорит сам за себя. Не прослеживается ли в самом издании схожий подход (обращающийся, прежде всего, к расхожему представлению, что политика является царством риторического вранья, а литература — вымышленной правды), пусть и в более утонченном виде?
Может сложиться впечатление, что между стратой с таким традиционным мировоззрением и LRB существует некая связь. Журнал нацелен на тех, кого можно назвать «обычными читателями», то есть он не является ни академическим, ни авангардным. Хотя многие его авторы работают в университетах, а для чтения их статей требуется определенная эрудиция, издание стремится избегать духа классной комнаты. Симптоматично, что сноски и примечания — обычная вещь в New York Review — считаются в LRB ненужным педантизмом и потому начисто в нем отсутствуют. Точно так же, хотя экспериментальные формы в литературе представляют определенный интерес для журнала, авангардные формы в других областях — там, где они выражены более сильно, — его, как правило, не интересуют. В этом отношении журнал ориентируется на широкую образованную читательскую аудиторию, избегая всякой кружковости.
Но это не означает потакания вкусам потребителя. Если London Review в целом и выступает против общепринятых культурных взглядов не так резко, как против политических суждений, то объясняется это, скорее, тем, что политику издание ценит гораздо меньше, чем культуру. Это проявляется в соответствующих стратегиях критики. Если изданию не нравится литературное произведение, то оно предпочтет его проигнорировать, тогда как в случае с политикой дело обстоит ровно наоборот. Для многих авторов молчание является худшим наказанием. Но это различие в подходах отражает убеждение, что плохое — и даже халтурное — произведение искусства хотя и вызывает сожаление, большой опасности для общества все же не представляет. Внимание к словам — страсть издания, можно даже сказать, его raison d’étre. Но, по здравом размышлении, нарочитость и претенциозность в искусстве кажутся не такими опасными, как жестокость и несправедливость в общественно-политической жизни.
Редакции удалось найти тон, который позволяет журналу быть «умным» и в то же самое время непретенциозным. Всегда существует опасность скатывания к снобизму, чувству собственной исключительности. Примечательно, что LRB избегает этой опасности, делая своим стилем своеоб- разную неформальную элегантность, которую ему удается придавать самым заурядным темам или жизненным проявлениям. Подобный этос журнала лучше всего отражается не в его политических или литературно-критических статьях, а как раз в особой манере письма и жанровых формах. В издании часто публикуются биографические материалы. Еще одним жанром являются документальные репортажи о социальных проблемах – в NYR – ничего такого не встретишь.
Помимо всего этого, в журнале можно найти также множество других форм. В то же время он никогда не выходит за неписаные стилистические рамки. В журнале не встретить каких-то туманных или витиеватых материалов. Но за ним не числится и греха «чрезмерного разжевывания», о котором когда-то предупреждал Фредрик Джеймисон. Слишком «страстные» материалы вызывают подозрение в пустословии. Возможно, лучшим способом передать общую атмосферу будет сказать, что издание борется со всеми проявлениями претенциозного, возвышенного, лицемерного.
Наконец, несколько слов нужно сказать и о визуальной стороне журнала. Пожалуй, одной из самых известных черт NYRB являются рисунки Дэвида Левина, придающие изданию его уникальный облик. Но эти иллюстрации ведут борьбу с текстом. В тех статьях, тон которых смертельно серьезен или нравоучителен, помещаются циничные иллюстрации. Герои и злодеи превращаются в низких марионеток и подвергаются осмеянию. Акварели, украшающие обложку London Review, действуют ровно противоположным образом, делая основное содержание более живым, а не убивая его. Невозмутимость и красота печатных машинок и умывальников, скомканных одеял и тропической листвы создают предвкушение удовольствия относительно содержания. Даже если это и не всегда бывает именно так, обложки говорят об этом издании больше, чем что-либо еще в мире.
1996
P. S.
London Review существует уже четверть века. За это время оно стало ведущим интеллектуальным журналом в Британии, опередив Times Literary Supplement не только по качеству и разнообразию публикуемых материалов, но еще и по продажам. Хотя британский рынок впятеро меньше американского, тираж LRB составляет 45.000 экземпляров в сравнении со 135.000 у NYRB, причем почти половина его расходится за рубежом, в отличие от New York Review, у которого этот показатель не превышает одной десятой. В новом десятилетии обоим изданиям удалось увеличить свои тиражи, хотя LRB смогло сделать это быстрее. И хотя условия, в которых им приходилось работать, были различными, в их развитии все же можно проследить определенные параллели.
Оппозиция LRB закрепившемуся у власти в Британии режиму «новых лейбористов» оказалась гораздо более слабой в сравнении с его оппозицией консервативному порядку 1980-х. Журнал, как я и предсказывал, не пошел в кильватере «третьего пути», но и не перешел к резкой критике режима. LRB просто стал печатать меньше материалов о внутренней политике, а суждения его авторов в целом стали менее резкими. В период, отмеченный войной в Югославии и бомбардировками Ирака, позиция LRB в отношении Клинтона и Блэра не слишком отличалась от позиции NYRB: поддержка действий союзников на Балканах и поддержка главы государства в непростые для него времена, сколько бы ракет ни падало на Хартум или Багдад.
