Профкомы при Холокосте

Русский Журнал: Было ли для вас что-то неожиданное в политической кампании, устроенной по поводу годовщины Беслана?

Глеб Павловский: Нет. Или почти нет. Ожидалась тупо, за полгода накопленная плановая бочка говна - и вот она вам, извольте. Удача для мародера уже в самом совпадении годовщины Беслана с началом политсезона в России. Совпадение, естественно, восходит к планированию Басаева, в его прицельной стрельбе по "Русне". Интересно было только, кто из старых друзей поспешит к Басаеву в капо. И с какой степенью бесчувствия. Высокая, надо сказать, степень бесчувствия, выдающаяся.

Главным результатом этой кампании является состоявшаяся невозможность разговаривать с некоторыми из людей, в прошлом "своих".

РЖ: Своих?

Г.П.: Да. Конечно, разных, с разными взглядами на вещи, часто противоположными, если вообще у людей бывают "противоположные взгляды". Но прежде наши различия оставались в зоне чего-то человеческого, в поле человеческой речи, а теперь они из этого поля ушли.

РЖ: Тема вышла за границы рационального обсуждения?

Г.П.: Ничуть. Вы можете поговорить с капо рационально, но ведь он - капо. Мы уже год в зоне Беслана, то есть Освенцима, а Освенцим сопротивляется рациональной речи. Это давно и не нами выяснено, я тут ничего нового вслед Ханне Арендт и Адорно не выдумаю. Освенцим ломает привычку речи, заставляет выходить за рамки представления о рациональном, пересмотреть самого себя, открыть глаза. Но у капо прямо противоположная задача - возглавить ослепших жертв и сколотить из них вспомогательный отряд берсеркеров. Вообразите, как в 45-м году из Освенцима выходят уцелевшие и кидаются с проклятиями на тех, кто их освободил, требуя руководства войсками и немедленных переговоров Трумэна с Гитлером...

"Пускай Путин придет на суд в Беслан и сядет рядом с Кулаевым". Какое-то намеренное расхищение здравого смысла. Вы можете себе представить, чтобы выжившие евреи бросили лозунг нюрнбергского суда над Сталиным, Гиммлером и Эйзенхауэром вместе? Смешно читать у этих ребят - я уж не знаю, как их назвать - не "оппозицией" же! Мнимо безумные? хитро истерящие? с их рефреном - мол, не дадим вам защитить вашего Путина от гнева басаевских жертв!

Так они что, действительно думали, мы "власть" защищаем? Что за чепуха?! Мы от них, как от гадины, защищаемся! Есть Путин - с Путиным защищаемся, а не было бы его, защищались бы с кем-то другим. А никого бы не стало - схватили бы грабли и граблями отбивались! Ведь эта чума хуже злодея. Представить себе в страшном сне Россию в этой власти, под властью этих перекошенных лиц, от Пионтковского с Каспаровым до "комитета имени Литвинович" и какого-то Панюшкина, - чего еще бояться? В этой целевой группе раб Аллаха Басаев добился полной безоговорочной капитуляции, и теперь он ими законно правит.

Кстати, до "комитета матерей" я не понимал, что такое были известные "штопальщицы" при Робеспьере. Они сидели в зале суда и что-то вязали, срываясь с мест, чтобы кого-нибудь растерзать. Я знал, что их не Гюго с Тэном выдумали, но в чем их роль - я как-то не понимал. "Комитет Беслана" мне это объяснил - легитимность именем боли. Раз мне так больно, я имею право тебя терзать, тебя пытать, а главное - решать за тебя твое будущее. Вот интересно: а пациенты ожоговых отделений, а раковые больные не могут чего-то потребовать от нас именем своей жуткой боли? А те, кто вышел из сталинских лагерей, они разве не имели морального права превратить жизнь всех на воле в ад кромешный? Еще как имели! Я их хорошо помню - отсидевшие сакраментальные 16-18 лет, спокойные и мудрые старики, они были самые беззлобные из взрослых вокруг. Они были теми, кто умерял страсти и разнимал драки, а не источал ненависть.

