Насилие в кино: случай боевика

Рецензия на книгу: Виталий Куренной. Философия фильма: упражнения в анализе. М.: Новое литературное обозрение, 2009. 232 с.

* * *

Какие ассоциации пробуждает у среднего интеллектуала слово «боевик», приведенное в аннотации к какому-либо фильму? «Эффектная поделка для массового зрителя с невзыскательным вкусом». Зачем же тогда смотреть такое кино? Тому, кто по тем или иным причинам испытывает острую неприязнь к «массовому кино», действительно незачем. Тому же, кто находит в фильмах, лишенных «высокохудожественной» ценности, «грязное удовольствие», приходится искать для этого изощренные оправдания, призванные доказать, что приятное вполне можно совмещать с полезным.

Виталий Куренной ведет такие поиски уже десять лет и знает, каким именно должен быть настоящий боевик и как отличить его от подделки. В своей «Философии фильма», используя концептуальный аппарат феноменологии, структурного анализа и критики идеологии, он показывает, что боевик совсем не так прост, как мы привыкли об этом думать. В нем действительно есть все, за что цепляется взгляд поверхностного наблюдателя — «много мордобоя, немного секса, happy end», — но в нем определенно нет и не может быть того, что приписывают ему разнообразные моралисты: он вовсе не является «пропагандой насилия» и не делает насилие образцом социального поведения, на который должны ориентироваться зрители. Наоборот, боевик оказывается одним из важнейших способов регулирования насилия в современном обществе. Он дает четкий и ясный ответ на вопрос, кто и в каких обстоятельствах имеет моральное право применять насилие по отношению к другим людям (и может быть оправдан по закону), и показывает, как в большинстве случаев добропорядочный и законопослушный гражданин вести себя не должен или должен, но лишь в исключительных обстоятельствах. И в зависимости от того, как именно отвечает на поставленный вопрос конкретный фильм, его можно отнести к тому или иному идеальному типу боевика.

Если главный герой в фильме является полицейским, сотрудником спецслужб или военным и применяет насилие в полном соответствии с законом или — для придания большей драматичности или остроты сюжету — с незначительными отклонениями от него, то мы имеем дело со сравнительно простым случаем полицейского боевика: поскольку полицейский аппарат обладает в современном обществе монополией на легитимное насилие, а герой восстанавливает попранный закон по долгу службы, особенных моральных дилемм здесь не возникает.

Если же главный герой является преступником, но имеет веские мотивы для применения насилия против других преступников, причинивших ему вред и не понесших за это справедливого возмездия, мы имеем дело с криминальным боевиком: хотя действия героя могут быть по-человечески понятны и заслуживать снисхождения, они все же нарушают монополию государства на правомерное насилие и явно противоречат закону.

Поскольку большинство зрителей не являются ни полицейскими, ни преступниками, они вряд ли способны узнать себя в героях этих боевиков. Социально-идеологические функции этих типов боевика очевидны: полицейский боевик утверждает незыблемость Закона, которая обеспечивается его верными стражами; криминальный боевик показывает, что, даже если преступник способен вершить справедливость своими руками, он все же не имеет никаких социальных перспектив и обречен оставаться маргиналом.

Поэтому наиболее сложным и философски проработанным оказывается тот тип боевика, в котором к насилию обращается ничем внешне не выдающийся законопослушный гражданин, то есть не полицейский, который в силу своей профессии обязан использовать насилие для восстановления законности, и не преступник, для которого криминальное насилие является нормой жизни и источником средств к существованию: с таким героем вполне способен идентифицировать себя «наивный» зритель. Только такой боевик заслуживает того, чтобы называться «боевиком в собственном смысле слова» или «чистым боевиком», поскольку он обнаруживает наибольшую жанровую стабильность и воспроизводимость, не соскальзывая и не перерождаясь, в отличие от полицейского и криминального боевика, в более привычные детектив, триллер, криминальную драму или гангстерскую сагу. Куренной также именует этот тип боевика «картезианским», показывая, что поведение его главного героя структурно изоморфно поведению лирического героя «Рассуждения о методе» Декарта (здесь сама собой напрашивается непроверенная пока гипотеза о структурном изоморфизме философии Кьеркегора и мелодрамы или, более убедительная и обоснованная Виктором Мазиным применительно к литературе, о гомологии в строении психоанализа Фрейда и классического детектива).

