Диалектика террора и соблазна

Рецензия на: Норберт Фрай. Государство фюрера. Национал-социалисты у власти: Германия, 1933 – 1945. М.: РОССПЭН, 2009. 255 с.

* * *

Классическое исследование по истории целой эпохи ожидаешь обнаружить в объемном томе, с огромным количеством дат, имен, географических названий. Из 255 страниц книги «Государства Фюрера» сам текст занимает всего 160: за ними следуют документы, хронология, таблицы и библиография. По мере знакомства с работой не покидает ощущение, что очень многое из истории нацистской Германии было исследователем опущено. Так, за рамками анализа остались основные этапы внешней политики Третьего рейха. Если пренебречь логикой изложения, эта принципиальная неполнота может вызвать недоумение. Однако цель историка — не составление энциклопедического свода фактов. Задача, которую ставит перед собой Норберт Фрай — выяснить, было ли появление, развитие и крах «государства фюрера» неизбежными вехами в немецкой истории, или эти события произошли вследствие случайного стечения обстоятельств.

Чтобы эту задачу выполнить, Фрай использует следующую методологию: выделяет сферу общественной жизни — политику, экономику, искусство, образование, религию — и рассматривает динамику вторжения в нее гитлеровского государства. В такой динамике для немецкого историка важно найти точку невозврата — момент, когда радикализация отношений между властью и ее объектом становится необратимой. Случайность или неизбежность этих моментов и являются главным предметом интереса Фрая.

Расправа с коммунистами стала модельной для поведения государственного аппарата рейха во всех подобных случаях. Ее анализ позволяет проследить взаимодействие правового и террористического дискурсов. Неверно представлять, будто второй вытеснил первый. Скорее, их соотношение — это хитросплетение взаимовлияний и «заимствований», в результате которых возник террор с правовой основой. Сразу после пожара в Рейхстаге 1933 года было принято постановление «О защите народа и государства», которое наделяло президента чрезвычайными полномочиями. Это положение не только легализовало репрессии против политических противников, но и лишило граждан рейха основных прав и свобод. Началась травля коммунистов, которую одобряли правые и буржуазные партии, входившие в правящую коалицию. Как рассадник левых идей, вслед за коммунистами, были ликвидированы профсоюзные организации Германии. Вместо них была создана нацистская квазипрофсоюзная организация «Народно-трудовой фронт». За профсоюзами последовали социал-демократы, буржуазные партии центра. Самораспустились или вошли в НСДАП другие националистические партии.

Другой точкой невозврата становится ликвидация руководства СА и нарождающейся правой оппозиции летом 1934 г. Другой, а возможно, и ключевой. Во всяком случае, эти события открывают книгу. Национал-социалистическая революция, как полагал Гитлер, закончилась в 1933-м. После прихода НСДАП к власти ее крупнейшее подразделение СА превратилось в политический анахронизм. Однако не для всех это было очевидно. Организация штурмовиков не сходила с революционных позиций, традиционно выступая после выхода из партии левого крыла во главе с Отто Штрассером «средоточием пролетарских интересов и сил» (с. 14) в национал-социалистическом движении. СА сравнивали с бифштексом: коричневый снаружи, красный внутри. Все чаще происходили открытые столкновения особо рьяных штурмовиков с армейскими офицерами и солдатами. Кроме того, прочих партийных бонз не устраивала влиятельность Эрнста Рёма, руководителя СА. Мартина Бормана и других руководителей НСДАП не могла не раздражать гомосексуальность штурмовика номер один. Обеспокоен исключительным положением Рёма был и сам Гитлер: он оставался единственным в рейхе человеком, который мог обратиться к фюреру на «ты».

Одновременно с растущим напряжением между СА, с одной стороны, и партийной верхушкой, а также традиционными государственными институтами — с другой, на периферии государственной и партийной жизни вызревали правые идеи, такие же ненужные для молодого государства, как и «левый уклон» СА. Их ядром стал кружок аристократов из ведомства вице-канцлера Папена, сплотившихся вокруг мюнхенского адвоката Эдгара-Юлиуса Юнга. Главным предметом критики в этом кружке стало заигрывание Гитлера с массами, превращение национал-социализма в эгалитарное всенародное движение, в то время как реакционеры, заряженные идеями «консервативной революции» видели немецкий народ деполитизированным и отстраненным от управления.

