Впервые с 1939 года, после 66-летней "паузы", все ветви власти в Польше заняты правыми националистическими партиями. Левые силы сведены к 10-15-процентной электоральной нише. Даже ведущей оппозиционной силой также, видимо, станут националисты Леппера. Националисты не были основой польской оппозиции никогда. Перед нами беспрецедентная националистическая эволюция польского общества.
Что это за национализм и что от него можно ожидать?
Прежде всего, это национализм не протеста и не революции. Это - не националистическая революция. Польский национализм вырос внутри польского общества в ходе решения Польшей в течение последних 15-20 лет нескольких важных государственных задач. Польша сумела пройти без особых потрясений через реформы 90-х годов, добилась вступления в ЕС и НАТО, перешла к быстрому экономическому росту. У польского национализма нет причин выступать против основ польской политики последних десятилетий. Это была вполне националистическая политика. Национализм в Польше - системный, структурный, неслучайный и неромантичный.
Три основные выдвинувшиеся на политическую арену партии олицетворяют разные акценты в новом польском национализме. Партия Качинского, национализм президента Качинского - это относительно консервативный национализм, который возник на руинах традиционного польского полуклерикального национализма Леха Валенсы. В начале 90-х годов именно этот национализм был одной из основ польского антикоммунистического движения. Подобно тому как в "песенных" революциях стран Балтии или нынешней "оранжевой революции" в Украине либеральное демократическое движение смыкается с националистическим, в Польше начала 90-х кондовый национализм недавних выходцев из деревень, прихожан радикальных ксендзов и романтичной интеллигенции оказался удобным тараном для сокрушения власти коммунистов.
Но после сокрушения коммунистической власти ни в одной европейской стране традиционный национализм не смог обеспечить устойчивое развитие страны. Дегэбизация в конце концов начинала пугать саму интеллигенцию, шоковая терапия - отталкивала крестьян и незащищенные социальные группы. Клерикальные политики предлагали радикальные идеологические преобразования, вызывавшие недовольство молодежи. Искусственный разрыв экономических связей с Москвой вышвыривал на улицу рабочих крупных предприятий, превращая их в социальную базу для реанимации коммунистов в виде какой-нибудь левой партии социал-демократического толка. Так было везде: в Литве, Словакии, Чехии, Украине, Молдове, так было и в Польше.
Везде на смену антикоммунистическим революционерам начала 90-х пришли к власти светские левые партии, которые реализовали главное: возвратили своим странам управляемость и ввели их в состав НАТО и ЕС. Именно левые посткоммунисты сделали процесс разрушения Восточного блока необратимым. В Польше эта миссия досталась Квасневскому и его бывшим соратникам по ПОРП. Они защитили польское светское общество от специфичной клерикальной волны, которая в начале 90-х ужаснула многих.
За время правления Квасневского традиционный польский национализм трансформировался в консервативное, достаточно светское движение. Польский костел научился уклоняться от вовлечения в политическую борьбу. Проблемы польских меньшинств в Западной Украине, Западной Беларуси, Литве, Латвии перестали быть слишком резкими. Положение поляков в этих странах в целом перестало будоражить польское общество, а защита католического костела в этих странах перестала быть монополией польского движения и Польши. Национальные государства восточнее Польши стали устойчивыми, и польский национализм избавился от внутренней ожесточенной обреченности, от страха нового поглощения Польши Россией. Это - очень важные для польского национального чувства моменты.
С другой стороны, Польша вместе с сонмом восточноевропейских стран вошла в состав НАТО и ЕС. Новые границы Польши и ее безопасность больше не вызывают сомнений. Есть проблема места Польши в этих организациях, но это вопрос меньшей степени важности, нежели массовая германизация "шлензакув" в начале 90-х годов или ожидание возвращения немцев в Шленск, Померанию, польскую Пруссию...
Польский национализм изменялся в тени власти посткоммунистов. Национализм, приобретая новое качество, избавлялся от необходимости внутренней мобилизации перед внешней угрозой, становился национализмом победителей. Ощущение неминуемой обреченности исчезало, "полонез Огинского" уходил в историю. Все 90-е годы в Польше - это размышления в националистической среде не о выживании Польши, а о дальнейшем развитии, после того как Польша войдет в НАТО и ЕС.
У польского национализма возникли новые проблемы: действительно упало общественное значение костела. Урбанизация, а еще больше интеграция в ЕС и НАТО принесли с собой либерализм. Либерализм сократил пространство веры, а участие в западных институциях ограничило возможности для фундаменталистских движений и решений. Католическая традиция остается важной, но новый польский национализм больше не может базироваться на католическом фундаментализме или католическом мессианстве. Новый польский национализм принял внутрь своего духовного тела европеизм и "демократические ценности", которые пришли на смену католическому духовному началу.