Но после избрания Буша в 2000 году президентом Соединенных Штатов пути журналов разошлись. При республиканской администрации NYRB автоматически ушло в оппозицию, а LRB при «новых лейбористах» продолжало занимать двойственную позицию. И почти два года — вплоть до осени 2002 года — в нем не было материалов о происходящем в Вашингтоне. Но по мере приближения войны в Ираке росло беспокойство, что Белый дом откажется от поиска новой формулы применения силы с одобрения Совета Безопасности. В то же время поначалу мало кто сомневался в существовании оружия массового уничтожения в Ираке или в необходимости осадить Саддама Хусейна. С началом войны все чаще стала появляться критика отхода Буша от американских традиций многосторонних действий. Но после того как иракское сопротивление стало набирать силу, а оккупационные войска нести все большие потери, тон выступлений резко изменился. С осени 2003 года NYRB вспомнило старые добрые времена и начало критиковать не просто институционализацию пыток при Буше, но и политику администрации за рубежом. Такие нападки на режим Буша без особой поддержки Керри сами по себе не слишком отличались от отношения LRB к американской администрации. Но в Лондоне Буш играл роль своеобразного громоотвода, отвлекая внимание от Блэра, отношение к которому в LRB было заметно более мягким. Ко времени выборов 2005 года Блэр так и не оправдал возлагавшихся на него ожиданий, но в статьях о нем сквозило скорее разочарование, чем неприязнь. Даже после вторжения в Ирак авторы LRB прежде, чем высказать несогласие с его политикой, продолжали выражать восхищение личностью нового правителя Британии — такое вот новое слово в критике. И здесь так же изменение позиции издания было связано с началом иракского сопротивления и разоблачением мифа об оружии массового уничтожения. Тем не менее даже лучшие заметки о внутренней политике, вроде выдающейся статьи Стефана Коллини о лицемерии и неразберихе в связи с реформой образования, высказывались о правительстве довольно осторожно. Ни в коей мере не занимаясь восхвалением режима, LRB так до сих пор и не попытался выступить со сколько-нибудь последовательной его критикой. Контраст с той ролью, которую издание играло при Тэтчер, разителен.
Отчасти причины этого вполне понятны, ведь дело не столько в самом журнале, сколько в среде, в которой ему приходится работать: сказываются особенности британской двухпартийной системы. Страх перед консерваторами мешает открыто выражать недовольство лейбористами — так ребенок цепляется за няньку, боясь чего-то еще более страшного. Ограниченность кругозора местной политической публицистики, готовой обсуждать налоговые ставки или законы об игорном деле в Великобритании, но не положение на Балканах или Ближнем Востоке, лишь усугубляет такие племенные инстинкты, когда партии безоглядно поддерживают во всех начинаниях, словно это футбольные клубы, а не политические организации. К этому можно добавить преклонение британской либеральной общественности перед мальчишеской фигурой Блэра, которая долгое время вызывала такое же восхищение, как и фигура Кеннеди в Соединенных Штатах — в обоих случаях сильное чувство смогло сохраниться несмотря на политическое разочарование. В таких условиях LRB сложно было найти острых и ярких политических публицистов; вопрос в том, было ли это невозможно?
Но довольно о политике. В конце концов, она занимает меньше места, чем искусство и литература: примерно пятую часть статей в LRB и до трети в NYRB. Какие изменения произошли за это время в культуре? Если брать за точку отсчета тэтчеровские годы, то состояние дел в отделе культуры в London Review заметно улучшилось в сравнении с отделом политики. Там, где последний потерял свою остроту при «новых лейбористах», первый ее приобрел. Под руководством Джеймса Вуда, Кристофера Тайлера и Тео Тейта обзоры современной литературы стали гораздо более живыми. Теперь такие авторы, как Эмис, Барнс или Бойд, не говоря уж о более молодых манерных писателях, следующих этнической или мультикультурной моде, почувствовали себя менее уютно. И все же такая критика остается довольно осторожной. Старые литературные бонзы — Найпол, Рот, Беллоу — по-прежнему неумеренно превозносятся, а жесткая критика часто обрушивается на наиболее уязвимых среди не столь почтенных фигур. Там, где статьи о внутренней политике раздают сдержанные комплименты правителям страны прежде, чем пожаловаться на «отдельные недостатки», рецензенты модных романов склонны действовать с точностью до наоборот, полностью растаптывая подвернувшийся текст, чтобы затем в последнем абзаце для проформы отечески похлопать автора по плечу.
Что касается других искусств, то теперь они представлены в журнале гораздо лучше. В разделе о кино появляются статьи о Годаре, Киаростами, Штрогейме, Уэллсе и Бунюэле. Архитектурная сцена открылась для бесстрастного взора Хэла Фостера, непревзойденного критика не только разного рода строений, но и современных визуальных искусств. Музыка по-прежнему остается недостаточно представленной по сравнению с NYRB, но зато читатели могут прочесть больше стихов, написанных менее именитыми авторами, чем в Нью-Йорке. Теория? Дежурное блюдо из аналитической философии с политическими вкраплениями — в англо-американском континууме от Йеля до Кембриджа — подают в обоих журналах. Но LRB намного более открыто к новым веяниям. Где еще можно встретить такие вкусности, вроде статей Славоя Жижека о страхе Хабермаса перед клонированием, Малкольма Булла об агамбеновском «чрезвычайном положении» или Т. Дж. Кларка о любви Вальтера Беньямина — этого «Фабрицио дель Донго марксизма» — к парижским пассажам?
В науках, где превосходство NYRB десять лет тому назад казалось неоспоримым, сегодня лидирует LRB. И это стало, пожалуй, самой заметной переменой в журнале. Споры об эволюционной биологии, истории Земли, геноме, ледниковом покрове, ядерных технологиях, новых пандемиях: по всем этим темам опубликованы превосходные статьи, в которых знания и авторитет специалистов прекрасно сочетались с личными впечатлениями, и все это без привлечения нобелевских лауреатов или известных актеров. Такое расширение интеллектуального кругозора существенно изменило облик издания.