Гитлер расправляется с двойной угрозой двойным ударом. В июне 1934 года за одну неделю была подготовлена операция по ликвидации руководства штурмовиков и реакционной оппозиции. Обвиненных в подготовке переворота Рёма и верхушку СА, собравшихся на слет, арестовывают, чтобы чуть позже уничтожить. Нацистская пропаганда вовсю клеймит изменников и гомосексуалистов. Практически одновременно ликвидируется Юнг с окружением, хотя сам Папен отделывается домашним арестом.

Именно здесь локализован один из тех моментов, которые более всего интересуют Фрая. Происходит спонтанная радикализация обстановки. Расправы с личными врагами, чрезмерное рвение исполнителей, убийства случайных людей становятся осязаемым вторжением случайного в иллюзорный монолит государственного порядка. Эти события отмечают финал захвата НСДАП политического пространства, который происходил в несколько этапов. На исходе каждого из них спектр легальных политических сил все более сужался. После нейтрализации СА и «младоконсерваторов» не осталось возможности для существования политической альтернативы не только вне НСДАП, но и внутри партии.

Следующими моментами, знаменующими резкую радикализацию режима — закручивание гаек в разных сферах жизни общества — можно считать унификацию местного самоуправления земель, смычку полиции с партийными структурами СС и СД, сожжение книг на площадях университетских городов, организацию первых концлагерей, погромную «хрустальную» ночь.

Один из наиболее показательных процессов в формировании государства фюрера — это унификация и политизация образования, религии, искусства. Он тем более показателен, что не все эти сферы новой власти удалось сделать однородными. Хотя за счет переговоров с Римом режиму удалось нейтрализовать политический католицизм, проект объединения протестантов в единую «имперскую церковь» оказался провальным, как ни стремились к осуществлению этого проекта «штурмовые отряды Иисуса Христа» из близкого к национал-социализму движения «Немецкие христиане». Не удалось массово вовлечь немцев и в возрожденный древнегерманский культ, который оставался интересен только ограниченному числу фанатиков, в основном из числа членов СС.

Неравномерно нацистская идеология проникала в искусство. Основные тренды в культуре, существовавшие и до прихода Гитлера к власти, сохранялись и даже усиливались: «Ни в литературе, ни в музыке, ни в изобразительном искусстве 1933 год не стал точкой резкого перелома» (с. 95). Продолжало выходить развлекательное кино, которое было намного популярнее, чем пропагандистские фильмы. Хотя многие авторы были запрещены, в Германии продолжали издаваться и иностранные, и далекие от «коричневой» конъюнктуры немецкие писатели. На эстраде были представлены такие явно не традиционно немецкие направления, как свинг и джаз. Классическая опера, театр, оперетта вообще практически не подверглись влиянию, если бы не исключение из репертуара произведений «неарийских» авторов. Только в изобразительном искусстве — возможно, из-за непосредственного отношения к нему самого Гитлера — происходила явная борьба с модернизмом, который вытеснялся «героическим реализмом» в духе XIX века.

Неоднозначно новый режим повлиял и на науку. «Немецкая физика» оказалась явной профанацией: проект был отвергнут сразу после того, как обнаружил свою очевидную неплодотворность. То же произошло с «немецкой» химией и математикой. Заинтересованность в успехе исследований с целью их использования в промышленности заставила руководство Германии отказаться от ариизации естествознания. А вот нацификация гуманитаристики сильно деформировала право, философию, историческую науку. Подъем массовой культуры вкупе с прагматичным утилитаризмом науки негативно подействовали на всю духовную атмосферу Германии, дав привлекательные образцы антиинтеллектуализма. Эти же образцы получили распространение в школе, где место одного из основных предметов заняла физическая подготовка и занятия в военно-спортивных кружках. Кроме того, важной чертой среднего образования стала политизация учебных заведений через структуры гитлерюгенда. Но, как ни странно, вторжение политики в личную жизнь — когда личным делом, в идеале, мог быть только сон — создавало незапланированные пути обхода системы. Так, ученик мог заявить в школе, что он занят работой в гитлерюгенде, в гитлерюгенде заявить, что занят в школе — и вести неподконтрольную личную жизнь.

