В этом году, впервые лет этак за двадцать, внимание российской публики в ее московской реинкарнации привлечено российской философией. Поводом для этого стали две новости. Одна, как и положено, – хорошая, а другая плохая.
Начнем с хорошей
Хорошей новостью для российской философии в этом году оказались несколько проектов, объединенных именем Валерия Анашвили.
Во-первых, это журнал «Пушкин». Впервые, наверное, за прошедшие двадцать лет в России появился интересный и увлекательный журнал для хорошо образованной аудитории. Причем, журнал, ориентированный, в первую очередь, на философов и околофилософкую публику. Едва ли стоит говорить о том, что периодическое издание, в котором достаточно глубокие и тонкие вопросы социальной и политической философии излагаются живо и свежо, появилось впервые за всю историю российской журналистики. Впрочем, и самого жанра обозрения книжных новинок, посвященных данной проблематике, в нашей стране до выхода в свет возрожденного «Пушкина» просто не было.
Во-вторых, это книги, объединенные общим грифом «Университетская библиотека Александра Погорельского». Конечно, Александр Львович не первый меценат в российской истории Новейшего времени, дающий деньги на высокую культуру. Но, опять же впервые за все постперестроечные годы, нашелся человек, способный издавать только хорошие книги по философии, независимо от того, занимается ли он переизданием философской классики или публикацией современных авторов. Секрет успеха Погорельского в том, что он смог окружить себя по-настоящему серьезными экспертами, при помощи которых он и формирует издательскую политику: Валерием Анашвили, Георгием Дерлугьяном и Русланом Хестановым.
Ну и, в-третьих, Валерий Анашвили стал инициатором создания Центр политической теории. Конечно, сегодня еще рано давать оценку успешности этого проекта, но, судя по первым выданным ЦПТ грантам, в России появилась организация, способная оценивать деятельность философов по достоинству.
Однако, на мой взгляд, гораздо более важным для судьбы философии в России, чем все вышеизложенное, является уже упомянутая плохая новость – попытка рейдерского захвата здания Института философии.
А теперь о плохом
Мы не знаем точно, какие именно влиятельные административно-политические силы стоят за желанием отобрать у российских философов здание на Волхонке, в котором они работают уже более восьмидесяти лет. Однако можно сказать с уверенностью, что рейдерская политика в отношении них есть прямое продолжение ельцинско-гайдаровской политики по отношению к российской науке.
Можно и нужно попытаться сформулировать идеальные типы таких мотивов.
Первый из них, это презрение к науке невежественного и необразованного человека, просто не понимающего, зачем наука нужна. Тупое и злобное номенклатурное быдло презирает науку, поскольку считает себя сверхчеловеком, а ученых – ничтожествами. Видоизменением этого мотива является искренняя вера чиновника окружающим его подхалимам в том, что он является корифеем всех наук и искусств.
Третий мотив следующий: неудачник в науке, серый, неинтересный троечник, смогший впоследствии добиться больших успехов в «русском бизнесе - бессмысленном и беспощадном», такой политик не просто презирает ученых, но и искренне завидует им, вымещая свой рессентимент в действиях по разрушению науки.
Наконец, четвертый мотив. В нем сочетаются идеологическая ненависть к российским ученым, «не понимающим истинное величие либеральной идеи», и «либерального» презрения и ненависти к неудачникам, «не способным самим зарабатывать деньги».
Эти мотивы могут по-разному комбинироваться. Например, типичная олигархическая ненависть к науке является сочетанием всех перечисленных выше мотивов. Российский олигарх точно знает, что является сверхчеловеком. Иначе – откуда бы у него взялись миллиарды долларов? Он презирает ученых как неудачников и ненавидит их как носителей абсолютно непонятной ему и, на его взгляд, совершенно незаконной гордости.
Зачем нам ИФРАН?
Главная причина бороться за Институт философии является признание важности обычаев. Если здание, которое больше полувека занимают философы, можно отдать неизвестно кому, а самих философов переселить из престижного и уютного московского центра на окраину только потому, что кто-то в Академии наук позволил себе перевести здание института с баланса академии на баланс города Москвы, то это означает нечто весьма ужасное. Это означает, что мы не имеем никаких граждански прав и вольностей, а нынешние, с позволения сказать, собственники обладают правом распоряжаться своим «имуществом», независимо от того, как оно попало им в руки. А это значит, что мы, если уж не рабы, то точно крепостные этих новых господ.
