Новейшие способы описания России

Для описания новой картографии мировых связей привлекаются и новые языковые новообразования. Во вновь формирующемся миропорядке намечается неравновесное, но по-своему последовательное соединение прогресса и регресса, прорыва в будущее и архаики в синкретичных "культурных текстах". Декларированный Ф.Ницше "танец идей" в случае "русской идеи" в ХХI веке может быть реализован как текстуальный танец. Слаженный гуманитарный танец локальных текстов культуры. Не зря В.Цымбурский, содержательное исследование которого "Остров Россия" показывает рождение образов российского пространства из духа времени, косвенно определен как современный русский Ницше (Пенская Е.Н. Свершилось!).

Российское пространство, в частности пространство текста, - уникальный для гуманитарных наук объект и предмет исследования. Став предметом серьезного концептуального осмысления уже в XVIII веке, оно превратилось к началу ХХI века в мощный познавательный концепт и образ, влиявший и влияющий на различные россиеведческие концепции и студии. Если ХХ век прошел под знаком семиотического поворота к первоочередному вниманию к производству значений, то к началу ХХI века налицо культурологический поворот, фиксирующий внимание на том, что культура не просто размещается в пространстве, а, семиотизируя посредством своих текстов, перестраивает его смысловым образом.

На стыке разных отраслей гуманитарных наук в России формируется традиция концептуализации и исследования текстов культуры разного уровня, что приобретает характер "текстуальной революции" гуманитарного знания. Под перманентным импульсом концепции Петербургского текста русской культуры и вопреки намерениям ее основоположника В.Н.Топорова происходит триумфальное шествие этой революции, повсеместное и целенаправленное, при всей внешней стихийности, учреждение разнообразных "текстов" - московского, киевского, сибирского, алтайского, уральского, волжского, саратовского, самарского, кавказского, вятского, елецкого, муромского, северного и т.д.

Внимательное изучение данных наработок позволяет сделать вывод, что, как правило, за некоторым исключением, весь этот материал является не поверхностным подражанием, как это может показаться на первый взгляд, а ответом самого российского пространства, со всеми его особенностями, и всего накопленного ранее комплекса гуманитарного знания на глубинные потребности национального семиозиса. Поэтому особо актуальным представляется преодоление методологического разобщения отдельных дисциплинарных и "региональных" направлений в целостной интерпретации русской культуры как суммы и системы текстов культуры. Теория локальных текстов призвана стать важным способом социокультурной идентификации личности и общества на нынешнем этапе российской истории.

При этом культурно-исторические символы российского континуума текстов культуры должны не конкурировать между собой, а интегрироваться в единый образный ряд. В настоящий момент наблюдается нечто противоположное. В массовом сознании множество существующих культурно-исторических образов сведено к бинарной оппозиции Россия-Запад, которые выступают непримиримо конфликтными по отношению друг к другу началами. Влиятельному меньшинству "Запад" представляется абсолютным добром, а Россия - воплощением неизбывной отсталости и неполноценности. Подавляющее же большинство видит в "Западе" явного врага, стремящегося уничтожить Россию как единственно возможную цивилизационную альтернативу. В обоих случаях дуалистическая картина остается неизменной, меняются лишь знаки - "минус" на "плюс", и наоборот. Однако такая картина мира не соответствует реальной ситуации, в которой нам нужно стремиться к конкуренции, а не к конфликту цивилизаций. Проблема состоит не в выборе между "изоляционизмом" и "глобализмом", а в поиске оптимальных форм культурно-исторической идентичности, по-новому раскрывающих роль и значение России в мировой истории.

Локальный текст/супертекст становится "третьей действительностью", отображаемой наряду с "мирами идей" или их материальных воплощений. Помимо двух уровней понимания локального текста - Х-текста города или местности как символизирующей самое себя материальности и цитирующего само себя литературного и культурного в широком смысле последовательного описания данного устойчивого феномена - можно выделить и третий уровень, концептуальное осознание наличия такого двойного механизма, как ментально-идентификационный фактор носителей локально/глобального сознания.

