От редакции. Тема общественного договора не уходит из внимания СМИ уже больше года. В последнее же время дискуссия, посвященная новому договору, буквально заполнила все средства массовой информации. Чтобы обсудить теоретические аспекты проблемы, а также конкретные политические импликации, РЖ обратился к известному специалисту, заведующей кафедрой политической теории факультета политологии МГИМО Татьяне Александровне Алексеевой.
* * *
РЖ: Уважаемая Татьяна Александровна, в настоящий момент наметилась достаточно бурная дискуссия о том, что негласный общественный договор, существовавший на протяжении последних восьми лет, суть которого заключалась в том, что элита властвует, а благосостояние народа повышается, исчерпал себя, и его необходимо пересмотреть. Как Вы считаете, действительно ли подобный договор имел место быть, и если да, то нуждается ли он в обновлении на каких-то новых основаниях?
Татьяна Алексеева: В конце 1980-х годов мне довелось беседовать с одним американским философом. А так как наиболее модными темами тогда были - гражданское общество и общественный договор, - я задала ему вопрос, что он думает по поводу двух этих проблем. Его ответ меня потряс. Он сказал, что две эти темы крайне архаичны и были актуальны в XVII-XVIII столетиях. Сегодня же они никому не интересны.
Но, очевидно, он ошибался. События конца 1980-х годов возродили интерес к двум этим темам. Строго говоря, лозунг необходимости создания гражданского общества в значительной степени был установлен благодаря, с одной стороны, польской "Солидарности", а с другой – общественными движениями в странах Латинской Америки. Американский философ был прав в одном. Почти 150 лет лозунг необходимости создания гражданского общества отсутствовал. И неожиданно он стал едва ли не краеугольным камнем теории демократии.
То же самое, как мне кажется, сегодня происходит и с идеей общественного договора. Я прекрасно понимаю, что теории общественного договора – это необходимая часть курса истории политических учений. Философы XVII-XVIII столетий - Гоббс, Локк, Руссо - писали о нем, а затем тема общественного договора более чем на 150 лет исчезла из актуального политического дискурса. Но почему, собственно, он исчез из политической теории? Разве он утратил свою актуальность? Не ответив на этот вопрос, нам с вами будет очень трудно рассуждать о сегодняшнем возрождении интереса к теме общественного договоре в России.
Вероятно, тема общественного договора исчезла, поскольку утратила свою актуальность. На повестку дня вышли вопросы, которые были значительно более значимы для XIX века. Прежде всего, вопрос участия в управлении собственным государством. Большей части населения, так называемому пролетариату, не только не предоставили возможности участвовать в прибылях и, что называется, в общем росте благосостояния, ему не дали самого главного – права голоса. Ведь весь XIX век - это не только борьба за экономические права, это, прежде всего, борьба за право голоса.
Что мы наблюдаем сегодня? Сегодня мы наблюдаем развитие глобализации в ее неолиберальной версии. Причем, против именно этой версии глобализации разворачивается все более набирающее силу сопротивление. Поэтому встает вопрос о некоторой трансформации неолиберальной глобализации. Как это сделать? Первое, что сразу приходит в голову, нужно сделать шаг от либерализма в сторону социал-демократии. Встает вопрос о необходимости для богатых делиться с бедными. Это новый вариант общественного сговора. Но в настоящий момент этот план не реализуется. Цифры свидетельствуют, что бедные становятся беднее, а богатые богаче. Целый ряд государств, существующих ныне на Земле, относится к категории несостоявшихся государств. Это политические образования, которые не соответствуют современным требованиям и не отвечают задачам государства. Зачастую эти государства перед своим "падением" приняли правила игры неолиберализма – того неолиберализма, который практиковался в конце XIX-начале XX века.
Тогда под неолиберализмом понимался переход от капитализма отдельного предпринимателя к капитализму акционерных обществ. Но если мы говорим о неолиберализме акционерных обществ, особенно в глобальном масштабе, то это означает, что основные базовые принципы либерализма распространяются сегодня уже не столько на индивида в теории Дарвина, сколько на акционерные общества, то есть на транснациональную корпорацию. Но в таком случае, между кем должен заключаться глобальный общественный договор? Распространенные ныне представления о необходимости создания глобальной этики, этики глобализирующегося общества, все еще оперируют категорией индивида, в то время как реальный субъект – корпорация. Если это так, то нечто, что называется общественным договором, уже в современной редакции, должно заключаться не между индивидами, а между корпорациями. Здесь и возникает главная проблема: между корпорациями возможен картельный сговор, приводящий к созданию супермонополии, но никак не общественный договор. В мире отсутствует порядок потому, что либерализм - господствующая идеология современности - потерял индивида.
Но если либерализм потерял индивида, каким может быть общественный договор? У нас говорят, что общественный договор должен возникнуть на либеральном основании. Но для этого в обществе должно наличествовать большое количество либералов. А у нас их мало.
Для того чтобы в России мог состояться общественный договор, в нашей стране должно состояться массовое третье сословие. Есть оно у нас? Нет. Может оно у нас возникнуть? Может. Какие-то шаги сегодня предпринимаются исполнительной властью, в частности президентом Медведевым. Но мы прекрасно понимаем, что любой предприниматель в нашей стране оказывается в положении много худшем, чем во Франции до начала Французской революции. У нас предприниматель находится под постоянным прессингом власти и криминала. В подобной ситуации он не будет думать об общественном договоре, но будет стремиться выжить, особенно в условиях кризиса.