Теоретически от всего этого можно отделаться "спокойными" понятиями: "стокгольмский синдром", "манипуляция болью", политическая манипуляция жертвами и т.д. Максим Соколов, Даниил Дондурей обо всем этом справедливо напоминают. Но прежде не было такой ясной картины, чего добивается террор. У нас многие - и я сам отдал этому дань - акцентируют внимание на демонстрационном, постановочном моменте теракта. Все так, но это на поверхности, это слишком очевидно. Есть и новый момент.

Террор добивается, чтобы жертва и террорист стали одно - одним целым - и такими оставались после конца теракта! Террор как особая форма ликвидации человека, от понятия liquid - разжижение человеческого существа, смешения жертв с убийцами до полной неразличимости, до единого "комитета" по управлению жизнью всех. Вот что на выходе из того пыточного перегонного куба, который устраивает террорист. Публичная пытка террора - особый вид интимной жизни, акт соития, где палач становится предельно "близок" жертве - а этой близостью получает власть над остальными. Еще важнее, что террор адресован не просто "массовой аудитории", а вынужденной аудитории - аудитории, которая обездвижена и сфокусирована на одном образе. Аудитории связанных ужасом по рукам и ногам. Палач ставит отнюдь не шоу, не "картинку", которую ты можешь смотреть, а мог бы не смотреть, как заседание Путина с Фрадковым. Беслан -картинка, устроенная так, что не смотреть ее ты не сможешь.

РЖ: ...Которая становится просто явочным порядком на первое место в иерархии всех возможных информационных поводов...

Г.П.: ...И уводит далеко-далеко за них! Хотя она и работает информационными средствами. Это власть, а не картинка. Тебя, как сказала бы социологиня Нойберт-Нойманн, цепляют за твою социальную кожу, затягивают в Беслан и, вывернув веки, вынуждают глядеть на то, что тебя разрушает. А разрушаемого, парализованного - подхватывают и волокут к себе в подданные, как оса личинку. Вот реальное насилие, центральное по действенности в терроре. То, что зритель является такой же жертвой насилия, обычно не замечается, а он-то - главная жертва и главная цель! Солдат перебьют, а капитулировать кто будет?! Человек в тылу такая же жертва агрессии и угрозы, как инвалид войны, с этим все согласны. А в Беслане мы этого не признаем.

РЖ: Это не так очевидно?

Г.П.: Наоборот, слишком очевидно, бесчеловечно очевидно, как вообще бывает при сорванных веках. Но хочется анестезии, и человек упрятывается в боль, укутывается ею, становится воплощением боли и ее голосом. Идет в пациенты к террору. Записывается к нему в профкомы! Они меньшинство, те, кто сдался (законно сдался), потому что сил никаких уже не осталось. Их силы выжжены убийцами, высосаны вралями, останки вывалены всем напоказ и политически обесчещены. На них даже злиться нельзя. Главное - не забывать о личинке.

РЖ: Я бы хотел вернуться к моменту с заложниками - к тому, что у нас любят называть "стокгольмским синдромом". В Беслане мы видим, как этот синдром невиданным образом продолжается уже год с того момента, как все закончилось, становится вечным. Похоже, что механизм, посредством которого террорист устанавливает свою власть над заложниками в замкнутом пространстве, очень напоминает то, каким образом устанавливается суверенитет. В этом смысле террорист является своеобразным квазисувереном над контролируемым пространством и заложниками и уже от их имени требует от государства отношения к себе как пусть и к врагу, но как к равному себе.

Г.П.: Да. Власть террориста - это особый суверенитет, "суверенного убийцы", некогда предсказанного Гефтером на постсоветском пространстве. Террорист проводит границы своего царства, запирает ситуацию на продиктованный им "выбор" и оставляет наедине с ним, пытая страхом и необратимо меняя личность. Пока он вас не запер внутри своего сценария, где он царь и бог, террорист - ничто, всего лишь рядовой чикатило. Совершая захват и присваивая вашу смерть и боль, террорист учреждает надгосударственный ликвидком - господство над жертвой, а затем, с ее помощью, над всеми нами.