Вот почему аргументы в пользу необходимости защиты здания на Волхонке от высокопоставленных рейдеров остаются для меня совершенно непоколебимыми, несмотря на то, что я признаю справедливость критики Института философии и российского философского сообщества, которую высказывают Чадаев, Данилов, Кралечкин и Мартынов. Точнее сказать, я признаю справедливость критических аргументов, весьма нелицеприятно и жестко оценивающих состояние философии в России, но категорически не признаю вывода, который делают сами авторы критического анализа. Вывода о том, что «Карфаген должен быть разрушен» и, вообще, «так ему и надо».
Да, философия в нашей стране находится в кризисном, если не сказать катастрофическом, состоянии. Большинство лиц, называющих себя философами «согласно полученному профильному образованию, ученой степени и занимаемой должности», являются, в основной своей массе, посредственностями и невеждами. Во главе этой «философской «Единой России»» стоят номенклатурные начальники, единственным достоинством которых является умение «делать академическую карьерочку». К тому же, все эти люди поражены превратным сознанием в особо злокачественной форме и искренне уверены, что их философское дарование прямо пропорционально взятым карьерным высотам и ученым степеням.
Воспроизводство философского сообщества практически прервано, поскольку «провинциальные троечники» просто не способны заметить талантливую молодежь. Впрочем, у них в принципе отсутствует орган распознавания талантов. Формально противостоящее молчаливому философскому большинству, живущее на западные гранты крикливое меньшинство, никак не меняет ситуацию к лучшему, подобно тому, как Каспаров с Касьяновым не являются реальной оппозицией «Единой России». Их постоянное разыгрывание философских гамм и этюдов «по нотам Деррида» является не большей философией, чем «человек-собака» Олега Кулика изобразительным искусством.
Сохранившиеся в сообществе профессионалы высокого класса, такие как Эрик Соловьев, Нелли Мотрошилова, Пиама Гайденко, Михаил Киссель или Яков Слинин, погоды не делают. Их не особенно много, они не очень молоды, и у них мало учеников. В среднем поколении столь же талантливых людей в сообществе философов почти нет. А все по-настоящему новые и свежие философские имена за последние десятилетия возникают вне сообщества философов, и им игнорируются.
Но из всего этого вовсе не следует, на мой взгляд, что катастрофическое состояние философского сообщества в России требует его ликвидации. Как сказал публицист Дмитрий Петров, «мы можем ненавидеть и презирать и руководство, и большинство сотрудников Института философии. Мы можем искренне желать выгнать их всех к чертовой матери на пенсию и самим занять их место. Но, если мы дадим разрушить Институт философии, нам будет некого выгонять, и не будет мест, которые мы хотим занять сами».
Взаимовыгодное перемирие
Поэтому, на мой взгляд, стратегически было бы весьма разумным заключить «водяное перемирие» между «коллективным Гусейновым» и «коллективным Чадаевым». Мне кажется, что наши общие интересы требуют сохранения Института философии и философского сообщества в целом. Симптомами такого минимального тактического компромисса мог бы стать отказ обеих сторон от наиболее оскорбительных и разрушительных форм критики друг друга.
Со стороны «коллективного Гусейнова» это должно выражаться в прекращении воспроизводства аргументов типа «Карл Маркс экономист, а твоя тетя Клара – старший экономист». Если обитатели желтого дома и одеколон-билдинга на Ленинском проспекте не хотят увидеть в один непрекрасный день Алексея Чадаева в роли «чрезвычайного комиссара по ликвидации Академии наук», им стоит забыть о том, что «выслушивать соображения о реформе академии от лица с церковно-приходским образованием мы не собираемся», и о том, что «Рубен Грантович Апресян является выдающимся философом и доктором философских наук, а кто такой Дмитрий Кралечкин мы не знаем, и знать не желаем».
Со стороны «коллективного Чадаева» хотелось бы перестать слышать постоянное цитирование мантр на тему «так им и надо» и «вовсе не жалко». Иначе критикам нашего философского сообщества довольно быстро станет нечего реформировать и модернизировать. А на голой почве строить из ничего у них, скорее всего, не получится.
И если это минимальное взаимопонимание и сближение позиций окажется философским итогом прошедшего года, значит, у философии в России еще есть шанс.