Осетинский излом

Многие сейчас спрашивают, что происходит в Южной Осетии, война это или нет?

Речь идет не просто терминологическом вопросе или трудностях классификации, а о превращении войны в философскую проблему, которая затрагивает людей. Что значит воевать, причем долго и кропотливо, если убийство несовсместимо, казалось бы, ни с какой повседневностью? Что вообще такое война, если на протяжении тысячелетий люди убивают друг друга, но не могут обойтись без войн? Сжились ли мы с войнами в результате какой-то фатальной ошибки, проклятьем легшей на человечество, или же буквально "жить не можем без войн"?

Мирное сознание хочет миниатюризировать и обезопасить войну, приручить ее, подобно тому, как хочет оно приручить и смерть. Этому способствует наш язык, который описывает войну, прибегая к эвфемизмам: конфликты, противостояния, столкновения. Мир существует как сообщество, мирное существование - это всегда реальность общности, возможность общины. Война отделяется и отдаляется от мира как сообщества, который предпочитает знать о ней понаслышке, рассматривать ее из надежного укрытия (вспоминается старомодное словосочетание "театр военных действий"), представлять как объект на карте или совокупность "горячих точек" на телеэкране (к этой мысли пытался приучить человечество Бодрийяр).

В конечном счете в длинном ряду эвфемизмов, призванных обезопасить нас от войны, возникает и самое главное слово - "политика". Проблема, однако, в том, что чем больше мы убеждаем себя в том, что война это "всего лишь" продолжение политики другими средствами, тем явственнее видно обратное. Не война продолжение политики, а политика - продолжение войны.

Политика институализирует войну. При этом война "политизируется", перестает быть криминальным действием, масштабным продолжением бытового убийства. Продолжающая войну политика подвергает ее отсрочке, становится войной, иммунизированной безболезненными различиями против всевозможных антагонизмов. Политика - это никогда не война, но действие на грани войны, что само по себе означает конкрентное состязание самых разнообразных инвестиций: обмен любезностями, рукопожатия и приемы ценятся на одном уровне с громадными ядерными арсеналами, способными несколько раз уничтожить Землю. При этом слово в буквальном смысле может стать "разорвавшейся бомбой".

Подобное превращение нисколько не отменяет войны. Напротив, вовлеченные в политический оборот, они играют роль церемоний коллективного жертвоприношения, становятся жизненно важными ритуалами управления смертью, режимами ее экономии.

В политике заключено множество способов осуществить трансферт с уровня массового "бытового" убийства на уровень безобидного на первый взгляд полемического столкновения смыслов. Загвоздка лишь в том, что смыслы не похожи на бильярдные шары, сталкиваясь, они часто производят кровопролитие. Полемика, собственно, и есть война, а война в рамках просторной философской традиции, восходящей к Геркалиту, есть "отец всего, царь всего".

Войны ведутся за существование, а не за присутствие, за местоположение в истории, а не за конкретные населенные пункты. В конечном счете войны не ведутся не за что сиюминутное (хотя и могут возникать по сиюминутным поводам). Они ведутся за господство над временем. Именно господство над временем и есть то, что имеет смысл.

Хотим мы того или нет, современная цивилизация выступает наследницей Рима, расширявшего свои границы методом эвокации, то есть переманивания божеств-патронов, дарующих свою благосклонность жителям вожделенных территорий (потому-то римский пантеон и разросся впоследствии до неимоверных масштабов). Война - это не просто месиво людей, испытывающих абстрактную агрессию, это сложная символическая процедура, когда одни люди объединяются с богами против других людей и богов.

Отличие от римского сценария только в том, что боги монотеизма патронируют не территории, а "всеобщие ценности". Даже самое закоренелое атеистическое сознание относится к "всеобщим" ценностям именно как к объекту монотеистической веры. Соответственно, даже при наличии общих религиозных убеждений (например, православно-христианских) подлинным предметом военной схватки является то "всеобщее" - читай, человеческое в человеке, - которое позволяет представителям определенного сообщества называть себя людьми.

Отныне войны ведутся за передел всеобщего, святая вера в которое гарантирует монопольный контроль над историей и историческим по определению современным сознанием.

Это можно выразить и на языке светской философии: война представляет собой конфликт моральных непреложностей, которые задают смысл существования. Одни люди не могут не делать одно, другие - совершенно иное. У каждого своя система разрешений и запретов, при этом народы отличаются друг от друга еще и по тому, как они инкорпорируют эти системы в себя. В результате инкорпорирования возникает национальный характер, специфика в том, каким образом его носители определяют для себя долг.

Война представляет собой не просто "полемику" по поводу нравственных принципов, но сбой кодировок, приводящий к тому, что "всеобщие" ценности одного сообщества опознаются другим сообществом даже не как зло, а как туземная "этника", не заслуживающая никакого внимания.

Ситуация в Осетии провоцирует дефицитное ныне сознание долга. Долг (метафизический, нравственный) оплачивать дороже всего. Еще сложнее объяснить, зачем нужно его оплачивать. Советский Союз, кстати, рухнул именно поэтому - не справившись на новом витке с вопросом, что ложно, а что д олжно.

При этом уклонение от самой проблемы долга - однозначно ложная, по-настоящему пораженческая позиция. (В том же СССР это уклонение происходило под известным девизом: "Лишь бы не было войны".) Все понимают, что война началась и она зло, как и любая война. Однако в этом зле есть крупица блага: война - и только война, наверное, - дает нам возможность вновь осознать себя в категориях долга.

Час долга пробил. Но, осознав долг и его исполнив, мы вернемся в историю.

На фото: Российской штурмовик атакует грузинские позиции под Цхинвали в 100 километрах от Тбилиси. 8 августа 2008 года.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67