Это похоже на 11 сентября, тоже невероятно эффективное - убийством 4 тысяч человек достигнуто необратимое изменение сознания великой нации. А затем повредившаяся нация начинает менять остальной мир, так же непоправимо. И мир ничего не может с этим поделать. Потому что в каком-то смысле Вашингтон - это уже четыре года как разросшийся "комитет матерей 11 сентября".

РЖ: Но как получается, что жертвы Беслана остаются под властью террористов долгое время после того, как само событие теракта заканчивается?

Г.П.: Не они по доброй воле там остаются, это их не пускают на волю! То, что произошло в душах матерей, ведомо Богу и никому более. Другие могут помочь им внешне, то есть незначительно. Так нет же - жертв догоняют и тянут в ад, обратно, в захваченную школу, где коронуют на какое-то басаевское царство над Россией. В этом суть дьявольской игры, которую при помощи "комитетов" ведут с "матерями", а на самом деле - с нами.

Террорист посредством геноцида (слово испорченное, обозначающее очень поганую вещь; оно в каком-то поганом смысле стало гламурным) создает обширное, почти всем выгодное оживленное пространство. Геноцид оказывается полезен многим, у него возникает масса добровольных помощников и ассоциированных членов, всем найдется та или иная работенка, та или иная выгода, зацепка - иначе машина просто не цепляла бы, не срабатывала так ужасно эффективно снова и снова. Террор не просто объединяет несчастных с негодяями, он даже их породняет!

РЖ: Иначе говоря, террорист создает такое пространство господства, в которое набегает куча народа и начинает жить по его законам, а значит, это пространство оказывается в чем-то привлекательным...

Г.П.: Потому что оно - первичное, чистое, оно возникло буквально у вас на глазах. Оно безгрешно, в отличие от режима дзасоховых. Поймите, Беслан - это высокоточный и мобильный геноцид. Автор геноцида предлагает всем выжившим стать родоначальниками. В фокусе высокоточного геноцида собираются все те, кто по разным причинам заинтересован в выпадении из морального порядка существования, государственного порядка - порядка невыносимого! Их интерес может быть эмоциональным (меня обидели), может высокоморальным или геополитическим, может быть тактическим, временным, просто корыстным (пограбить), - не важно. Все они собраны в воображаемую нацию, основанную на пытке и боли. И требующую власти именем боли. Освенцим у вас на дому, но освенцимская суть его не меняется. Крысолов учреждает ликвидком, собирает всех, лишая их суверенитета, а потом сам растворяется и передает стадо кому-то другому либо в никуда.

Очень проясняет дело сюжет с так называемой просьбой матерей Беслана о политическом убежище, сочиненной, разумеется, в Москве. Рационально - бред, ведь границы открыты и никто никого не держит, любой может в сняться и уехать. Но здесь выдана тайна. Границы в уме - они на пути в другую страну, между ними и нами черта. Геноцид обещает ослабленным новые род и Родину взамен "несносной", "предавшей", "изолгавшейся" и т.п. В России все гадко, коряво, вся она "не та, что надо", а тут - пожалуйте, вот вам новая земля и новые небеса, омытые в крови детей. Чего вам больше? Прочее произойдет уже за пределами истории данного народа.

РЖ: С культурной точки зрения легко заметить, как неслучайно в этой связи использование архетипа матери.

Г.П.: Архетип или бренд? Вас не удивляет, например, что в качестве члена "комитета матерей" среди них сидит мужчина? Вы даже не спрашиваете, что он там делает. И он теперь нам тоже как мать. Разумеется, нарастает поток "предъяв" - уже не просто так, а именем последней, окровавленной легитимности, родовой легитимности матерей.

