Экспресс-антропология

Антропология революции. Сборник статей по материалам ХVI Банных чтений журнала «Новое литературное обозрение». М.: Новое литературное обозрение, 2009. 496 с.

***

Весь прошлый год, юбилейный событиям 1968 года, гуманитарную среду лихорадило: не счесть, сколько выпущено изданий и сколько проведено мероприятий, посвященных обсуждению «революции». Запрос этот очень понятен: социальное знание в попытке обнаружить социальные изменения продолжает нещадно эксплуатировать традиционную категориальную связку-оппозицию эволюции-революции, хотя расширительное и частое использование понятия «революция» для явлений совершенно разной природы изгладило, истерло и выветрило из него ту первоначальную остроту и пряность новизны, разрыва, отторжения, которым его наполнил Маркс. Дефицит событий в современном мире, перегруженном происшествиями и сенсациями, также заставляет обращаться к поиску импульсов, благодаря которым в готовый мир входит новое, а значит, оказывается возможным движение. Здесь происходят интересные метаморфозы: если раньше задачей для философа было схватить движение в мысли, то теперь движение надо изобрести, потому что оказалось, что простого повторения слова «модернизация» не достаточно.

Сборник статей «Антропология революции» оказывается в ряду других значимых для отечественной академической среды событий, таких, как выход работы Артемия Магуна «Негативная революция. К деконструкции политического субъекта» и сборника «Концепт революция в современном политическом дискурсе» под редакцией Леонида Бляхера и Бориса Межуева, дополняя их альтернативным культурным и антропологическим измерением.

Если ориентироваться лишь на оглавление, может сложиться ощущение некоей пестроты сборника: его авторы не представляют общего направления в науке и работают в рамках разных дисциплин — философии, истории культуры, литературоведения, искусствоведения и политологии. Но ощущение это ложно, так как этот культурологический, по сути, проект имеет внутреннее измерение, которое представляет интерес с философской точки зрения. Но это не антропология, странная наука ни о чем и обо всем сразу, название которой в последнее время всплывает, когда возникает потребность обозначить самые обширные содержательные области, и упоминания которой достаточно, чтобы механически связать самые разные сюжеты.

Этот сборник служит иллюстрацией сдвига от исследования революции как перелома в социальных и дискурсивных практиках к анализу революции как события в самом широком смысле слова: «событие избегает антропоморфизма и не является ни субъектом, ни субстанцией», а значит событием может быть и открытие, и бунт, и сочинение, и романтическое увлечение, и рождение ребенка.

В программной статье Михаила Ямпольского, открывающей сборник, намечается любопытный теоретический ландшафт. Если сопоставить две актуальные влиятельные теории субъективности, включающие в свой концептуальный аппарат понятие события, — Алена Бадью и Жиля Делеза, — то окажется, что первая, более поздняя и политически ангажированная теория, проигрывает: субъективность в ней конституируется в удержании события, субъект связывается и фиксируется «этикой верности», заимствованной у Лакана, а само событие оборачивается «торжеством означающего». Но в этом случае «означающее привносит с собой значения и таким образом становится новым деспотом, которому подчиняются массы» (с. 33), а субъект, переживающий событие революции, предстает в виде неподвижного субъекта классической философской традиции. «Эта неподвижность выражается в самой форме предъявления множества, которая являет себя мгновенно и основывается на некоей пустоте. Это творение из „ничего“, не предполагающее никакой каузальности» (с. 36).

В отличие от Бадью, предлагаемое Делезом определение субъективности через движение своего собственного развития гораздо больше соответствует пониманию революции как стихийной экспрессивности, чистого экстатического несовпадения, взрывающего любой акт означивания. Но злая доля и неумолимая судьба классического субъекта настигает и эту фигуру субъективности, устроенную посредством постоянного самоотказа и радикального обновления. Такая процедура субъективации подозрительно напоминает традиционные рецепты, потому что вынуждена настаивать на изменении: делезовский субъект не может позволить себе разнообразие несопротивления. В результате субъект у Делеза имеет не слишком много преимуществ в сравнении с бадьюанским. И это, возможно, самое уязвимое место теорий эмансипации разной ориентации и природы.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67