Соответственно, в нашей стране нет оснований для либерализма. Господствующая идеология в нынешнем российском идеологическом коктейле – анархизм. Вот почему, на самом деле нам и необходим общественный договор. Без него невозможна стабильность. Но для того чтобы он состоялся, нужно определенное количество мер, которые будут способствовать началу процесса.
В середине 1990-х годов группа политологов, в которой состояла и я, написали проект проектно-интегративной идеологии. Ее смысл состоял в следующем: необходимо создать некие рамки или точнее некую структуру, в рамках которой постепенно может начаться диалог, со временем могущий привести в том числе и к общественному договору. Но тогда от реализации этого проекта отказались, поскольку он показался слишком сложным, и времени на его реализацию потребовалось бы достаточно много. Сегодня же наш проект становится как никогда актуальным. Это не просто создание третьего сословия, это, если угодно, создание определенных институциональных рамок для диалога общества и власти.
Еще раз повторю, как мне кажется, основные условия начала диалога по общественному договору: достаточно сильный средний класс; крепко стоящий на ногах бизнес, решение проблемы коррупции.
РЖ: Как Вы считаете, какие меры должны быть предприняты, чтобы создать публичное пространство, столь необходимое условие начала диалога между обществом и властью?
Т.А.: Необходима реализация блока законов, в который входит не только законы по борьбе с коррупцией. Там должны содержаться и законы, облегчающие отношения власти и общества, начиная с создания льготных условий для СМИ, распространения на них льгот, которыми пользуется малый бизнес.
Власти сегодня необходимо открыться для общества, а общество должно открыться для власти. Без этого диалога невозможен никакой общественный договор.
РЖ: Не так давно мы посвятили один из номеров "Русского журнала – тема недели" "Политическому потенциалу среднего класса". В условиях кризиса средний класс во всем мире все более политизируется. Насколько вероятно, что российский средний класс выступит с политическими требованиями? И если вероятно, в чем будут заключаться эти требования?
Т.А.: В современной России средний класс очень пестрый. В свое время Михаил Горшков и Владимир Петухов писали о том, что у нас в стране два средних класса: средне небогатые и средне бедные. На самом деле так и есть. Возможно, средних классов больше, чем два. Поэтому политический потенциал среднего класса, или лучше сказать средних классов, абсолютно разный.
Давайте возьмем категорию, которая мне представляется на сегодняшний день наиболее уязвимой. Пройдет два месяца, и сотни тысяч молодых людей получат дипломы об окончании университетов. Мы с вами прекрасно знаем о том, что в большинстве государственных учреждений сегодня мораторий на прием новых кадров. Мы с вами прекрасно знаем о том, что бизнес проводит серьезное сокращение сотрудников. Люди, мечтающие о дипломе, которые до получения диплома успешно дошли, завтра окажутся в ситуации безработицы. Наше общество не готово к массовой безработице по очень простой причине: если на Западе существует культура безработицы, то у нас такой культуры нет.
Как себя поведет достаточно молодая и пассионарная часть населения, которая в довершение ко всему мечтала о месте под солнцем, причем, достаточно высокооплачиваемом. В течение семи тучных годов молодежь была развращена. Человек, едва заканчивая ВУЗ, получал высокооплачиваемую работу. Он не проходил этапы карьерной лестницы, как проходили, скажем, люди моего поколения, тем более, те, кто был старше. В рядах нынешней молодежи никогда не осуществлялся отбор. Сегодня ситуация такова, что принцип меритократического отбора утрачен полностью. И, по существу, сплошь и рядом получает лучшее место не тот, кто лучше учится, не тот, кто обнаруживает способности, а тот, кто имеет какого-то человека, по отношению к которому он лоялен.
РЖ: Недавно Центр политической философии собирал круглый стол, чтобы обсудить модернизацию в условиях кризиса. Создается впечатление, что о кризисе говорить не очень удобно, но можно придумать какой-нибудь субститут – модернизацию. Как Вы полагаете, оправданы ли сейчас столь активно обсуждаемые разговоры о модернизации?
Т.А.: Во-первых, теория модернизации, конечно, устарела. Тут даже говорить нечего. Используемое ныне понятие модернизации столь расплывчато и широко, что им можно объяснить все, что угодно. Для человека, воспитанного в традициях XIX столетия, модернизация будет означать строительство заводов-гигантов. Неизвестно, что производят, неизвестно, для кого. Если говорить откровенно, я на сегодняшний день никакой модернизации пока не вижу.
РЖ: Все говорят о необходимости модернизации, а не о том, как она происходит. То есть это, скорее, дискурс модернизации, а не обсуждение происходящего процесса…
Т.А.: Модернизация абсолютно точно необходима, наше государство должно начать, наконец, заниматься развитием экономики. Иначе мы на каком-то этапе можем оказаться в положении китайцев с их экспортно-ориентированной экономикой. В ситуации, когда спрос на производимые ими товары падает, китайцы оказывается в очень уязвимом положении. Возникает вопрос: могут они в один момент переориентировать экспортно-ориентированную экономику на внутренний рынок? Не могут. Потому что у населения Китая крайне низкая покупательная способность. У нас ситуация еще хуже. Сегодня упали цены на нефть – и что? Прежде чем говорить о дискурсе модернизации, мне кажется, надо говорить о дискурсе переориентации на развитие внутреннего рынка.
Беседовал Александр Павлов