РЖ: Но получается, что предъявы-то старые, просто они играют новыми красками в этом фокусе. Например, обвинение в неэффективности штаба операции - это подразумеваемое обвинение в неэффективности всей российской административной системы, и так по всем пунктам. Старые, известные мифологемы собираются в одном месте, концентрируются, многократно усиливаются болью и создают эффект лазерного луча, насквозь прожигающего государство.

Г.П.: Очень интересный момент - все хотели бы обсуждать эти и другие рациональные вопросы. Ведь все, почти все неэффективно! И мы остро нуждаемся в разговоре начистоту. В открытом разговоре мы восстанавливаемся как нация, как полис Россия, граждане, занятые общим делом. Но этого-то допустить нельзя - и людей окунают в кровь! Одних объявляют преступниками хуже террористов, чуть ли не их обидчиками, другие разрисовывают себя кровью детей, как особое дикое племя. Кровавый навет плюс принятая на себя кровь неминуемо ведут к одному. Обрыв речи, тотальный разрыв коммуникации. Говорить некому и не с кем. Перед тобой - не люди с речью к тебе, а толпа, ведомая, чтобы тебя смять, уничтожить. Племя, которое самоутверждается посредством уничтожения твоего племени. Те, кто не хотят переселиться в мир теней, кто не хочет подохнуть, сделают выводы. Их право хотеть мира без России. Наше право - решить остаться в живых. Осталось напомнить себе - провожающие, проверьте, не остались ли у вас билеты отъезжающих?

РЖ: И видим все новые особенности того, как работает навет. В частности, в какое шоу превратился суд над Кулаевым.

Г.П.: То, что стряслось с судом, крайне поучительно. Те, кто хочет понять природу русской бессудности, пусть читает стенограммы суда над Кулаевым. Вам противен был басманный суд (кстати, истинно противный)? Бога ради, ступайте в Басаев суд! Суд, где вами вертит заказчик убийства, среди приданных ему жертв и родственников жертв, посредством потешающегося над жертвами обвиняемого, где новый террор и станет вам приговором. Государственные же обвинители и судьи - в полном отличии от "басманного" - здесь становятся неуместным, жалким аксессуаром.

Еще одна вещь ясна, именно по Басаеву суду: очевидец здесь наименее компетентный свидетель террора. Да он и не свидетель никакой вообще, как облученный из Хиросимы или ошпаренный кипятком, какие они свидетели? Часть проблемы, а не взгляд на нее. Не свидетельство, а рев слепой боли. Я утверждаю, что компетенция тех, кто "сам там был" или "видел своими глазами" (и что он видел? как летит пуля мнимого "снайпера Альфы"?), ничего не стоит. Зато эта мнимая компетентность подхватывается врагом и обращается в рабы его главного дела - в продленное насилие, выходящее за границы места и времени теракта. Личинка, отложенная в Беслане Басаевым, размножается дальше мичуринцами из "Правдыбеслана.ру".

Суд над Кулаевым похож сразу на все бессудья нашей истории - и на процессы 30-х с ревущим на обвиняемых залом, и на царские суды над бомбистами, где зал, наоборот, рычит на судью. Басаев суд всем им аудиторно сродни. Главное, что его отличает, - безудержное, маниакальное стремление к самозахвату судебной власти. "Судья здесь больше не живет", он не смеет быть властью, его лишь временно терпят в зале. Пока тот не передаст кому-то другому право властвовать. И совершенно ничтожный, но себе на уме подсудимый, посмеиваясь над "русней", вертит залом, как хочет. Тут двоякая выгода - сорвать суд в интересах террористов и одновременно обвинить власть в том, что никакого суда нет, что государство не способно провести судебное расследование. Предъявить властям счет и за деяние, и за недеяние. Мы тебе, гаду, судить не дадим, выгоним из суда, но ты же и виноват будешь, что у тебя суда нет. Вот ситуация, где оправдаться нечем, запрограммирован проигрыш, любой твой шаг - это шаг к сдаче.

РЖ: А мы-то как отвечаем на этот вызов?

