Опасность, любовь и пустыня

Штрихи к портрету рок-идола

Когда актуальный художник Павленский прибивал мошонку к брусчатке, я вспоминал Джима Моррисона. 1 марта 1969 года в Майами, штат Флорида, Джим ее показал – можно сказать, выпустил на свободу; а 10 ноября 2013 года в Москве Павленский ее распял, уничтожил как бы. Получился некий художественный диптих, торжество и смерть сексуальной свободы в искусстве. Что особенно символично, – и в 1969 году, и в 2013 гг. в акциях активно участвовала полиция: в 1969 году мешала сексуальной революции начаться; в 2013-м – мешала ей умереть. Но вот, смерть пришла. Sex is dead. Впереди консервативная революция, новая нравственность, страшное, глухое Средневековье 2.0.

Но, впрочем, еще не начав, мы уже отвлеклись. Итак, Джим.

* * *

Джим был не только великий художник-перформансист, но еще и великий панк. Книга жизнеописаний культовых американских и английских панков «Прошу, убей меня» начинается с жизнеописания Джима Моррисона.

Джим Моррисон едва ли хотел становиться панком. Когда жил Джим Моррисон, еще не было никакого панка, но так получилось, что он стал первый и главный панк.

Джим плохо помнит, как основал панк. Джим был тогда сильно пьян. Но это простой человек во хмелю способен плодить лишь боль, пустоту, стыдливые чувства, увечья. Пьяные боги рождают смыслы.

Казалось бы, в тот день он не сделал ничего необычного. Того самого 1 марта 1969 года, как и в любой из предыдущих дней, он начал пить с утра. Пьяный в дым, поднялся на сцену. Продемонстрировал зрителям член. Обозвал их тупыми послушными идиотами. Обозвал идиотами и свою группу, а песни свои назвал дерьмом. Кто-то из зрителей подарил ему козочку, и Джим благодарно ответил, что с радостью занялся бы с ней любовью, но козочка слишком юна.

Панк родился на глазах у 12-ти тысяч свидетелей.

Вполне может быть, что на следующее утро Джим испытывал вполне адекватные человеческие чувства. Тот самый стыд, головную боль, отчаянье с легким суицидальным флером. Но новый большой стиль уже был рожден. «Мы на этом пути, с которого не сойти», – как пел сам Джим.

Джим Моррисон обнажался на сцене и оскорблял зрителей, когда это еще не было модным. Модным это стало чуть позже. Через несколько лет Игги Поп уже нагло скакал по сцене совершенно голый, испражнялся на ней, будто это само собой разумелось, клал на звуковой усилитель член и наблюдал за его вибрацией. На концерте в Техасе «Секс Пистолс» обзывали со сцены зрителей «ковбоями-содомитами».

И весь этот удивительный мир открыл для нас Джим.

* * *

Джим Моррисон не хотел бунтовать. Джим не хотел срывать шапки с полиции, не хотел с ножом набрасываться на свою любовь, Пэм. Не хотел, ужравшись таблетками, срывать один концерт за другим. Не хотел топором рубить студию, не хотел всех этих скандалов, истерик, ссор. Но устраивал их до самой смерти. Почему?

Заглянем правде в глаза и ответим честно: всему виной были духи индейцев. Они вселились в него, когда Джим был еще ребенком (ребенком он, кстати, был очень спокойным и тихим, мечтательным).

Ну, мне ли вам рассказывать, чего могут наворотить эти духи индейцев, им только волю дай.

Произошло это так. Однажды четырехлетний Джим переезжал в машине с родителями. На пути в Альбукерке они наткнулись на разбившийся грузовик: мертвые тела валялись тут и там по дороге. «Я впервые познал страх (…), я думаю, в тот момент души тех мертвых индейцев, может, одного или двух из них, носились вокруг, корчась, и вселились в мою душу, я был как губка, с готовностью впитавшая их», – вспоминал потом Моррисон.

И если бы не эта обидная случайность, если бы родители Джима поехали в местечко, ласково булькающее у русского человека на языке – Альбукерке, в другой день или по другой дороге, Джим бы сейчас тихо сидел в Библиотеке Конгресса, по-стариковски жуя бороду, и писал новую монографию – он ученым гуманитарием, кстати, хотел стать.

А мы бы сидели, как дураки, и не знали, как «вырваться на другую сторону», потому что Джим не спел бы нам, как.

* * *

Еще Джим Моррисон не собирался спать со всеми калифорнийскими женщинами. У него была одна любовь на всю жизнь, «космическая жена», Пэм. Все свои песни о любви он посвятил ей – и по-солдатски прямолинейную «Love me two times», и похабную «Backdoor man» («Заднепроходец»), и шамански-потустороннюю «My wild love», и меланхоличную, упадническую «Love street». Пэм была уличной девкой, другом, богиней, космосом…

Но вы же знаете этих калифорнийских женщин, таких настырных и сильных. Прятаться от них бесполезно. Не спрячешься все равно.

Да и вообще, это только люди крайне непрезентабельные любят порассуждать о верности. Злые, дурные, плешивые. С каким-нибудь гадким кожным заболеванием. Красивые и молодые рок-божества не рассуждают о верности, а только застенчиво улыбаются или закатывают глаза.

* * *

Джим Моррисон не хотел быть рок-музыкантом. Он думал, что не умеет петь. Но он стал им, в общем-то, от безделья, и, став, создал большой стиль. Джим написал свой мир жирными, выпуклыми мазками. Война и мир. Преступление и наказание. Смерть и любовь. День и ночь.

Джим – «толстоевский» от рока.

Мир, в котором бы заблудились пролетарские простачки The Beatles и Stones. Мир, полный библейских, мифологических аллюзий.

Мир, в котором прекрасные голые люди танцуют всю ночь в обжигающем лунном свете, обязательно – у загадочной древней реки. Обязательно – к которой их доставил какой-нибудь неведомый, дивный змей. И на тысячу километров вокруг – только опасность, любовь и пустыня.

* * *

Джим Моррисон едва ли хотел умирать молодым. Но в 27 он захлебнулся рвотой в парижской ванной. В те веселые годы все боги умирали в рвоте.

С тех героических, античных времен так повелось: хочешь быть рок-героем, будь добр, сдохни. Иначе пацаны не поймут.

И законы инфантильного нового времени никак не действуют на догматы жестокой прекрасной античности. Говорят, в Европе до тридцати все еще ходят подростками. И у нас все идет к тому. Но после тридцати любой рок-герой по-прежнему магическим образом превращается в потешную куклу. В Петрушку такого, на пальчике.

Примерные ученики слушались. Дурные ученики были глупы и крикливы, и вот итог: одни 70-летние неумные лбы до сих пор поют «Надеюсь умереть прежде чем состарюсь». Другой 40-летний лоб, говоривший: «Застрелите меня, если я выйду на сцену в сорок», – скоро дает концерт.

Джим плачет с небес над вами.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67