Бюрократия есть везде, где есть современная цивилизация. Но бюрократия в различных странах различна. Можно согласиться, что бюрократия в развитых западных государствах – это отдельный социальный класс. Однако хотелось бы вначале договориться о терминах. Я бы не стал использовать повсеместно термин «бюрократия» в силу его как минимум двойного значения в русском языке: «излишне затянутое, глупое (государственное) делопроизводство» и собственно «сами чинуши, это делопроизводство творящие». Как видим оба значения довольно ясным образом негативные, что уже предполагает известные априорные оценки явления раньше самой дискуссии.
Позволю себе вернуться к нейтральному языку и использовать в дальнейшем выражение «государственный служащий» или же, в угоду духу времени, умеренно-негативное «госчиновник». Являются ли в западном обществе сотрудники госструктур отдельным социальном «классом» (отличным от условного бизнес-класса и условных интеллектуалов), классом со своими собственными классовыми интересами? И да, и нет. Я бы скорее использовал выражение «социальный кластер». Причем речь может идти как о бюрократии государственной, так и о бюрократии, представляющей различные не-государственные структруры. Будучи сам сотрудником министерства, могу сказать: да, общий интерес есть, но по крайней мере государственные чиновники — это довольно гибкий в смысле его границ социальный кластер.
Из кого рекрутируются на западе молодые госслужащие? Из студентов профильных вузов и молодых специалистов – то есть из интеллектуалов. Нередко и маститые интеллектуалы сотрудничают с госстурктурами как фрилансеры, причем участвуют в принятии довольно важных госрешений.
А куда уходят многие крупные госчиновники из числа тех, кто в молодые годы сделал яркую карьеру в госструктурах, но обладая высокой квалификацией, инсайдерскими знаниями и неуёмным темпераментом, понял, что «чисто материально» способен на большее? Они уходят в крупный бизнес, причем зачастую созданный ими самими (экспортные сервисы, консалтинг, юриспруденция) практически с нуля. Так что противостояния как такового между интеллектуалами и бюрократией на западе нет. Взаимная же (и вполне объяснимая) презрительная нелюбовь снимается начисто в рамках взаимных же рациональных оценок.
* * *
Зато объективным является противостояние между государственным чиновничеством и крупным бизнес-классом. Точнее, это не противостояние, а противоречие, причем фундаментальное и потому в принципе ничем не снимаемое. Цель госслужащих состоит в служении государству (которое, как и в России, не обязательно полностью совпадает со «служением народу») – а цель бизнес-класса состоит в личном и корпоративном обогащении. Бизнесмен зарабатывает («делает») деньги – государственный служащий часть этих денег просто отбирает у бизнесмена и «куда-то» раздаёт.
Крупнейшие бизнес-корпорации всегда стремятся, исходя из сущностной «физиологической» логики их организмов, «ликвидировать» или хотя бы «минимизировать», а то и просто «купить» бюрократию. Но общество благополучно лишь до тех пор, пока это их стремление является не более, чем, - используя метафору из третьего закона термодинамики, - «стремлением к абсолютному нулю».
Реальный спор в западных обществах идет лишь о том, какая часть заработанного корпорациями отбирается бюрократией для государства (например, в странах Скандинавии – до 60% дохода, при наличии сверхприбыли) и в какой степени бизнес-класс корпораций может контролировать расход бюрократией законно отобранных у него средств. Но граница между бюрократией и крупным бизнесом внутри одного государства на западе – это не «граница между светом и тьмой». Всем понятно, что сотрудничество между ними необходимо и оно весьма развито – иногда в такой степени, что некоторые крупнейшие корпорации являются «частными» лишь формально – ко взаимной выгоде и «общественной пользы для». Так работает западное общество.
В обществах латиноамериканских и восточно-азиатских этот «союз противоречний» работает по-другому. Перекосы в сторону «господствующей власти частных корпораций» или же в сторону «железной государственной экономической диктатуры» дают нам многочисленные примеры уродливых и нищих обществ третьего мира. Обществ, как ни странно, весьма похожих друг на друга – с непременными сверкающими небоскребами, окруженными пёстрым ландшафтом бесконечных убогих трущоб.