Г.П.: Редкие разумные ответы - вроде известинского текста Максима Соколова - все равно оборонительные. Максим Соколов напоминает букварные истины: волкодав прав, людоед - нет. Это полезно в ситуации обычного безумия, но мало, если безумие становится индустрией. Что толку анализировать тексты и действия, когда назначение текстов - не сообщить тебе нечто, а отменить твое существование, тебя ликвидировать, то есть растворить тебя в личности террориста, - "два в одном"? Множатся ряды тех, с кем бессмысленно спорить, даже с их поразительными по гнусности и несоответствию чему бы то ни было тезисами. Например, из бесланского письма: "террористы женщин и детей не убивали". Специально подчеркнуто, что они убивали "только" мужчин - ну, типа, это естественно! Здесь навязывается эпичность, вас отселяют в мир стихий, где убийство ваших мужчин - их природная участь. Есть такой зверь - террорист, духи земли велят ему убийство мужчин. Ради равновесия. А вот женщин и детей не убивают, пока их не "разозлят официальной ложью по ТВ". Заметьте, вся эта чушь говорится о гадах, которые детям не давали воды и мелочно, подло мучили их безо всякой нужды. О, они не детоубийцы, нет, просто детям пить не дают, и так несколько дней! Мужчин перебили на всякий случай, детям не дают пить, сидят смотрят телевизор. А пить не дают по праву морального возмущения тем, что видят по телевизору, - вот что фигурирует как основание! Нацистская мораль. "Хрустальная ночь" 1938 года в Германии тоже была ночью морального возмущения немцев евреями. Причем по реальному поводу - реальный еврей Гриншпан реально убил реального немецкого дипломата фон Рата, ни в чем, кстати, не повинного. И гестапо морально до того возмутилось! Люди, которые придумывают и пишут такое, уехали от нас навсегда. Все это бегство прочь из моральной общности.

РЖ: Но мы-то не можем выйти из моральной рамки...

Г.П.: Если такова мораль, значит, мы проиграли. Тот, кто не может вернуть ситуацию в рамки общности, уже проиграл. Все, что ему осталось, - ждать, пока за ним придет объединенный патруль из комитетских с кулаевыми. Ахмед Закаев напишет пресс-релиз с объяснением, а Литвинович, поправив запятые, его разошлет. Все эти ролевые элементы известны из механики Холокоста. Холокост был первым случаем современного, передового геноцида. Это вам не какой-нибудь стародедовский погромный антисемитизм. Для Эйхмана еврей всего лишь повод построить Освенцим. Был бы Освенцим, а "еврей" найдется! Освенцим и есть такая машина по производству "евреев", полезных для рейха своим уничтожением. С одной стороны - геноцид, а с другой - генезис. Генезис нового общества!

Поле уничтожения, возникшее поначалу на узком поводе ("евреи", "русня"), интересуется только своим распространением на всех. Оно ищет достойную себя грандиозную цель, великий предмет "окончательного решения". Endloesung немцев - это главный мотив сидящий внутри машины Освенцима, не просто уничтожение, а такое уничтожение, которое втянет и "построит" всех, будет принято всеми, потом одобрено и забыто. Вот и Беслан выдуман не для русских - кого отобрали сжечь, тот и "русский". Например, осетины. Беслан - это постхолокост, где на месте "еврея" находится Россия, "Русня". Окончательность дела в том, чтобы Беслан перешел в мерзость внутрироссийской резни, а та, в свою очередь, подсказала единственное решение - мир без России. Чтобы процесс участия - и в ликвидации России, и в забывании этого - всех сплотил, в стране и в мире.

РЖ: Почти по Фрейду: собрались, убили и съели папу, потом забыли об этом и в процессе забывания создали цивилизацию. И оказалось, что надо периодически искать и съедать какого-то папу, чтобы она продолжала существовать

Г.П.: Я не думаю, что это регулярный процесс. Я только знаю, что сегодня речь о России идет в этом контексте. В эти дни многое уточняется для меня. Что это идет из разных углов, всем выгодно, что террор не причина, а катализатор, что акт террора состоит в присоединении жертв и все это не является просто "русофобией", не говоря уже о "сепаратизме".

