Тоска о будущем

В начале 2014-го года в российский прокат вышел последний фильм Алексея Германа «Трудно быть богом», снятый по мотивам повести братьев Стругацких. Всего же Борис и Аркадий за тридцать с лишним лет совместной творческой работы написали около тридцати произведений. В числе лучших, помимо повести «Трудно быть богом»: «Попытка к бегству», «Далекая Радуга», «Хищные вещи века», «Пикник на обочине», «Обитаемый остров», «Беспокойство», «Жук в муравейнике», «Волны гасят ветер», «Град обреченный»... После смерти в 1991 году Аркадия Стругацкого Борис издал две повести под псевдонимом С. Витицкий: «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики» (1995) и «Бессильные мира сего» (2003), а также «Комментарии к пройденному» (2003). Произведения Стругацких издавались в переводах на 42 языка в 33-х странах мира.


Конечно, это все в прошлом, но есть тоска о будущем.
Филипп Бобков


– В конце концов, что нам нужно? – сказал Тесть. – Либо объединенные хонтийцы,
без этой своей гражданской каши, либо наши хонтийцы, либо мертвые хонтийцы...
В любом случае без вторжения не обойтись. Договоримся о вторжении,
а прочее – уже детали... На каждый вариант уже готов свой план…
– Тебе обязательно надо нас без штанов пустить, – сказал Деверь. –
Тебе – пусть без штанов, лишь бы с орденами.
Стругацкие «Обитаемый остров»


Реакция на фильмы по произведениям Стругацких связана не только с их художественными качествами, но и с выразительными политическими аллюзиями. Как же прочитывается и прочитывается ли вообще в контексте событий 2014-го снимавшийся дольше десятилетия фильм Алексея Германа «Трудно быть богом», первые сценарные замыслы которого восходят к сакраментальному 1968-му году? Не исключено, профетизм «ненавистной жижи» деконструктора-парфюмера, опрокинувшего представление о философском камне прогресса, может оказаться на шаг ближе к настоящему будущему, к злобе дня, ведь, по словам режиссера: «”Трудно быть богом” – отчет о том, как я вместе со всеми проживал эти десять лет, как мы сами позвали серых, и как они превратились в черных».

Столь же категоричной была реплика актера, сыгравшего в фильме роль Руматы – Леонида Ярмольника, на российской премьере фильма: «Это кино не про средние века, а про то, что происходит сегодня». Можно вспомнить и Федора Бондарчука, режиссера другого фильма по мотивам Стругацких – «Обитаемого острова», в ходе пресс-конференции на вопрос о зомбовышках Саракша «Что вы ассоциируете с этими башнями у нас в стране?» ответившего: «Да мы катимся в “ж”... Газет нет, радио нет. Есть только интернет. Вот когда был Ельцин, то люди бежали смотреть телевизор с реальными и откровенными передачами. А сейчас заголовки газет начали напоминать времена с пропагандой. Альтернатив не видно – это пугает. Я могу долго говорить, но потом у меня будут проблемы».

Во многом именно из-за аллюзий Стругацкие нам интересны, а не фантастикой ради фантастики, «которую АБС терпеть не могли». Те же сочинения братьев, в которых прогностическая диалектика Мира Полудня отсутствует, уходят в прошлое. И это не только, к примеру, проходной «Отель “У погибшего альпиниста”», но и популярнейший в свое время «Понедельник начинается в субботу».

Борис Стругацкий засвидетельствовал траекторию сотворения и подспудный замысел повести «Трудно быть богом», которую изначально планировалось написать как текст «веселый, чисто приключенческий, мушкетерский». Вместо этого «"Трудно быть богом" мы писали в великой злобе – сразу после встречи Хрущева с художниками в Манеже. Тут мы впервые поняли, что нами правят враги культуры, враги всего того, что мы любим. И мы получали злое, дикое наслаждение, описывая государство Арканар – с таким же точно хамским правительством и с такими же раболепными, льстивыми подданными». В общем, «время "шпаг и кардиналов", видимо, закончилось. А может быть, просто еще не наступило. Мушкетерский роман должен был, обязан был стать романом о судьбе интеллигенции, погруженной в сумерки Средневековья».

