Преследование правоохранительными органами двух пользователей "Живого журнала" Ширинкина и Тимофеева открывает новую страницу в дискуссии вокруг защиты свободы слова в русскоязычной блогосфере. Блогер в России уже давно стал чем-то большим, чем обычный интернет-пользователь. Так получилось, что блоги стали чуть ли не единственным местом в русскоязычном пространстве, где со свободой слова все точно в полном порядке. Поэтому блогеры справедливо опасаются любых попыток установления цензуры в рунете. Особенно в ситуации, когда желающих занять вакантное место цензора из нравственных и прочих "государственных" соображений становится все больше.
Содержательная сторона прецедента, собственно, состоит в следующем. Пермский блогер Дмитрий Ширинкин сделал запись в своем электронном дневнике от лица вымышленного героя, в которой высказывалось желание убить студентов местного политеха, инспирированное весенней бойней в Вирджинии. По прошествии нескольких месяцев ему было предъявлено обвинение в публикации "заведомо ложного сообщения об опасности гибели людей". В личной информации электронного дневника Ширинкина при этом прямо указано, что блог является литературным произведением. Любые отождествления автора блога с его лирическим героем и построения на этой основе уголовного обвинения, таким образом, выглядят неправомерными и крайне абсурдными. В свою очередь, другой блогер, Савва Терентьев из Республики Коми, был обвинен в оскорбительных высказываниях в блогосфере в адрес сотрудников милиции.
Какие выводы должны следовать из этих обвинений? Возможно, рядовой блогер кажется теперь настолько подозрительным, что стал опасен не только как журналист или политический комментатор, который может что-то написать, не спросив никого, но и как литератор, автор художественных текстов. Возможно, сообщения вымышленного героя о намерении совершить преступление теперь должны трактоваться как экстремизм. Потенциально опасным ныне считается даже то, что является плодом чьего-то творческого воображения.
Вывод из обвинения, предъявленного Терентьеву, вероятно, должен состоять в том, что блогеру не должно быть позволено оскорблять чиновников и представителей власти в своих и чужих электронных дневниках. Возможно, для этого следует издать специальный закон, если власти сами создают прецеденты. Власть в России в лице многих своих представителей, как известно, имеет вполне искренние убеждения в отношении своей особой сакральности. Все, что касается оскорбления других блогеров, не наделенных властными регалиями, а также крупных компаний, футбольных команд, национальных, гастрономических и прочих эстетические чувств пользователей и непользователей рунета, при этом, как правило, остается за пределами внимания властей. Наверное, блогеры должны разбираться с этими проблемами сами.
Парадоксальность ситуации также состоит в том, что преследованию были подвергнуты не авторы наиболее одиозных и провокативных постов "Живого журнала", в которых имели бы место, например, призывы к какой-нибудь очередной благородной войне или насилию, прямые оскорбления по национальному признаку, то есть в которых прямо задевались бы интересы граждан, чьи права государство призвано защищать. Такие записи так и остались за пределами внимания блюстителей нравственности и законности в интернете. Во всяком случае, это внимание не нашло сколько-нибудь явного публичного выражения. В случаях Ширинкина и Тимофеева выбор правоохранительных органов кажется более чем странным, если допускать, что они действительно исходят из "благородного" стремления навести "порядок" в интернете. Первого фактически обвинили в том, что он ввел в заблуждение представителей органов правопорядка, тратящих рабочее время на чтение "Живого журнала", а второго - в оскорблении, точнее, в выражении в грубой форме в публичном пространстве неприязни в отношении представителей указанных органов.
Отдельный интерес представляет реакция в "Живом журнале" на попытку привлечения блогеров к уголовной ответственности. Главной интерпретацией стала версия политической мотивированности органов правопорядка, анализ которой трудно представить без использования традиционных политических клише.
Суть политической версии сводится к тому, что уголовное преследование блогеров является ничем иным как "заказом" со стороны властей, в котором можно прочитать стремление Кремля к подавлению последней свободной медиаплощадки. Виноваты не проявившие самостоятельность местные чиновники, а злой умысел власти, которая якобы хочет учредить специальную полицию для контроля над содержанием блогов. Конечной целью власти становится осуществление контроля над блогосферой перед грядущими выборами. Высказываются версии, что власть не просто хочет припугнуть блогеров, но и обязательно постарается "отключить" блоги во время выборов, чтобы в условиях стерильной информации на телевидении не было диссонирующих неконтролируемых сообщений о различного рода нарушениях и фальсификациях в процессе голосования.
Власть, таким образом, просто хочет обезопасить себя после успешного установления контроля над основными СМИ. То, что власть называет порядком в интернете, на самом деле есть лишь форма контроля интернета, в конечном счете расширение самой власти через введение новых механизмов регулирования. Эта точка зрения главенствует среди той части блогеров, которые репрезентируют себя как носителей неподцензурной точки зрения, то есть точки зрения, отличной от тех же "прокремлевских" блогеров и подконтрольных СМИ.