Текст в таком понимании означает "читаемость" культурной среды. Гносеологическая метафора текста (супертекста) позволяет рассматривать саму среду обитания человека как знаково-символическую реальность, наполненную связными последовательностями смыслов и значений, при всей возможной сложности таких связей и последовательностей или даже непоследовательного характера этих связей. Однако все же текст представляет собой не просто метафору, а, скорее, метаформу. Будучи продуктом текстов иного уровня, метатекст, в свою очередь, задает правила порождения текста, его грамматику и синтаксис.

Культурные тексты представляют собой культурные коды - универсальные способы репрезентации, структурной организации и трансляции культурного опыта и ценностей. Культурные коды обеспечивают общезначимую организацию, упаковку, складирование и передачу социального опыта и информации. Виды языков культурного кодирования в тексте культуры определяются сферой деятельности: языки предметных форм кодирования, языки вербальных форм кодирования, языки символических форм кодирования, языки изобразительных форм кодирования, языки музыкальных форм кодирования. В зависимости же от логико-семиотического и гносеологического подхода выделяются языки дискретного кодирования и языки континуального кодирования. Исходя из пространственно-временных параметров культуры

Основными видами логико-семиотического кодирования информации краснодарский философ Василий Гриценко называет дискретные и континуальные коды ( Гриценко В.П. Культура как знаково-семиотическая система. М., 2001. С. 39). Дискретные единицы мышления и языка традиционно анализируются с точки зрения специфических особенностей рассудочного мышления. Дискретное мышление кодирует информацию в термины однозначного содержания, в единицы мысли со строго определенным объемом содержания, которые сопоставляются друг с другом на основе принципов логической выводимости. Наиболее ярким примером проявления анализа дискретных кодов мышления является формальная логика. Континуальные единицы мысли принципиально многозначны по природе. Они информационно более емки, чем дискретные единицы, но в то же время более "расплывчаты" и неопределенны. На разных стадиях и в разных стилях мышления удельный вес дискретного и континуального различен, нося культурно-исторический характер. Само же по себе наличие этих двух логико-семиотических кодов является необходимым условием продуктивной работы "семиотической машины".

Континуальный код можно определить как текстуальный полюс данной машины, основу текстуального мышления. Возникновение каждого нового типа семиозиса и семиосферы представляет собой не что иное как семиотическую мутацию. Семиотическая мутация - это "процесс "смуты", стихийного поиска новых адаптивных механизмов социума. Сама по себе семиотическая мутация возникает в ситуации, описанной А.Тойнби как механизм "Вызова-и-Ответа". В общем же механизме поиска, отбора и внедрения семиотической мутации видна аналогия с синергетическим механизмом самоструктурирования социума.

В качестве примеров семиотической мутации можно назвать возникновение языка, письменности, книги, экранной культуры и такой разновидности последней, как интернет. Семиотические мутации ведут к изменению ментальной природы индивида, в результате чего сознание человека начинает работать в новых кодах.

Понятие "текст культуры" ("культурный текст") - это поле напряженного взаимодействия полюсов сверхтекст и гипертекст в пространстве интертекста. Понятие "локальный текст" втягивает в себя активно исследуемые сейчас представления о локальности как о феномене, "собирающем" целый ряд современных социокультурных тенденций: в их числе пространственно-временная фрагментарность, плюралистичность, контекстуальность. Будучи своеобразным социальным синонимом этим тенденциям, локальность не столько их обобщает, сколько делает явным то, как они намекают друг на друга, взаимоперекликаются, выступают составляющими достаточно заметного оттенка современной социокультурной ткани. Являясь своего рода пучком векторов нашего времени, локальность представляет собой образование, с одной стороны, трудноопределимое, а с другой - легко узнаваемое во многом. Локальность указывает на место в социальном пространстве и времени, представляя собой некий микромир, живущий до определенной степени в соответствии с собственным ритмом, собственными законами. В условиях глобализации повышается роль места как способа идентификации, наделяя этот процесс наиболее стабильными и непреходящими чертами. Зыбкой становится привязанность к социальному контексту. Именно место задает ракурс видения окружающей социальной реальности, культурную призму, сквозь которую осуществляется ее восприятие. "На карте социальной действительности Место случайно, оно одно из многих других, но при этом характеризуется уникальной, самобытной сущностью. Очевидно, что Место возможно лишь как нечто обрамленное, имеющее границы. Поэтому локальность есть, кроме того, предупреждение о пределах, об обрывах. Она напоминает о невечном, небесконечном; о невозможности чему-то быть, равно как и что-то встречать всюду либо всегда. По сути своей локальность есть выражение относительности социальной действительности и противостоит различным формам абсолютизации, в том числе идее всеобщности, тотальности" ( Сыродеева А. Мир малого. Опыт описания локальностей. М., 1998. С. 5).