Фантастическое арканарское настоящее – размышления не об историческом Средневековье, скорее гностическая или постапокалиптическая аллегория на тему иных темных веков: буднях вневременной популяции, прошедшей через изживание цивилизованного статуса. Это может быть версией будущего Страны Отцов, подкошенного «излучателями», или же закатом «третьего мира» Островной империи. Либо продолжением кинематографической летописи «серебряной планеты» (Анджей Жулавский), жители которой, преодолев искус гротескного, жестокого лицедейства, были поглощены вульгарной и перверсивной «гибелью всерьез». Суть одна – на экране в произвольном хронотопе авторского космоса воплощен «массаракш»: вывернутая наизнанку утроба мира, воронка антропологической деконструкции – суета творений и тварей, изъятых из социального текста, депортированных на безымянную планету и провалившихся там в бездну отчаяния. Тут «необходимо умение следить за логикой аллегории, как умели это делать средневековые читатели, знавшие, что одно называется, а совсем другое подразумевается… В общем, что ни говори, приятного вам путешествия в ад» (Умберто Эко).

Мысль о том, что «мир этот грязен, убог и исполнен погаными случайностями», с которыми ничего нельзя поделать, все чаще возникала в инкарнациях мира Стругацких, скорее переполненных «хабаром» и «хищными вещами», нежели исполненных красоты. Устремленность в глубины космоса, представляясь избавлением от гибельной повседневности, лишь раздвигает границы – это непрерывное, ускоряющееся будущее и все менее достижимое настоящее: вечная молодость экспансии. Виртуальное сознание расчленяет цивилизацию, соскальзывая в мерцающие пространства, осваивая невероятные, но возможные в бескрайней вселенной ситуации, старость же предоставляет шанс реабилитировать себя, обозревая просторность медитативных миров. И смерть как один из способов выпрямить спину.

Общество, скроенное по меркам неблагой, неблагопристойной вести – густое варево из напрасных надежд, беззаконий, огрехов, немощи, и как таковое подлежит искоренению стихиями. Хроники «похабного мира» – глухой, затянутый мглою тоннель ледникового периода гуманности, «жизнь без горизонта, полуголодная, полухолодная, полукаторжная и абсолютно рабская» (Любовь Шапорина). Творец делает жизнь невыносимой, чтобы возникла необходимость восстать, проснуться? Или было бы не страшно убивать и умирать. В фильме Германа, переместившего Стругацких в иное культурное измерение, воплощен, и весьма выразительно, «взгляд крысы» на природу бренности как головокружительную бессмысленность действий, которые ничего не меняют, и «тьму над бездною», которую нельзя исцелить. Зло здесь правит, травит, травмирует живых и, обессмысливая время, разлагает историю. Альтернатива мерзкому копошению – опьяненье, восторг, забвение. Истина оказывается негостеприимной и нестерпимой, бытие же иллюзорно очищается чарами свирепой героики: состязанием подвигов и сражений с избавляющей от мерзостей смертью.

Мир лишенной цветности, мир черной книги бытия, мир, который жаждет, чтобы его удавили – возможно ли такое, или это очередные фантазии усталого, изверившегося ума? Тем более что не всякое целеполагание поддается декодированию. Жизнь, преданная рукотворной тьме: ничто, nihil, черный квадрат – шедевр механики будетлян, провозгласивших выкрученные из непостижимого ничего новые законы мироздания. И одержавших победу над природой, искоренив желтое, круглое Солнце. Здесь лоно знаменитой картины Малевича, возникшей как декорация к опере «Победа над Солнцем»: каденция руссо-космических партитур и отложенный до поры финал футуристичных хроник постчеловеческого мира.

