Горы, страны, границы, озера
Перешейки и материки,
Обсужденья, отчеты, обзоры,
Дети, юноши и старики.
Пастернак Б. Божий мир. 1959.
Новая книга Лазаря Флейшмана [1], самого авторитетного и плодотворного исследователя творчества и биографии Бориса Пастернака, посвящена предмету, который прежде никогда не рассматривался детально – роли русской эмиграции в судьбе публикации и восприятия романа «Доктор Живаго».
После смерти Сталина начали постепенно восстанавливаться контакты между соотечественниками, разделенными железным занавесом. Русская эмиграция напряженно следила за всеми проявлениями «оттепели», и в числе прочего была замечена и публикация в журнале «Знамя» в 1954 подборки стихотворений из романа «Доктор Живаго». В 1956 году одновременно с распространившимся известием, что итальянский издатель Фельтринелли готовит к изданию книгу Пастернака, на Западе оказались и машинописные тетрадки со стихами из романа. Публикацию этих стихов без указания имени автора с исключительно хвалебным предисловием поэта Николая Оцупа приготовил русский мюнхенский журнал «Грани», но к тому времени, как номер был напечатан, уже вышел роман по-итальянски, и на последней странице эмигрантского журнала уже было указано, что стихи эти «оказывается» принадлежат Пастернаку. Среди первых откликов на роман и в русских и в английских изданиях были статьи русских эмигрантов, прочитавших итальянский перевод.
Русские эмигранты – критики, поэты, журналисты, профессора и священники стали важными посредниками между Пастернаком и разнообразнейшими представителями западной аудитории его романа.
Русская зарубежная печать и эмигрантские авторы заинтересованно читали и обсуждали как прозаическую, так и поэтическую часть пастернаковского романа. С ревнивой недоброжелательностью отнесся к «Доктору Живаго» Владимир Набоков, претензии к стихам Юрия Живаго высказывали разные авторы, в частности поэт и критик Георгий Адамович. Раздавались и отдельные упреки в недоброжелательной характеристике белых в главах, посвященных гражданской войне в Сибири. Однако число сочувственных и восхищенных откликов было несравнимо большим. С лекциями, докладами и статьями о «Докторе Живаго» выступали представители разных поколений и «волн» эмиграции – литературовед Владимир Марков и философ Федор Степун, критик и издатель Роман Гуль, поэты второй волны Ольга Анстей и Иван Елагин, замечательный историк русской литературы Глеб Струве и автор едва ли не самых глубоких статей – Виктор Франк и многие многие другие.
Как и другие европейские читатели, эмигрантские авторы обращали внимание прежде всего на то, до какой степени «Доктор Живаго» не похож на все то, что писали и публиковали остальные советские авторы. Выделяя особенности построения сюжета и форму повествования, обсуждали сходства и различия пастернаковского текста, с одной стороны, и русского классического романа и европейской прозы ХХ века, с другой. Кто-то больше видел в романе «старомодность», а другие, наоборот, принципиальный символизм. Естественно, что роман сопоставлялся с прежними вещами самого Пастернака – «Детством Люверс», «Охранной грамотой». Отмечалась возможность видеть в построении текста не только законы словесного искусства, но и законы музыкальной композиции. Высказывались разнообразные соображения о связи персонажей романа и возможными «прототипами», так Роман Гуль в изображении Лары разглядел отголоски отношений Пастернака и Цветаевой, указывали и на черты судьбы Дмитрия Самарина в описании жизни главного героя романа. Серьезнейшие работы по существу продолжали обсуждение главного вопроса, задававшегося автором и героями романа о соотнесенности искусства, жизни, истории, христианства, и бессмертия.
Если какие-то стороны романа вызвали споры, то в реакции на травлю автора, затеянную в СССР после решения Нобелевского комитета, эмигрантские авторы были единодушны.
Многие эмигрантские авторы познакомились с «Доктором Живаго» сперва в переводах, кто в итальянском, кто во французском или английском. Цитируемые Флейшманом документы свидетельствуют о том, как их интересовала возможность познакомиться с русским текстом и как почти все, кому это удавалось, – Пастернак передал на Запад несколько экземпляров машинописи, - прилагали дальше усилия к публикации романа на языке оригинала.
