...главные постмодернисты
сидят в администрации президента РФ,
а не в Институте философии РАН? -
Алексей Нилогов, из интервью Карена Свасьяна "Литературной России"
Чем ближе дата президентских выборов 2008 года, чем неизбежней момент расставания России с Путиным-президентом, тем настоятельнее возникает потребность осмыслить феномен этого человека и того миропорядка, который отныне и навсегда будет связан с его именем. Семь лет назад в Давосе одна американская журналистка задала вполне американский - т.е. наивно-искренний - вопрос: Who is Mr. Putin? В среде российской не-образованщины этот вопрос истолковали (и толкуют до сих пор!) как издевку, т.е. примерно так, как в среде оголтелых "патриотов" за десять лет до этого восприняли гайдаровскую кальку с английского - "эта страна".
А между тем американка "зрила в корень": и сегодня, семь лет спустя, ее вопрос столь же (и даже более) актуален. Не в том смысле, что Путин по-прежнему остается "шпионом, пришедшим с холода" или "загадкой, окутанной в тайну". Наоборот, Путин настолько открыт в сделанном им (и благодаря ему) с Россией и в России, что вопрос становится в точном смысле слова уместным. Т.е. таким, на который по обстоятельствам места и времени может быть дан вменяемый ответ.
И целого мира мало
"А я никуда не ухожу" - эта фраза Путина на февральской пресс-конференции, сказанная им с искренностью, симметричной "давосскому вопросу", стала превентивным ответом на лавинообразную истерику "неминуемого ухода". Кому-то сразу померещился "третий срок", кому-то захотелось опредметить путинский "не-уход" не то в "сильном премьере при декоративном президенте", не то в "председателе Конституционного суда", не то в "лидере Партии" и т.п. Но все это - неадекватная суета садово-кольцевых "политологов", пытающихся трудоустроить всемирно-историческую личность в пределах центра Москвы.
А дело-то совсем не в том, чтобы угадать, куда из Кремля переедет Путин: на Краснопресненскую набережную, на Ильинку (пока еще) или на Моховую? Его постпрезидентский маршрут уже вписан не в паутину московских (тем более - не баден-баденских) улиц-переулков, а в траекторию глобального развития России, начиная, по крайней мере, с петровских реформ. И поэтому вычислять его нужно не в масштабах оперативно-политической "топографии", а в горизонте всемирно-исторической "топологии". Тогда-то и становится понятно, что Путин действительно "никуда не уходит" - ему просто некуда уйти. Нет такого места не то что в России, но во всей логической матрице (если таковая имеется) современного мира, где бы он - им преобразованная Россия - отсутствовал.
Поэтому тем, кто ждет не дождется "путинского ухода", нужно привыкать к новому формату объективной реальности. Теперь она - не оборона от наседающих врагов, символизированная знаменитым ельцинским "Не дождетесь!". Теперь она - если говорить в терминах системной теории политики - Путин как output. И посему - не надейтесь на put out. Это - удел Буша, Ширака и Блэра. Что, впрочем, не их вина. Просто - suum quique.
К герменевтике русского Модерна
Модернизация России - доминирующий политический дискурс последнего двадцатилетия. Сказано (и говорится) так много и так разно, что дискурс выродился в публицистический гламур. О модернизации и "так говорят", и "пусть говорят", и "без комплексов" говорят. Но все говорят как о задаче - "стоящей перед", "трудновыполнимой", "невыполнимой". И за разговором как-то не заметили, что задача-то уже решена. Не в специально-экономическом смысле "реструктуризации", а в глобально-историческом смысле национальной идентификации.
Путин - последняя фаза русского Модерна. Он начался с Петра, продолжился Александром II, резко ускорился Сталиным, поскольку за "ошибку" Февраля-17 пришлось расплатиться "преступлением" Октября-17. Модернизационный сдвиг Петра был вполне синхронным для XVIII века, и представление о том, что Петр совершил какую-то "революцию", сильно преувеличено. Петербург был действительно "окном в Европу" - но лишь в том смысле, что Россия как часть европейского (римо-христианского, а Москва - прямая наследница Второго Рима) универсума была буквально отгорожена от Европы. С одной стороны славяно-католическим конкурентом - Польшей, а с другой - тюркско-исламским конкурентом: Оттоманской империей.