* * *
В чём «сила» западной бюрократии? Ведь в Европе, как и сегодня в России, даже министр — это фигура значительно «поменьше» условного бизнес-олигарха? Госслужащий в западной системе – это прежде всего «законник». От него исходят порядок и законность – причем не «одноактно», а как перманентный процесс функционирования всего общества, и наконец справедливость – как конвенциональное основание всех социальных и межгрупповых взаимоотношений. Поэтому среди госслужащих, практически нет коррупции, даже тень которой искореняется там «огнем и мечем», нет юридической и прочей безграмотности, нет права поступать «не по справедливости»...
Не хочу сравнивать бюрократию западного государства с некоей «большой спецслужбой» (настоящей, не коррумприванной), но, право же, сходство напрашивается, и оно действительно есть. При этом кластер бюрократов, обладая формальной и неформальной властью, научен чётко знать свои границы. Поэтому госслужащий, имея скромную по меркам бизнеса зарплату, тем не менее принадлежит к некоему «ордену», классу или клубу, но совсем не в экономическом смысле, наподобие посвященного сословия «военных» или «дипломатов» советской или царской эпохи в России. И это делает государственного чиновника совершенно другим человеком.
Бюрократия на Западе, безусловно, может быть идентифицирована в кадровом аспекте со средним классом. Она – его часть и культурно, и в подавляющей части по происхождению. Но интересы бюрократии, помимо интересов «государства вообще» - это интересы не только среднего класса, но и всех, кто находится ниже. Де-факто, бюрократия — это защитник пресловутого общества всеобщего благополучия, т.е. среднего класса плюс всех бедных. Ну а для богатейшей части общества у госчиновничества есть свои средства и методы, чтобы заинтересовать и убедить эту часть не прельщаться напрасно оффшорами, не испытывать судьбу, становясь фигурантами шумных уголовных дел (ведь на Западе выдача есть отовсюду!) – одним словом, не покидать со своими деньгами экономику обсуждаемой страны.
Иногда кажется, европейские бюрократы готовы ходить на ушах и делать сальто-мортале, чтобы убедить крупный «технологичный» бизнес оставаться в «своей» стране и продолжать работать на её благо. Но есть и другие страны, вне границ союзной Европы. Например, Норвегия. Нетипичная страна, экономика которой базируется в основном на экспорте нефти. Там бюрократия крайне требовательна, и мощная рука государства присутствует во всех крупнейших сырьевых корпорациях. Потому что сырьевой бизнес – не высокотехнологичное производство, его нельзя перенести в Малайзию, а куда же денется та или иная сырьевая корпорация от собственных нефтяных скважин? Зато Норвежский национальный банк поможет ей надёжно сохранить и правильно инвестировать заработанные непомерным трудом в глубинах Северного моря деньги.
* * *
Противопоставление общества и бюрократии в России – старая историческая легенда. Начиная с какой эпохи можно сказать, что в России есть это самое «общество», и кто его уже тогда представляет? Россия, как и другие страны славянской и средиземноморской культуры, в отличие от стран германской культуры, управлялась не очень хорошо. Могущественный миф о «враждебности» класса госуправленцев и всех остальных (я позволю себе не использовать здесь слово «общество») в России имеет свои корни в трагической эпохе надломленного ордынскими бесерменами русского Средневековья. Корни этого мифа сильны и проросли глубоко – но к сегодняшней реальности он имеет отношения весьма мало.
Бюрократия есть везде – и везде её ругают. Но терпят, если она «справедлива» и «честна». Госслужащий «выше» и «честнее» политика (этого временщика электоральной авантюры), потому что не играет в сиюминутные игры, но выполняет свою постоянную функцию и не преследует в идеале своих личных интересов (разве что подсиживает начальника и трудоустраивает своих родственников в профильное министерство). А что до корпоративных интересов бюрократа – то его корпорация это государство; что, конечно, вызывает больше доверия, чем корпорация-политическая партия или крупная бизнес-корпорация.
«Большая страна – большие проблемы», как нередко отвечают американцы европейцам в ответ на критику ими заокеанской системы госуправления. Чем больше страна, тем тяжелее и непонятливее в ней бюрократия. Больше уровней – больше искажений исходящего сверху сигнала. На основании личного опыта могу сказать, что бюрократия в Германии больше напоминает бюрократию в Бразилии, что бюрократию в Дании. Тяжеловесная бюрократия с собственными «бизнес-интересами» в маленькой стране – это нонсенс. Но учитывая, что «масштаб» страны – это не только размеры её территории, но и структура этой территории, а также численность и структурированность её населения, следует обратить особое внимание на методы организации госбюрократии в странах, подобных Индонезии и Китаю.