Что же может заставить безобидного на вид героя, ведущего размеренную и добропорядочную жизнь, взять правосудие в свои руки и перейти к насилию? Для этого должны быть веские мотивы. Герой никогда не станет использовать насилие, если он уверен, что полиция способна справиться с общественной опасностью своими силами. Помимо опасности для общества, для перехода к действию необходим дополнительный стимул, в качестве которого, как правило, выступает угроза жизни самого героя или жизни его родных и близких. И лишь тогда, когда герой знает наверняка, что силы правопорядка по тем или иным причинам не смогут прийти ему на помощь, он решается на действия, которые, хотя и противоречат букве Закона, все же соответствуют его духу. Восстановив справедливость и уничтожив или передав злодеев в руки законных властей, он возвращается к нормальной жизни: насилие и нарушение закона не становятся для него нормой существования.

Поскольку, как говорит Куренной, каждое современное общество вынуждено бороться с тенденциями «распада социальной ткани» и угрозой наступления аномии, классический боевик выполняет функцию по символическому «ушиванию» этой ткани, поддерживая у зрителей веру в Закон и предлагая им действенную модель разрешения реальных проблем общества. Таким образом, вопреки распространенным представлениям, наличие в обществе большого числа боевиков, построенных по такому классическому канону, свидетельствует о его состоятельности и символической интегрированности, а вовсе не о его «бездуховности». Голливудский боевик — это успешная объективация Geist’а американского общества, которое требует, чтобы в обычной жизни гражданин доверял полиции, соблюдал Закон и нарушал монополию государства на законное насилие лишь в самых крайних обстоятельствах — и не для личной выгоды, а для устранения смертельной угрозы себе и своим близким, и лишь тогда, когда полиция не успевает прийти на помощь.

А что можно сказать о многочисленных «наших ответах Голливуду» последних лет? В «отечественной кинематографической культуре отсутствует какая-либо продуманная или устоявшаяся модель поведения индивида, действующего на свой страх и риск для восстановления гражданского порядка» (с. 49). Едва ли не единственным примером более или менее ладно скроенного и внутренне мотивированного российского боевика, по мнению Куренного, по сей день остается снятый шесть лет тому назад «Антикиллер-2: Антитеррор» (2003; реж. Е. Кончаловский). Примеров же обратного не счесть, хотя наиболее показательным из них является, пожалуй, фильм «Брат-2» (2000; реж. А. Балабанов). В нем главный герой не убивает главных злодеев и не передает их в руки правосудия, а ограничивается поучительной речью «Сила — в Правде», формально адресованной американцу, но, поскольку произносится она по-русски, то служит, скорее, для самооправдания действий Данилы. Зло в картине остается не наказанным; нет в ней и торжества Закона.

Герой российских боевиков действует без оглядки на формальный Закон, руководствуясь в своих поступках исключительно неформальной Правдой, которая представляет собой «нечто вроде единства теоретической истины и справедливого практического мироустройства» (с. 119). Хотя создатели фильма «Брат-2» прямо говорят о том, что они стремились показать, что «есть свои правды, а есть одна — безусловная для всех», но предъявить эту «одну, безусловную для всех» Правду зрителям в собственном фильме они оказываются не в состоянии, а насилие в фильме регулируется исключительно субъективной уверенностью героя в правоте своих действий. И хотя подобное обоснование насильственных действий при помощи отсылки к квазиуниверсальной Правде в большей степени характерно для криминальных боевиков, в российских полицейских боевиках герои применяют насилие, часто пренебрегая формальным Законом ровно по тем же самым мотивам, что и преступник Багров. Кажется правдоподобным, что Советский Союз рухнул из-за того, что не смог создать свой собственный Голливуд. Виталий Куренной с этим согласен.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67