"Форточка" на Балтике служила единственной отдушиной только до тех пор, пока Россия (вместе с "центральными державами") не поглотила Польшу. И с начала XIX века Россия - часть великого общеевропейского Модерна. Как анти-Модерн ее рассматривают лишь евро-эмигрантские радикалы (марксисты, анархисты-бакунинцы), для которых и сам Модерн выступал только как объект Великого Разрушения (Zusammenbruch?а). Европейский же истеблишмент (Лондон, Вена, Париж, Берлин) числит Санкт-Петербург во всех смыслах "своим" - несмотря на периодические русофобские кампании, инициированные либо сенсационными текстами (как в случае с де Кюстином), либо текстами и, как сказали бы сегодня, черным пиаром (как в случаях с Марксом и Герценом).
"Крымская ссора" 1854-1855 годов была ситуативной междоусобицей европейцев, одни из которых хотели еще попридержать на всякий случай "больного человека Европы" (англо-французы), а другие - добить, чтобы "не мучился" (русские). Что к концу века и подтвердил русско-франкский союз, а затем и вовсе Entente Cordial. И только в гиперавангардистской риторике русских меньшевиков и большевиков, хилиастически вожделевших коммунистического "преображения" России, она выступала как полуазиатская "тюрьма народов" с "невиданно диким царизмом".
Эта игра "под низ" русских учеников Маркса длится уже второй век. Россию, не готовую к пролетарской революции в аутентично Марксовом смысле, позиционировали как вечное "недо". А ведь это принципиально хуже, нежели чаадаевское "Ничто"! Наш "басманный философ" судил Россию по глобально-Божескому счету и потому стал настоящим отцом русского мессианства. А "марксиды" (так называл своих оппонентов Бакунин) не придумали для нее ничего лучше, кроме... "догоняющей модернизации" и "второго эшелона капитализма"! А трюк-то в том, что именно семидесятилетний "загиб" откинул нас во "вторые" и "догоняющие". Вот из всего этого, да еще с "довеском" того, что мы наделали в 90-е, Путину предстояло вытащить Россию на траекторию, с которой ее сбили в феврале 17-го.
К герметике Модерна perse
Всемирно-историческая репрезентация Путина состоялась за пару дней до "восприятия Скипетра и Державы" из рук по-дедморозовски (с подарком напоследок) ушедшего Ельцина. Статья премьера "Россия на рубеже тысячелетий", размещенная 29 декабря 1999 года сначала на интернет-сайте правительства, а потом напечатанная в газетах, оказалась прологом президентства и программным эпилогом трехвековой российской модернизационной одиссеи.
Модерн как способ мышления - даже в эпилоговой своей фазе (чего, т.е. эпилога, не признал бы, скажем, Ю.Хабермас) - имеет The Grand Narrative, с помощью которого вводятся основания порядка. Вот эта основательность - и, следовательно, право быть как ты есть - ключевая черта Модерна. Его идентичность и его способ понимания идентичности (Я=Я). В этой несокрушимости тождества самому себе, т.е. в не поддающейся расколу герметичности, и заключается поразительная сила и продуктивность Модерна. Которой сполна воспользовалась западная половина общеевропейского универсума, навязав свой цивилизационный нарратив всему остальному человечеству. России предстояла более скромная (внешне), но и более судьбоносная (внутренне) задача - реконструировать свой европейский нарратив как средство для обретения утраченной было идентичности.
"Великое Повествование" Путина в той статье провозглашало порядок вместо хаоса. Основательность порядка обеспечивается тремя аксиомами:
А "реальности России" Путин как настоящий модернист усматривает в особой конструкции современной русской ментальности, фокусированной на патриотизме, державности, государственничестве, социальной солидарности.
Вот этот "тривиум" и "квадривиум" и стал "новым органоном" путинского модернизационного эпилога для России. Ибо органон 90-х не был приспособлен для решения задач собственно модернизации. Может быть, Маркс и Бакунин правы, утверждая, что коммунистическая революция есть разрушение=созидание (die Zerstoerende Lust ist die Schaffende Lust). Во всяком случае, ни верификации, ни фальсификации это утверждение не поддается. Но мы могли убедиться в том, что антикоммунистическая революция сама по себе никакого созидания не несет. 90-е лишь вернули Россию в колею Великого Европейского Модерна ("на столбовую дорогу"), но ехать по ней было не на чем.
Modern Talking
Еще раз. Разговоры о "модернизации России" (за исключением специально-экономического аспекта) - это разговоры в пользу бедных. Что это значит буквально, мы вскоре увидим. А пока я попытаюсь воспроизвести self-дискурс путинской (российской) идентичности, представляющей собственно output модернизационного эпилога нулевых годов.
Путин осуществляет переход от буржуазно-либерального экономически-правового порядка (антикоммунизм как способ легитимации) к буржуазно-демократическому порядку, для которого легитимацией служит не отрицание коммунизма, а утверждение собственной суверенности.
