Снова на Луне?

Носовская полка

В детском зале книжного магазина, где я работаю, целая полка выделена советскому писателю Носову. Спрос устойчиво высокий. Лидируют книги про Незнайку. Этот одетый как стиляга персонаж ростом с огурец вот уже полвека не выходит из моды, а это что-нибудь да значит. Не растворимая рынком часть советского сознания? Внутрисемейная память поколений? Или что-то ещё? Лидером же продаж уже из книг о Незнайке является именно роман о приключениях на Луне, потому что там описывается реальность, а не модель (аграрной или технократической) утопии, как в остальных книгах. Запечатлен капитализм, а точнее, современные Носову США. Отдельные детали писатель прямо позаимствовал из доступной ему тогда американской литературы. Например, костюм, который по очереди надевают лунные коротышки, чтобы пройти дресс-код в привилегированную часть города, попал в роман из раннего рассказа Брэдбери, опубликованного в «Иностранной литературе».

Во всех носовских книгах Незнайка - инструментальный герой, который, запуская сюжет, тестирует общество на гуманизм своим не вполне социальным и авантюрным поведением. Потому никакого другого места, кроме «тестирующей» роли, этот «лишний человек» и не имеет.

Актуальнейший Михаил Елизаров в своей новой книге «Бураттини» посвятил этому герою едва ли не самую интересную главу о взаимоотношениях мифологического и социалистического. И модный журнал «Большой город» цитирует Носова, чтобы точнее описать типажи современных москвичей.

Но что всё же делать с этими детскими антибуржуазными книгами? Не читать их детям, чтобы они спокойно выросли эффективными менеджерами? Перестать издавать? Объяснять ребенку «какое было время»? Но тогда придётся объяснить, что именно на носовской Луне «неправда» или какой именно «правды» там не хватает, и тут мы рискуем запутаться в собственном отношении к капитализму.

Вина советских книг

С недавних пор это стало последним аргументом наших неолибералов, мол, вот рисовали нам капитализм как оскорбляющую человеческое достоинство систему, разменивающую на деньги любой смысл жизни, и потому у нас именно такой капитализм и получился. Эту наивную аргументацию часто можно слышать из уст Хакамады, Латыниной, Сванидзе или Льва Рубинштейна. То есть в том, что наш капитализм дикий и не имеет внутри себя никакого почти ограничения рыночных интересов, виновата, оказывается, советская пропаганда и книги вроде «Незнайки на Луне». Именно там, наглядно и в деталях, мы видим пошлейшую систему с олигархической конкуренцией, финансовыми пирамидами, непременной государственной и частной ложью и рейдерскими перехватами чужого бизнеса.

Другие бы книги читали в детстве, другой бы и капитализм получился? Такая поразительная вера в силу слова и текста как первичных начал по отношению к любым производственным и обменным связям, не объясняет, к сожалению, почему наша версия рыночного общества так близка мексиканской или турецкой его разновидностям. Главная разница – всеобщая грамотность, всё остальное сопоставимо. В Мехико и Стамбуле тоже слишком любили советскую пропаганду? Есть валлерстайновское мнение, что у любой страны имеется место в миросистеме и это место, экономическая роль, и задает внутренний политический и даже культурный климат, эта роль определяет границу между «возможным» и «несбыточным» в каждом конкретном обществе. Но такое мнение кажется марксистским бредом сторонникам теории дурного влияния советской пропаганды.

Случайно включишь шоу Кургиняна и Сванидзе и узнаешь, что из позвонивших в студию семидесяти примерно тысяч человек в девять раз больше тех, кто желает капитализму гибели в самом ближайшем будущем, да и задумаешься, только ли в телезрительской «ностальгии» тут дело? А посмотришь «Елену» Звягинцева и яснее становятся вполне современные мотивы звонивших. Чтобы не расстраиваться, я хочу знать как можно меньше об «особом пути», который предлагает абсолютное большинство позвонивших «вместо капитализма».

«Я буду жаловаться!» - кричит Незнайка, когда его воздушный шар падает. Кому? Государству, которого нет у коротышек? Богу, о котором они не упоминают? Судьбе?