Процесс идеологической мобилизации тем не менее охватывал все общество. Практически невозможно стало оставаться в стороне от нацистских праздников, участия в профессиональных союзах, благотворительных объединениях, созданных под патронажем НСДАП. Даже занятия спортом были моментом индоктринации, поскольку руководителями спортивных секций становились партийные функционеры. «Народное сообщество», о котором мечтали нацисты, во многом оставаясь идеологическим мифом, отчасти превращалось в реальность.

Этому способствовал и рост экономических показателей. Поначалу у нацистов отсутствовала четкая экономическая программа, которая имела бы широкую общественную поддержку. Они действовали ad hoc, и там, где утопическая подкладка идеологии мешала реализации прагматических задач, она безжалостно отрывалась. Решая насущные экономические вопросы: преодоление безработицы, интенсификация сельского хозяйства, индустриализация, — Гитлер и его окружение не без успеха лавировали между интересами труда и капитала. При явных симпатиях к крупным промышленникам (фирмам «Крупп», «Сименс», «ИГ Фрабен» и др.) нацистам удалось завоевать расположение рабочих за счет поощрения инициативы, охраны труда. Долго не удавалось укрепить позиции новой власти среди крестьян, но и эта проблема была решена с появлением в деревне дешевой рабочей силы — военнопленных «остарбайтеров» и «вестарбайтеров».

«Народное сообщество» обретало реальность благодаря сглаживанию классовых различий, которое симулировалось, например, доступными уроками игры в теннис или верховой езды. Помимо таких демонстративных форм, нацистская иерархия открывала путь к восходящей мобильности. Вступив в НСДАП , обладатель низкого социального происхождения мог стать фюрером в одном из множества ответвлений партийной структуры. Параллельно проходило «поощрение индивидуалистической ориентации на личные достижения, провоцировавшей общий распад солидарности, который станет одной из самых характерных черт послевоенного общества» (с. 82). По мнению Фрая, модель современного общества имплицитно содержалась именно в немецком «народном сообществе», как его представляли нацистские технократы. «Более тонкое разграничение тарифных разрядов, хитроумная система тарификации рабочих мест создавали эффективные материальные стимулы к труду, сохраняя низким уровень заработной платы в целом» (с. 82). Не напоминает ли это типичные условия работы в современном офисе? Разглядывая эту систему в подробностях, можно предположить, что именно нацисты выработали технику преобразования антагонистического классового общества в атомизированное потребительское.

Наиболее радикальным режим становится в его последние годы, когда в полную мощность заработали механизмы изоляции и уничтожения чуждых «народному организму» элементов: психических больных, уголовников, гомосексуалов, цыган, евреев. Фрай не уделяет большого внимания этим моментам, предшествовавшим агонии системы. Дело в том, что все мыслимые «точки невозврата» в это время уже пройдены: приняты «Закон об антиобщественных элементах», отдано распоряжение об эвтаназии, развязаны руки у эсэсовцев. «Тотальная война», на которую изначально был нацелен Гитлер надорвала силы населения и государства. Когда все поняли, что Германия обречена, в немецком обществе стала происходить стремительная стихийная денацификация, выразившаяся в трезвой оценке преступлений режима, в которые были вовлечены очень многие простые немцы. Резкое отчуждение немцев от нацизма — следствие его зыбкости. Если следовать логике Норберта Фрая, эта зыбкость объясняется именно случайностью длительного существования национал-социализма. В моменты, когда целостность системы могла распасться, только случай спасал нацистов: разногласия КП Г и СДПГ, нерешительность Лиги Наций, благоволение капиталистов, наивность оппозиционеров и так далее.

В целом, одна из основных тем книги Фрая — единство и борьба противоположностей, сделавших возможным существование гитлеровского режима. Согласно исследователю, «главная черта повседневной жизни Третьего рейха — не антагонизм, а сосуществование соблазна и принуждения, совращения и насилия, призыва к интеграции и угрозы террора» (с. 161). Пока нацистам удавалось удерживаться на острие противоречий, их власть представала абсолютной. Как известно, этот абсолют уничтожил диалектический синтез противоположностей: синхронизация действий союзников, удары с двух фронтов.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67