Флейшман восстанавливает отдельные эпизоды непростой истории подготовки и выхода нескольких русских изданий «Доктора Живаго». Не так давно этот сюжет стал предметом книги И.Н. Толстого, вышедшей под заголовком, призванном, очевидно, заинтриговать читателя, - «Отмытый роман». Толстой хочет видеть во всей истории публикации романа на русском языке за границей «руку ЦРУ».
Тщательное рассмотрение усилий разных людей в разных странах позволяет Флейшману определенно представить совсем иную картину:
«Громкогланые «разоблачения» причастности ЦРУ к выпуску русского Доктора Живаго бессодержательны и «тавтологичны», поскольку, во-первых, абсолютное большинство эмигрантских (и не только русских) книг, журналов, газет или радиопередач после войны в той или иной форме субсидировались правительственными инстанциями США, а во-вторых потому, что эта финансовая поддержка ни в малейшей степени не приводила к унификации мнений и нивелированию оценок вовлеченных в эту детельность лиц. Скажем, Б.А. Филиппов, игравший центральную роль в организационно-финансовом обеспечении издательской деятельности в Зарубежье с начала 60-х годов и проявлявший редкую энергию и азарт в ней, вел яростную конкурентную борьбу с НТС и ЦОПЭ. Из давно известного факта причастности ЦРУ к русским зарубежным изданиям Н.И. Толстой, в стремлении сейчас придать старому материалу свежую детективную огласку, сделал в своей книге совершенно ненаучные выводы. Издание русского «Доктора Живаго» он представляет себе так, как если бы «вездесущая», коварная, «всесильная» организация секретно мобилизовывала свою агентуру в разных странах мира, с целью любой ценой добиться выпуска подрывной книги. Такое восприятие разительно напоминает старые конструкции советской идеологической пропаганды и ставит реальные события с ног на голову. На деле не ЦРУ, раскинувшее свои сети по всему миру, давало команду своим безликим агентам-марионеткам на местах, а наоборот, видные представители эмигрантской интеллигенции, в естественном союзе с интеллектуальной элитой Запада, оказывали воздействие на вашингтонскую администрацию в стремлении обеспечить и ускорить появление «Доктора Живаго».
Не будь единодушия относительно необходимости срочного выпуска пастернаковского романа у В. Франка и Г. Андреева, Р. Гуля и М. Корякова, Н. Берберовой и Н. Тарасовой, которые исполняли различные служебные функции на фронте «психологической войны» в разных русских зарубежных организациях и органах печати, не располагай они разветвленными связями в соответствующих кругах и не имей того авторитета, которым они в этих сферах пользовались, издание русской книги, сопряженное с такими неимоверными трудностями, было бы просто немыслимо. Именно совокупные усилия нескольких центров интеллектуальной, общественной и политической деятельности русской эмиграции – ЦОПЭ, НТС, радиостанция «Освобождение» («Свободная Европа»), тесно связанный с нею мюнхенский Институт по изучению СССР и главные русские газеты Нью-Йорка и Парижа – смогли довести до сознания администрации значение обнародования пастернаковского произведения и смысл всего «дела Пастернака». Другими словами, несколько упрощая общую картину, можно сказать, что не распоряжение ЦРУ дало толчок развертыванию работы всех лиц, вовлеченных в «дело Пастернака», а напротив, инициатива представителей эмигрантской интеллигенции способствовала представлению на всех этапах необходимой финансовой и организационной поддержки. (…) Но общественные круги, предпринявшие мобилизацию поддержки на Западе для поэта, оказавшегося в опале у советских властей, вовсе не сводились к названным эмигрантским учреждениям и организациям. В сущности, вся либеральная интеллигенция Западной Европы и США в тот момент горячо отнеслась к истории с запрещенным романом поэта, увидев в ней роковой момент в столкновении за «железным занавесом» свободной мысли и устоев сталинизма.
В заключение хочется сказать, что новая книга Флейшмана, как и всегда его работы основывается на огромном количестве разнообразного материала – газет, журналов, мемуаристики, переписки, опубликованной и архивной.
Примечания:
[1] Лазарь Флейшман. Встреча русской эмиграции с «Доктором Живаго»: Борис Пастернак и холодная война. Stanford, 2009. Stanford Slavic Studies. Volume 38.