В земной же истории был совершен иной переворот, позволивший пройти сквозь руину ветхих веков, утвердив понимание жизни как преодоление смертного и повседневного. Проводники – тоже своего рода «инопланетяне»: обитатели иного царства, граждане другого отечества, которые вместо изъятия талантливых и отлученных воспламеняют падшие души.

* * *

Читатели – диссиденты и не диссиденты, размышляли над предъявленными Стругацкими моделями поведения при конфликте с социальной реальностью и политическим строем. Румата – он ведь не прогрессор, а наблюдатель: иной (и потенциально изгой) по отношению к жителям Арканара, инок в местных одеждах, но под покровом чужих сил. Соглядатай, лишенный возможности действовать, однако размышляющий: почему, собственно, он «дезактивирован», и правильна ли такая политика? «Тот, кто бездействует, также несет ответственность: последствия бездействия бывают не менее, а то и более серьезными, нежели последствия действий» (Иоахим Гаук). Но когда Антон переходит от «сглаживания углов» к прямому действию, это не следствие обдуманного решения – просто, как и Гамлета, его подстегнули навалившиеся обстоятельства.

Или столкновение Странника с юным землянином Максимом в «Обитаемом острове». Прогрессор реализует долговременный эволюционный проект развития Страны Отцов (т.е. «Отечества»), а население тем временем претерпевает деградацию, духовную гибель под зомбирующими «излучателями». И противоположная позиция Максима Каммерера: возможно, лет через пятьдесят Сикорски (он долгожитель) сможет решить проблемы с инфляцией и прочими неурядицами, только вот для кого их решит? Вопрос, что же в конечном счете важнее: сохранение личности или социальный результат, но возможен ли позитивный результат при коррозии и утрате личности? Истощенное общество с трудом сохраняет фасад цивилизации, люди же в этом неочевидном аду погребены под будущим, чей горизонт смят. Количество утративших разум от лучевого окормления (тоски по истине, скажем так) будет возрастать от достигнутых 20%, число же «выродков» сокращаться. В результате общество, может, и выживет, но человек сгинет. И когда инфляция станет нулевой, отключив излучатели, Странник может столкнуться со 100% оскотинившихся, обезумевших («лучевое голодание») или просто угасших людей…

Интересен не только намеченный в повествовании Стругацких прогноз будущего Страны Отцов, но и пунктирно прописанные хроники прошлого. Генезис осколка империи – «эта страна была когда-то значительно обширнее», маршрут ее социального омертвления и политического творчества, пребывая на полях основного сюжета, заслуживают хотя бы беглого рассмотрения. После геополитической катастрофы, придавившей население СО (т.е. не «кто», а «чьи»), произошли серьезные изменения в структуре госуправления. Прежняя административная культура, рудименты которой наряду с имперскими артефактами все еще присутствуют в тексте, уже не имеет политического значения. Она подверглась коррозии и замещению, однако не маргинальной по своей сути, пусть и изощренной, уголовщиной, но скорее смесью, симбиозом аморального корпоративного менеджмента с не ограниченной рамками закона практикой секретных служб и сообществ.

Любопытна архитектоника этой власти, характерные черты оргструктуры и модус ротации ее лидеров: анонимность, неопределенность статуса, высокий уровень дискрециональности, несовпадение публичной и реальной иерархий: формальная должность и положение во власти – не одно и то же в политической системе «неизвестных отцов». Во внутреннем круге реальной власти действуют регламенты «по понятиям». Шутовские имена-прозвища – своего рода звания: Папа, Тесть, Свекор, Шурин, Деверь (сидящие) – первый круг. Умник и т.д. (стоящие) – второй, включая, между прочим, Странника. Иными словами, эти оболочки – суть ячейки, которые занимают сменяющиеся либо сменяемые персонажи, живущие параллельно в других обличьях и должностях, образуя клан, отлученный от морали и освобожденный от закона.