Политической машиной для осуществления этого транзита является партия "Единая Россия", идеология которой - консерватизм в хантингтоновском смысле. Поэтому смешны и нелепы претензии к "Единству", а затем к "Единой России", связанные с "отсутствием идеологии". Идеология консерваторов всегда одна и та же - защита институтов (т.е. устоев данного порядка) от радикалов любых мастей (и слева, и справа). Центральный институт России - президент, поэтому партия президентская. Идеология президента - создание устоев России, т.е. наращивание институциональной структуры, обеспечивающей "самостояние" страны на основе трех базовых аксиом. Такое "самостояние" и есть "суверенная демократия", заявленная в Послании-2005 в Кремле и продемонстрированная в действии в феврале-2007 в Мюнхене.
Если для России Модерн все-таки выступает как "завершенный проект", то что же дальше? "Конец истории" - как хотелось бы "потребителям стабильности" или "история конца" - как дело видится право-левым "другороссам"? Ведь Путин - серьезно - "уходит"?! Ну да - президентом через год мы выберем кого-то другого. А до этого в декабре - кого? Именно тех, кто и образует это самое post-Путин condition. И что же имеется в нашем распоряжении?
Грызлов-Миронов как Jean-Jacques Baudrida
Нет, не зря и очень вовремя был совершен переход к пропорциональной системе выборов в Госдуму. Именно эта система яснее всего позволяет нам еще при президентстве Путина выявить условия постпутинского политического Постмодерна. Через личины партий вглядеться в самих себя, определить границы и альтернативы выбора, сформулировать для себя, наконец, приятие (или - неприятие) "политического" как такового. В новом - постмодернистском - формате.
Потому что хватит уже, наверное, "карнавализма"? Когда как бы "коммунисты" провозглашают незыблемость частной собственности и называют сельскохозяйственную землю - "Божьей". Когда как бы "либеральные демократы" требуют унитаризма и диктатуры. Когда как бы "правые" обещают чуть ли не удесятерения зарплат и пенсий - назавтра ("вот только дайте нам власть!"). Ведь все это наследие 90-х никакого отношения к Постмодернизму как политическому наследнику путинского Модерна отношения не имеет. А имеет вот что.
На вышеупомянутой пресс-конференции Путин кратко подвел итоги своих семи лет президентства таким образом. Удалось - сохранить территориальную целостность страны, укрепить политическую систему, достичь хороших темпов роста экономики на основе ее диверсификации. Остается - устранить неравенство в богатстве между гражданами России. Иными словами, удалось обеспечить безопасность и свободу, но требуется еще обеспечить справедливость. И там же президент фактически соотнес две партии с этим спектром достижений и задач, обозначив "Единую Россию" как "право-либеральный центр", а противостоящую ей "Справедливую Россию" - как "социал-демократов". Добавив при этом: "Я эту борьбу считаю правильной, принципиальной, чем острее она будет, тем лучше!"
Вот, собственно, как сам Путин конструирует условия своего постпрезидентства или нашего политического Постмодерна. Две фактически им созданные партии, словно бы сговорившись, выбирают ценностные приоритеты двух основных политических "крыльев" Постмодерна. Грызловцы выступают в роли наследников правого "младоконсерватизма" (в критической терминологии Хабермаса) Жана Бодрийяра. А мироновцы - в роли преемников левого "деконструкционизма" Жака Деррида.
Поэтому для первых принципиально важно превратить свою нынешнюю роль "доминирующей партии" в "вечно длящееся настоящее", в то, что Бодрийяр назвал "трансполитическим". Разумеется, что тогда - "парламент не место для политических дискуссий". И поэтому же для них важно переформатировать неизбежный "уход Путина" в его принципиальную "неуходимость". И позиционировать март 2008-го как нечто, что никогда не наступит, потому что уже давно наступило. Подобно тому, как в 1992 году это же проделал Бодрийяр в отношении Миллениума, соответствующе назвав свою очередную книгу "Иллюзия Конца".
А для вторых принципиально важно вместе с Деррида настаивать на необходимости себя как того "Другого", который присутствует во всяком "Едином", если только идентичность этого "Единого" не понимается как герметическая закрытость, как утверждение себя за счет исключения других. Т.е. использовать процедуру деконструкции, в основании которой всегда находится нечто принципиально недеконструируемое. А именно - справедливость. Что, в свою очередь, подразумевает недеконструируемость самой деконструкции - "Справедливой России".
И это - серьезно. Post-Путин Condition. Русский Постмодерн.