* * *
Со времен Макса Вебера существует разделение на архетипы бюрократа и политика. Бюрократ ищет средства для выполнения не им поставленных целей, политик же, как считается в идеале, ставит цели обществу. Однако эта ситуация на самом деле не очень ясна. В периоды спокойного благополучия бюрократы со своим опытом нередко защищают интересы государства от иррационально действующих политиков. Но в эпохи, когда требуются перемены, бюрократы могут блокировать необходимые перемены. В истории случается, что «большая чистка» внутри слоя управленцев может быть весьма необходима
Впрочем, это не проблема бюрократии «как класса». Если госстурктуры и задействованные в них госслужащие некоррумпированны и исполнительны – они лишь подспорье политику в переменах. Ну, а если бюрократия действительно идейно и по факту поведения антикоррупционна (1); по-военному дисциплинированна (2); при этом умна, технологична и эффективна – без такой бюрократии политику с новой повесткой дня вообще невозможно обойтись. Вопрос только в том, где взять такую бюрократию?
Вопрос, однако, может состоять и в том, каков сам политик и каковы его действительные интересы. Если, например, политик оказывается проводником интересов крупных международных корпораций (или, наоборот, прорвавшихся к власти радикальных национал-популистов) то рутинно противодействующая ему государственная бюрократия может оказаться даже вопреки своей собственной воле (воле её отдельных представителей) защитницей интересов государства и общества, т.е. защитницей долговременных интересов нации.
* * *
Почему российская бюрократия воспринимается как проблема?
Причина коррумпированности и неэффективности российской бюрократии коренится не в её «силе и влиянии», а в её слабости – как «ордена государственных людей». Не будучи в состоянии вынудить крупнейшие корпорации к полноценному экономическому служению интересам общества (как это имеет место в западных странах), бюрократия атакует собственность отдельных представителей этих корпораций, отчуждая её в частную пользу отдельных представителей самой бюрократии. В этой роли часть бюрократии, утратив дисциплину и мораль, перестаёт быть бюрократией по определению, извращаясь из «государственного класса» в нелегальную частную корпорацию – и оставляя беззащитным общество и лишенным инструментов управления государство.
Можно сказать, что системно коррумпированная «бюрократия» перестаёт быть бюрократией вообще. Таким образом, можно поставить вопрос – есть ли на самом деле настоящая бюрократия в России?
Как я уже писал выше, западный бюрократ — это прежде всего юрист, счетовод, «законник». Противоречие между бизнесменом («заработать любой ценой») и юристом («делать всё по правилам»), как и противоречие между «водителем» и «автоинспектором», не снимаемо и вечно. Поэтому Президент Медведев абсолютно прав со своим пафосом правового государства. Но ситуация в России, как всегда, специфична. Кому выгодно в России «правовое государство», кроме масс простого народа и самого Президента? Крупный бизнес всё ещё надеется «взять своё силой», точнее деньгами, а чиновничество – взять «многое» у бизнеса и в пределе стать бизнесом самому. И то, и другое абсолютно незаконно, т.е. лежит вне правового пространства, даже самого широкого.
Без создания мощного инструмента для реализации проекта правового государства этот проект останется лишь благим пожеланием, даже злой насмешкой над реальностью. Такой инструмент должен быть создан заново, а не переделан из изношенных имеющихся, пораженных вирусами корпоративизма и коррупции. Такой инструмент должен быть политическим и административным одновременно. Новая структура должна подчиняться Президенту и пронизывать все государственно-бюрократические, а затем и ключевые для национальной экономики корпоративные структуры, стимулируя их к работе по правилам правового государства. Иначе ничего не получится. Можно научиться даже управлять автомобилем, не имея рук. Но невозможно, не имея соответствующего инструмента, управлять государством и, тем более, его трансформировать.