Вообще довольно смешно предполагать, что у нынешнего глобального террора есть цель в политическом смысле слова. У него так же нет цели, как и у "процесса реформ", и по той же причине. Целью в обоих случаях является сам процесс, бесконечно продлеваемый ради накопления и консолидации власти внутри этой длящейся ликвидации всего человеческого. Пока все не забудут, откуда эта власть взялась и на каком, собственно, основании она присвоена.

Весьма жалею, что у нас не показали интервью Басаева. Чудное зрелище! Я всегда чувствовал в нем этот гламур обстоятельности, эту рационализаторскую душевность. Он человек с подвижным, вечно сосредоточенным умом, совершенно как Гиммлер. Почитайте дневники Гиммлера. Вы найдете Басаева, чуть более эрудированного, здравомыслящего, не чуждого сантиментов и такого же сознающего свою роль строителя нации через геноцид. Генетика геноцида! Чудное у Бабицкого, когда на его вопрос Басаеву типа "а может деток не стоит?" тот простодушно обиделся и, что-то буркнув, полез в палатку, мол, пора спать! С чисто гиммлеровской досадой, как же люди его недооценивают, ну да черт с ними, с людьми. В Басаеве еще есть небрежная усталость хозяйственника Эйхмана - что, так не вышло? Ладно, подумаем над другими решениями. Пока у него будет эта физическая возможность, он будет и будет "придумывать". Мне интересно другое. Бенладеновский террор уже не нуждается в каком-то одном "придумывающем". Вот и по поводу Басаева хотелось бы знать: это он сегодня придумывает или же он только хозяин бренда, который благословляет и присваивает придумки других, беря на себя ответственность? Увы, ничтожество наших объяснялищ, то самое предательство реальности, которое делает все новых людей "гражданами сообществ террора", лишает нас как нацию возможности понять то, что ее уничтожает. Но это выводы уже не для диалога с чужими. В этом смысле после Беслана наступил конец слов.

РЖ: Вся эта картина создает впечатление неотвратимости: механизм запущен, и пока папу не убьют и не съедят, не успокоятся. И как бы папа ни отбивался, в каком-то смысле он приговорен. В какой степени здесь есть предопределенность?

Г.П.: Но создание предопределенности и есть производное машины террора. Определено ли будущее? Разумеется, Холокост выбрасывает своих жертв в будущее: мы уже там. Кто сгорел в печах, тот сгорел, а кто вышел и выжил - тот уже в будущем, он уже не вернется в нормальную жизнь. А мы вправе не соглашаться с предопределенностью. Более того, я думаю, задача в том, чтобы с ней не согласиться.

Беслан не просто момент истины, но момент истины о нашем будущем и о прошлом тоже. Беслан и Беловежские соглашения - полюса одного замыкания. О чем бы кто ни мечтал в 1991-м, Беловежье впервые показало миру готовность общества - средь бела дня, без пальбы, без конвоя! - построиться, разобраться в колонны и добровольно, с улыбкой двинуться в направлении смерти, спрашивая по дороге: "А мыло дешевое там дадут?" И трудно представить, чтобы так явно показанной всему миру волей к небытию никто в мире не воспользовался.

В этом смысле выход из Беслана - через урок в прошлом, через другое "непоправимое изменение" нации. Мы уже не те люди, которые согласятся на Беловежье-2, на мир без России, на политику свершившихся фактов. И только в этом новом качестве у нас, возможно, есть будущее. В обратном случае надо подождать, когда для вас достроят газенваген. А либеральные капо будут ходить среди нас и покрикивать, чтобы не забывались. Кто не хотел изучать Россию, тому придется пытаться ее уничтожить. Более того, у него нет выбора в этой чертовски сложной стране - или доверять ей, любовно изучая, или заменить на другую, бежать прочь - к тетке в глушь, к Басаеву в палатку, спать.

Что же, спокойной ночи.

Беседовал Алексей Чадаев

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67