Надежда на патернализм приобрела у нас космический масштаб и превратилась из доверия в требовательность к миру, как будто вселенная это одно большое, созданное неизвестно кем, социальное государство, а личная судьба это получение льгот. В политически парализованном обществе, где каждый мечтает однажды пожаловаться «сильному» и заранее готов ненавидеть «сильного» за его равнодушие, мало кто помнит, откуда взялись второй выходной, гарантированный отпуск, восьмичасовой рабочий день, и сколько пороха и крови было потрачено в борьбе за эти «популистские» и «угрожавшие экономической эффективности» права. Зачем об этом знать в стране, пропитанной усыпляющей нефтью? Эта липкая жидкость выедает историческую память и социальную ответственность.

У нас закончился лунит

Некоторые постоянные посетители детского отдела нашего магазина играют, например, вот в такую литературную игру, известную с древнегреческих времен – родители и дети пишут письма от одного понравившегося героя к другому, а потом сравнивают, у кого что получилось. Вот, например, что написали отец и восьмилетняя дочь после прочтения «Незнайки на Луне»:

Письмо девочки:

«Здравствуй, Козлик. У меня всё хорошо, правда я чуть не умер от болезни, которая развилась от тоски по земле. Хорошо что Пилюлькин это в последний момент остановил. Надеюсь, у тебя тоже всё в порядке. У нас закончился лунит и ракета не в порядке. Ремонтировать её без невесомости мы не можем и другую строить тоже не можем. Так что привезите нам невесомости. У вас там её очень много!»

Письмо отца:

«Здравствуй, Козлик, вспоминаю тебя всякий раз, когда вижу Луну на небе. Как ты там? Надеюсь, что даже во сне ты не становишься барашком ни на минуту и острова, где мы с тобой катались на каруселях, больше, надеюсь, нет. Что поделывают у вас бывшие полицейские и бывшие богачи, удалось ли их приспособить к полезному труду или они до сих пор шляются без дела? Взошли ли все семена наших гигантских растений или некоторые из них не прижились в лунном грунте?

У меня много нового. Во-первых, я пишу книгу о своих, а точнее, о наших с тобой, лунных приключениях. В Солнечном Городе есть художник, механик, ученый, врач, но нет ни одного писателя, который бы увлекательно описал всю нашу жизнь и из книг которого могли бы узнать о нас будущие коротышки. Я решил занять это место и вчера уже читал первые главы своих мемуаров собравшимся на поляне после работы коротышкам. Селедочке и Фуксии понравилось, а Знайка мою книгу раскритиковал, сказав, что в ней слишком много про меня, а остальных коротышек почтии не видно. Но это он завидует просто, я же не виноват, что я самый интересный коротышка во всём нашем городе. А чтобы показать, что я не хваста какой-нибудь и слава мне не нужна, я пообещал себе взять псевдоним и опубликовать книгу, когда закончу, под чужой фамилией. На это Знайка сказал, чтобы я нос-то слишком сильно не задирал, а я ему ответил, что раз он так говорит, то и возьму себе псевдоним «Носов», чтобы с носом Знайку оставить.

В моей книге будет глава «Новая жизнь на Луне», поэтому пиши мне все ваши новости как можно подробнее и шли космической почтой, а я тебе за это прямо в книге объявлю благодарность. Но ещё лучше мне бы к вам прилететь ещё разок и увидеть все перемены самому, надеюсь, это получится, если мне удастся убедить руководство ближайшей экспедиции в том, что им обязательно нужен свой талантливый писатель в экипаже, чтобы прославить их полёт на весь мир.

Очень надеюсь вновь вскоре увидеться с тобой и другими своими лунными друзьями, передавай им всем привет при встрече, твой друг и первый писатель цветочного города – Незнайка («Носов»).

Удивительно, насколько эти письма различаются и являются портретами пишущих. Какие проблемы волнуют ребенка? Собственное здоровье (решение – доктор), связанное с родной средой (консервативная детская зависимость от своего места, семьи и т.п.). Исчерпанность энергоресурса и следующий из неё технологический коллапс (решение – космическое вмешательство другого мира, который возобновит поставки истраченной землянами энергии). «Лунит» есть всесильная обобщенная нефть. Социальность, которой переполнен роман, никак в письме не проступает. Интересно, почему? Потому ли, что в восемь лет социальность не является интригующей? Человек становится общественным существом за пределами семейного микрокосма только после десяти? Или потому, что капитализм давно не экзотика, ибо вся эта «Луна» видна ребенку в телевизоре, на улице, в разговорах взрослых и на каждом фантике от шоколадки?