Политическая версия, безусловно, имеет свое рациональное ядро. Утверждения о крайней "аскетичности" политического содержания российского медиапространства являются тривиальными. Ситуация со свободой слова вызывает оптимизм лишь у ретроградов и охранителей по убеждениям или профессии и "комментаторов при исполнении". Не секрет, что большинство политически активных блогеров не являются поклонниками "суверенной демократии" и сторонниками путинской стабильности. Интернет и блоги, в частности, уже трансформировали медийную составляющую российской политики. Внесистемная оппозиция до сих пор весьма удачно использует блогосферу как информационную и дискуссионную площадку, а также как способ привлечения новых сторонников. Повышенное внимание власти к блогам выглядит особенно закономерным после существенного понижения роли и значения процедуры выборов для исхода политической борьбы в России и будущего нынешней властной элиты. Стремление к подавлению свободы в блогах, таким образом, выглядит вполне закономерным.
Однако существуют и веские основания, чтобы не разделять такую политическую интерпретацию дел Ширинкина и Тимофеева. Представляя себе стройную "вертикаль власти", мы думаем о власти как кремлевские чиновники, полагаемся на их образ того, как их же власть в идеале должна выглядеть, и принимаем его за то, как власть выглядит сейчас на самом деле. Другими словами, мы принимаем тот образ, посредством которого власть воображает самое себя за чистую монету. Однако проблема власти не в том, что "вертикаль" существует, а в том, что она существует в значительной степени лишь в воображении. Представление о том, что федеральная власть все контролирует и является прямым инициатором репрессивных действий, возможно, и является желаемым состоянием власти для некоторых ее представителей, но далеко от реальности.
Усиление "вертикали власти", то есть усиление центральной власти, на деле приводит к увеличению власти местных чиновников, которые получают индульгенцию для расширения собственной "инициативы" при том условии, что эта "инициатива" может быть легитимирована в рамках самой "вертикали". Возрастание вероятности таких на деле "неконтролируемых" действий является одним из следствий данной "вертикали". Трудно представить, чтобы кто-то отдал прямую команду на преследование блогеров. Даже с целью запугивания влиятельных "тысячников". Большинство чиновников, особенно провинциальных, до сих пор не понимают, что такое блоги и каковы их реальные возможности. Они лишь понимают, что политический момент на местах требует ликвидации "опасности", даже несмотря на то, что неуклюжие репрессивные действия нанесут больший имиджевый вред самой власти и дадут новые козыри оппозиции. Если центральная власть не хочет обезопасить себя от блогеров, то встроенные в "вертикаль" местные чиновники должны взять на себя инициативу. Кремль этого может не хотеть, но построенная система, или, вернее, система, в которой Кремль вынужден существовать, так работает.
Другая, более глобальная тема, которую поднимает уголовное преследование блогеров, - это тема свободы слова в блогосфере и реальных механизмов ее защиты, причем это свобода не только от репрессий и ограничений со стороны государства, но и от потенциальных попыток цензуры владельцами блоговых платформ. Здесь трудно не согласиться с мнением Антона Носика, что "не может и не должно существовать ответственности за высказывание собственного мнения в личном дневнике".
Свобода слова в блогах носит в значительной степени технологический характер. Блог - это средство, технология, которая может быть использована различным способом. Свобода в пользовании и доступе к этой технологии и является базовой. Свобода - это возможность делать из своего блога то, что хочет сам автор блога. Блог в этом смысле может быть как орудием манипулирования мнением читателей, местом для пропаганды или политических провокаций, так и средством борьбы с любым возможным манипулированием, пропагандой и местом для разоблачения провокаций. Блогер находится в ситуации, когда он сам выступает собственным цензором. Попытка регулировать возможности самовыражения блогеров, возможности самому блогеру определять содержание и концепцию своих блогов будет означать конец реальной свободы блогосферы. Банальным является утверждение, что если функция государства состоит в том, чтобы обеспечивать соблюдение прав граждан, то любым сторонникам регулирования блогов нужно ответить на вопрос, чьи правы были нарушены в каждом конкретном случае и не приведут ли ограничения к нарушению еще более фундаментальных прав.
В современных российских медийных условиях блоги неизбежно будут занимать особое место, и борьба за влияние в них и за пусть воображаемый контроль над ними будет сохраняться. Отчасти это определяется уникальным статусом платформы "Живого журнала" в русскоязычной блогосфере и концентрированностью на ней основных политизированных блогеров. Кроме того, представители власти рассматривают блоги в качестве личных медиа, а следовательно, и соблазн действовать с блогами по образцу других СМИ остается большим. В такой ситуации приходится только сожалеть, что в российской Конституции нет аналога "Первой поправки", которая прямо защищала бы свободу слова.