Именно вокруг адаптации к европейским ценностям произошла дивергенция внутри Польши. Посткоммунисты уходили и сами по себе, вместе с исчезающими крупными заводами, которые они когда-то строили, вместе с падением для Польши значения России, вместе с ростом новой генерации элит, развивавшихся в контексте западной ориентации и просто не знающих "востока". А вот отношение к реформам и к Европе Польшу разделяло. Традиционный клерикальный национализм становился менее жестким и менее влиятельным. Рядом с ним формировался национализм либеральный, радикальный, светский. Национализм молодых карьеристов и среднего класса, охваченного потребительством. Национализм тех, кто видит свою страну проектом материального, а не духовного толка.
Хотелось бы сказать, что "онтологической" целью либерального польского национализма является построение государства-корпорации. Но это не случится. Польский либеральный националистический проект более анархичен, менее обращен к технологиям, более нацелен на потребительство и индивидуализм. Во всяком случае, пока.
Именно столкновение этих двух национализмов - консервативного и либерального - произошло в Польше этой осенью. Консерваторы, лучше сказать относительные консерваторы, Качинского победили либералов Туска. Похожие процессы, кстати, проходят во всех восточноевропейских странах. Везде традиционный национализм трансформируется в консерватизм, везде возникает сильный либеральный национализм "молодых прагматиков", везде обе ветви национализма обращены к поиску как можно более высокого места своих стран внутри ЕС и НАТО. Национализм в целом отказался от идеи самостоятельной страны-нации, перейдя к идее западной страны-провинции, даже страны-клана, который ведет борьбу за более высокое место внутри западного мира с другими такими же странами-кланами: Литва, Чехия, Украина, даже Беларусь с ее нынешними двумя БНФ-ами.
Кто из них пришел на место польских левых? Вероятно, наследство левых в целом разделили обе ветви национализма примерно поровну. Консерваторы взяли на себя миссию сохранения страны как целостной системы, либералы - защиту светского общества от клерикализма и разного рода исторических идей и традиций, которые либералам-прагматикам кажутся бессмысленными.
Сложившаяся польская политическая система логична и в перспективе, возможно, станет устойчивой. Однако не сейчас. В нынешней Польше, как и в нынешней Литве, Чехии, Украине и т.д., есть и третий "национализм". Обычно его называют популистским. Национализм несистемный, неинтеллигентский, напоминающий ксенофобию и старые крестьянские движения в защиту патриархальных ценностей. Национализм Леппера подобен национализму Паксаса, Успасских или Лукашенко. В нынешней польской электоральной коллизии, возможно, именно голоса сторонников Леппера стали решающими для победы Качинского. Во всяком случае, сыграли не последнюю роль в его победе.
Крестьянская "Самооборона" Леппера - это свободное от интеллектуальных поисков националистическое движение. Его можно интерпретировать как левое. Как стихийно занимающее политическую нишу массовой левой партии. Но это будет внешнее, искусственное название. Популистское движение неизбежно в стране, где социальные трансформации столь масштабны, как в Польше, а доля людей обездоленных и напуганных переменами людей столь высока. 18-процентная безработица не может не порождать популистских движений.
Популистское движение - это нож у горла системной элиты любой нестабильной страны. Феномен Лукашенко, Мечиара или Паксаса у всех перед глазами. В польском контексте "Леппер" - это еще и олицетворение политической партии, способной открыто ориентироваться на восточный вектор развития. Леппер известен даже открытыми симпатиями к Лукашенко. Было время, когда он публично собирался эмигрировать в Беларусь, что по польским меркам чудовищно. В восточноевропейских странах всегда имели место "провосточные" "националистические" партии. Они часто носили антиэлитный характер. Становление в Польше на руинах господства левых националистической триады, в составе которой такая популистская партия, - признак большой внутренней нестабильности. При сбое в политике господствующих ныне консерваторов вовсе не обязательно их сменят либералы Туска. Вполне возможно и взрывное развитие "популистов" Леппера. Как это произошло в Литве с Паскасом.
Националистическая Польша не может не перейти к попытке активной внешней политики. И это может быть только политика на восточном направлении, дабы обеспечить себе более высокое положение внутри ЕС. Уверенное в западных границах, собственной безопасности и экономическом росте польское общество именно потому и породило сильный новый национализм, чтобы начать активную внешнюю политику. Но есть и другая сторона: в случае почти неизбежной неудачи этой политики к окончанию нынешнего электорального периода как раз после 2008 года мы можем получить в Польше достаточно высокую степень политической нестабильности. И тушить эту нестабильность, возможно, придется усилиями многих европейских институций, как то в миниатюре продемонстрировала история с импичментом Паксаса.
Наблюдая нынешнюю польскую политическую сцену, видимо, пора размышлять о новой структуре Большой Европы, которая могла бы прийти на смену нынешней, тормозящей процесс европейской интеграции. Неплохо бы, чтобы польский референдум о присоединении к еврозоне в 2010 году (о полноценном членстве в ЕС) совпал с появлением в Европе политических механизмов, препятствующих формированию в европейских странах столь нестабильных политических систем, как возникшая ныне в Польше. Нет ничего "хорошего" в том, что националистические силы в Польше как бы уравновешивают друг друга, а не уравновешиваются их идейными противниками.