Что волнует отца? Во-первых, социальная проблема: что делают с «бывшими» представителями власти и владельцами капитала (решение неизвестно). Расторжима ли связь между социализмом и репрессивностью? Во-вторых, собственный успех – нужно занять место в обществе, даже может быть создать это «место», и посрамить всех оппонентов. Т.е. в обоих случаях его волнует положение тех, кто ещё вчера не имел (или вдруг утратил) никакого статуса, доступность социального лифта.

Что воспитывает такая игра? С одной стороны, она учит перевоплощению, психологической пластичности, полезной для сочинителя, актера, художника и просто полезной чтобы уметь посмотреть на ситуацию глазами другого. С другой стороны, она дает более глубокое, чем при обычном чтении, переживание прочитанного текста. Греки делали в ликеях акцент на своей истории и писали письма Одиссея к жене или Телемака к Одиссею. И со стороны третьей, ребенком осваивается эпистолярный жанр т.е. форма последовательного рассказа о себе и вопросов к другому, приводящая в порядок сознание пишущего.

Маленькие человечки капитализма

Тема крошечных людей всегда будет нравиться детям. Приятно знать, что ты не самый маленький. Вот и в новом японском мульте культовой студии «Хибли» про Ариэтти, снятом по известной детской книге Мэри Нортон, тоже говорится про маленьких, но не таких веселых, как у Носова, человечков. Это история семьи нелегальных эмигрантов (лица у них совсем не японские), которых официально нет и которые вынуждены «одалживать» необходимые им вещи у тех, кто официально существует. Главная проблема мульта – достаточно ли мы счастливы для того, чтобы делиться с кем-то чем-то, не требуя ничего взамен? Против нелегалов выступает наименее образованный и стоящий ниже всех представитель разрешенного мира – служанка, на которой большая часть физической работы в доме. Те, кто повыше классом, проявляют гораздо большую толерантность, терпимость и даже романтизируют «добываек». Лучше всех к ним относится тот, кто особо остро ощущает ценность жизни т.к. сам может в любой момент умереть – мальчик с больным сердцем. Однако, долгое сосуществование невозможно и старинная (викторианский кукольный дом) мечта о социальном симбиозе и интеграции неосуществима. Нелегалы отбывают в свой мир, к дикарям с расписными лицами, делая реальность полярной и однозначной.

Экономический человек

Что есть ценного в «Незнайке» в сравнении с миром «Ариэтти»? Опыт реального социализма и коммунистической мечты, позволяющий взглянуть на рыночную систему извне. Незнайка не знает, что такое деньги и реклама. Они возможны только на небесном теле, по-капиталистически присваивающем себе чужой, производимый солнцем, свет.

Маленькие человечки из «Ариэтти», повстречай они коротышек из «цветочного» города, были бы поражены «экономикой дружбы», а не выживания или «тайного одалживания», к которой они привыкли. Мир добровольного, а не наемного труда и всеобщий легальный доступ всех ко всему стал бы для них другой планетой и откровением. В мире «Ариэтти», как и на носовской «Луне» т.е. везде при капитализме, маленькие человечки стареют, умирают, болеют, тогда как носовский коммунизм во всех его «цветочных» и «солнечных» версиях - это вечно молодое бессмертие коротышек. Они асексуальны и никогда не станут взрослыми.

«Лунный» роман Носова - неплохой способ объяснить младшему школьнику, как устроен капитализм, кто такие олигархи, в чем принцип акционерного общества, как функционирует банк, откуда берется безработица и криминал и т.п. Там не хватает только новых, гибких и дистанционных форм самопродажи, потеснивших сегодня классический конвейерный «фордизм».

В ожидании вторжения

Ни один текст нельзя понять без его «ситуации происхождения». Романы Носова, конечно, были попыткой придать социализму живое, человеческое лицо – общий тренд оттепели на создание более привлекательной советской массовой культуры.

Но в «лунном» романе есть и другая сторона, не столь милая и бесспорная.

Это антропологический пессимизм и возврат к романтическому неверию в самоорганизацию людей. Там сказана самая страшная правда (или самая вредная неправда?) о капитализме.