На первый взгляд все это напоминает устройство мафии, однако с существенными модификациями, причем не просто анонимностью и своеобразной легитимностью, но разведением публичной сценографии с чисто конкретным руководством. Итог демонстрирует весьма специфичную типологию госуправления: комбинаторику практикаблей политического мейнстрима с механикой тайной власти. «Преступники, завладевшие целым государством и самое государство сделавшие орудием своих преступлений» (Роман Руденко). Иначе говоря, представлена ситуация тотального извращения прежней политкультуры – как патриархальной организации правления, так и рациональной бюрократии. Трансформация, в предельной полноте отраженная на страницах комиксов и в фильмах категории «Б».

Возможно, политология писателей в значительной мере остается размышлениями о будущем. И речь у братьев идет не только о России, но обо всем человеческом универсуме, демонстрирующем свою изнанку – «массаракш». Новая геометрия власти заметно отличается от аксонометрии, используемой при выстраивании привычной картины мира. Однако наряду со сменой акторов, диверсификацией целей, усложнением хронотопа меняется и маршрутизация действий. Специфика фантастики Стругацких не в дегустации различий прошлого, настоящего, будущего, а в их экзистенциальном, «горизонтальном» столкновении, сопровождающем драматичный транзит – ситуации, когда распадается связь времен. История при этом растворяется в беззаконном смешении: калейдоскопе культур и веков, смещении прежней логики мироустройства и вектора перемен. Или, по выражению Ивана Ефремова, «взрыве безнравственности», за которым последует «величайшая катастрофа в истории».

«Мы можем видеть, что с древних времен нравственность и честь (в русском понимании этих слов) много существеннее, чем шпаги, стрелы и слоны, танки и пикирующие бомбардировщики. Все разрушения империй, государств и других политических организаций происходят через утерю нравственности. Это является единственной причиной катастроф во всей истории, и поэтому, исследуя причины почти всех катаклизмов, мы можем сказать, что разрушение носит характер саморазрушения. Когда для всех людей честная и напряженная работа станет непривычной, какое будущее может ожидать человечество? Кто сможет кормить, одевать, исцелять и перевозить людей? Бесчестные, каковыми они являются в настоящее время, как они смогут проводить научные и медицинские исследования? Поколения, привыкшие к честному образу жизни, должны вымереть в течение последующих 20 лет, а затем произойдет величайшая катастрофа в истории в виде широко распространяемой технической монокультуры, основы которой сейчас упорно внедряются во всех странах...». Иван Ефремов

Так что образы внеземных миров могут оказаться эскизами наиболее мрачных прогнозов земной футурологии. Таких, как единение государственной и мафиозной власти, сливающихся с безликостью спецслужб. Разрастание амбициозных сообществ, коалиций богатства и власти, действующих поверх стран и народов, одновременно с расползанием мирового андеграунда, его выходом на поверхность в нечестивом конкубинате с большим социумом. Дисперсные войны с участием обезличенных войск и частных армий. Анонимные семантические, технологические, биотехнологичные атаки. Проведение властными структурами комплексных точечных и террористических операций управляемой интенсивности. Черный рынок безопасности. Метастазы территорий смерти с их перманентными, кровоточивыми конфликтами. Объединение мейнстрима и маргиналов, элиты и люмпенов, гламура и помойки. В общем, – разнообразных версий сокрушения миропорядка, культурного коллапса, аномии, неоархаизации, антропологической катастрофы.

Ценности и свободы, обретенные в ходе истории, – не избыточный ресурс, они основные нематериальные активы цивилизации. Попытка технически оснащенного, но морально ущербного проникновения в будущее рискует обернуться катастрофическим поражением, выходящим за рамки агрессивной реституции прошлого.

_____________________

*Глава из работы «Политология будущего». Закавыченные фразы курсивом – цитаты из произведений, авторских комментариев и воспоминаний Стругацких.
© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67