* * *
Российская бюрократия сегодня, с её постоянным завистливым стремлением стать «бизнесом», крайне слаба как «государственный класс» в России. Эта ситуация уродует бюрократию как функцию государства и нервирует бизнес, лишаемый гарантий собственности, делает его в свою очередь несговорчивым и агрессивным. Вирус коррупции, поразивший советскую бюрократию в начале 80-х, удивительным образом перешёл в созданную заново российскую бюрократию – потому что создавалась она именно выходцами из позднесоветских бюрократических структур. Любовь т.н. «русского сознания» к анархии и решениям «на авось» также сыграла здесь свою роль – сказалась нехватка того самого развитого европейского бюрократического сознания, которое и является скучной, но необходимой основой тамошнего умилительного для россиян «уютного функционирующего порядка».
Однако, «живя в обществе, нельзя быть свободным от общества» - тем более, будучи частью корпорации, нельзя быть полностью свободным от её корпоративного сознания. Кроме того, люди по своей природе всё же не злы и людям свойственны привязанности. Шизофреническое сочетание энтропийного сознания коррупционера с осознанием себя как «государственного человека» оказалось характерным признаком российской бюрократии нового тысячелетия. Причём вторая составляющая начисто отсутствовала у т.н. «крупного российского бизнеса». Это и сделало корпорацию госчиновников, даже при всей её моральной слабости и безответственности, практически единственной серьёзной силой, противостоявшей тотальному обнищанию огромной части населения и гибели целых отраслей производства в России.
«Моральный геноцид» российской бюрократии со стороны корпоративных и компрадорских масс-медиа, который осуществлялся целое десятилетие с начала 90-х и который не прекращался полностью никогда, не смог скрыть этих фактов. Нередко считается, что на нынешний непривлекательный облик корпорации госслужащих в России повлияла именно т.н. «медиакратия», которая якобы по определению противостоит «государственному аппарату» и национальной бюрократии в частности. Я думаю, что, вопреки распространенной «теории четырех властей», власти-медиакратии на самом деле не существует, как не существует всемирной власти «профсоюза проституток», несмотря на наличие десятков миллионов проституток со сходным менталитетом по всему миру.
Не являются ли разговоры о «четвертой власти» и «всемогущей медиакратии» простым эвфемеизмом для обозначения никем не избранной, и потому нелегитимной, но при этом весьма мощной власти бизнес-корпораций?
Именно слабость и беспринципность российской бюрократии по отношению как к собственным сверхзадачам, так и в частности к «физиологически продиктованным» медиа-заказам частных корпораций делает сегодня пёструю группу масс-медиа в России угрожающей государственному аппарату «медиакратией». Ни в одной европейской стране я не встречал ситуации, когда бы масс-медиа хотя бы по тону изложения информации, не говоря о её сути, могли бы быть заподозрены в системной оппозиции собственному государству по фундаментальным общезначимым вопросам. Это совсем не значит, что на Западе «бюрократы контролируют масс-медиа». Просто западные государства, вопреки всем глобалистским теориям, давно превратились в «нации-корпорации», действующие «коллективно» - и выигрывают те, кто смог создать собственную «нацию-корпорацию», а не стать периферийной частью «чужого проекта», т.е. иной международной корпорации, - частью, которую «если что, не жалко».
Невозможно иметь благополучное государство, воспринимая презрительно, с ультралевых позиций «все эти западные «общества контроля» с их бюрократией и системой ценностей» - и имея при этом в стране праволиберальную социально-экономическую систему, базирующуюся на глобализированной экспортно-сырьевой экономике.
Основными противниками национальных бюрократий сегодня чаще всего являются бизнес-корпоративные силы, находящиеся за пределами этих стран. Речь не идёт о каком-то «мировом правительстве» - речь скорее о негативном воздействии групп стран и групп корпораций друг на друга. Кризис и меры государств по борьбе с ним привели к сближению, если не к срастанию крупного бизнеса и бюрократии «в отдельно взятой стране» – ради сохранения там взаимных выгод и статусных, «стоящих дорого» самих государств всеобщего благополучия.
Так же и в России, где очень своевременно произошло упорядочивание отношений бюрократии и крупных корпораций, и где удалось избежать самых тяжелых последствий наступившего кризиса. Но никакая стабильность не вечна. Думается, пришло время для нового этапа уточнения этих отношений в соответствии с назревшими требованиями демократического большинства российского общества.
Отношения государственного управленческого класса и корпоративного бизнес-класса в России были трансформированы несколько лет назад в интересах всего общества. Однако этот процесс не закончен и модель, мягко говоря, весьма далека от совершенства. Теперь настало время для трансформации, «перезагрузки» самого «государственного класса» в России – пресловутой российской бюрократии.