Переход «лунных коротышек» к «экономике дружбы» происходит только после вторжения в их мир более развитых инопланетных существ. Это классическое явление героя, потустороннее вмешательство, ожиданиями которых полна вся домарксистская культура человечества.

Точно так же в современной западной массовой культуре любой «революционер» паранормален т.е. имеет волшебное происхождение.

В комиксах про «Вендетту» явившийся из смертельного огня идеальный бунтарь Гай Фокс – результат применения военных технологий, вышедших из-под контроля. Лидер сопротивления в «Терминаторах» создан парадоксальным зовом из возможного будущего. Нео в «Матрице» – «избранный» неизвестно кем лидер сопротивления машинам и т.п.

Согласно Носову общество «позднего капитализма» не способно измениться само. Есть ли внутри «лунной» повседневности признаки обратного? Их нет. Тамошние коротышки создают нечто вроде профсоюза крутильщиков водяной карусели, но вся их деятельность – минимальная взаимопомощь, амортизация незавидной судьбы простых работяг и ничего более.

Этот диагноз можно трактовать двояко. Если конкретно-исторически, то перед нами моральное оправдание возможного советско-кубинского десанта в США т.е. возрождение идеи экспорта революции. Советский человек мечтал приземлиться по ту сторону океана и помочь там всем трудящимся, растоптанным копытами золотого тельца, применив антигравитацию как идеальное оружие против полицейских.

Если же отвлечься от исторической реальности карибского кризиса, то получится, что у Носова нет ни малейшей веры в возможность масс изменить свою жизнь в товарном обществе. Эта система, при всех её проблемах, стабильна, она воспроизводится и никакой революции внутри неё не зреет. Напрашивается чисто идеалистический, почти религиозный, вывод – только приход существ из другого мира может что-то всерьез изменить. В позднем капитализме не возникает организации, субъекта, который мог бы изнутри менять систему. Этот тип цивилизации не производит исторической альтернативы самому себе. Остается романтично надеяться и мистически уповать на сверхчеловека и пришельца, способных изменить нас самих. Это политическое ожидание «бога из машины».

С подобной констатации, кстати, и начался в 30-ых годах «неомарксизм». Хоркхаймер признал, что капитализм, не изменив своей базовой механики, надолго решил своё главное структурное противоречие и западное общество становится одномерным, не способным к качественной трансформации и даже к серьезной политической мечте о такой трансформации. Для человека позднего капитализма также затруднительно помыслить реальную альтернативу этому строю, как для трёхмерных существ сложно наглядно себе представить четвертое измерение. Такое общество полностью управляемо инструментальной рациональностью «экономических людей», и вся альтернативность в нём принимает форму безобидных субкультурных экспериментов. Неомарксистами прогнозировался исторический откат и испарение эволюционных претензий при небывалом технологическом и потребительском росте. Все дальнейшие критические концепции левых – репрессивная толерантность, общество спектакля, биополитика – следуют из этого анализа. В детской книге Носова «биополитика» упрощена до описания острова, где с наиболее подверженными рекламному манипулированию коротышками происходит регрессивная мутация к животным, оперативное «расчеловечивание».

Личное отвращение

Я помню неожиданный холодок незнакомого доселе омерзения, пробежавший по коже при первом чтении «Незнайки на Луне», когда мне было лет восемь. Передо мной впервые ощутимо предстал лунный «экономический человек» во всей его тошнотворной непристойности.

Кто-то внутри меня содрогнулся, впервые столкнувшись с неотразимой отвратительностью реального капитализма. Это был тот внутри меня, кто потом так часто и с таким ослиным упрямством говорил «нет» наступлению товарного фетишизма «экономических людей» с их бесстыдной ложью, показным цинизмом, патологическим самолюбованием и обнаженным до порнографичности частным (т.е. антиобщественным) интересом.

Всегда, когда говоришь «я», имеешь в виду кого-то внутри, кто отвечает именно за этот момент твоей жизни. Человек никогда ни во что не включен полностью, он не бывает абсолютно согласен или без остатка в протесте, и это психологический ресурс «альтернативности», толкающей нас изнутри и движущей нашу общую историю. Читая во втором классе про Луну, я впервые почувствовал сопротивление и ненависть к той части себя, которая могла бы согласиться на капитализм при условии достойной доли в его прибылях.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67