Локальность/глокальность (локальность в глобальном мире) в определенной степени является синонимом ментальных пространств, представляющих собой определенные области человеческого интеллекта, посредством которых структурируем разрозненные, но сопряженные элементы, роли, стратегии и отношения. "Они сходны с событиями ситуационной семантики своей фрагментарностью, так как не требуют обязательной репрезентации всего того, что существует в окружающем мире. Ментальные пространства могут заменять возможные существующие миры и ситуации, так как, взятые из конкретных линейных текстов, они отражают человеческое понимание гипотетических и вымышленных ситуаций... Подобные пространства, по мнению Дж. Динсмора, отражают человеческую способность создавать модель мира, наследующую информацию и действительного мира или другой модели мира" ( Манерно Л.А. Основы концептуального интегрирования ментальных пространств // Текст и дискурс: традиционный и когнитивно-функциональный аспекты исследования. Рязань, 2002. С 22).

Важное значение для функционирования понятия "культурный текст" имеет такое направление в современной зарубежной и отечественной мысли, как локальная история (новая локальная история). В изданном на основе международного научного семинара в Челябинске "Горизонты локальной истории" (2002) сборнике "Горизонты локальной истории Восточной Европы в XIX-XX веках" констатируется, со ссылкой на историка С.А.Гомаюнова, что "место - это в первую очередь не территория, а совокупность людей, осуществляющих определенную историческую деятельность", что важным признаком "местной истории" оказывается способность живущих здесь людей "объединяться в устойчивую в пространстве и времени целостность" (Горизонты локальной истории Восточной Европы в XIX-XX веках. Челябинск, 2003. С. 57).

Многие глубинные явления, процессы большой длительности российской жизни при линейном рассмотрении истории, сфокусированном на деятельности центра, остаются еще "за кадром". "Является ли, например, случайностью, что именно тверские дворяне проявили на последней стадии подготовки крестьянской реформы 1861 года оппозиционную официальной линии активность - через без малого 400 лет после присоединения к Москве Тверского княжества, ее главного конкурента в борьбе за великокняжеский статус? Почему Нижний Новгород, сыгравший немалую роль в преодолении Смуты начала XVII века, обнаружил себя пионером либеральных реформ в XIX и в конце XX века, вне зависимости от смены режимов? Почему константой советского времени стало противостояние Москвы и Ленинграда, двух столиц Российской империи? Почему Екатеринбург с последней трети XIX века и по наш день отличают столичные амбиции, а Оренбург, несмотря на ликвидацию казачества при советской власти, сохраняет консервативный профиль?" (Горизонты локальной истории. С. 23-24.) Итак, локальный текст культуры представляет собой комплексный надавторский супер/гипертекст, в котором свойствами текста обладает как некоторое культурное пространство (город, местность), так и определенное в каждом конкретном случае количество художественных текстов, развивающих некую привязанную к данному культурному пространству идею или миф.

На фоне обозначенных мировых процессов России нужна семантическая вооруженность и семантическая ориентация культуры. Может быть, для систематизации семиотических мутаций стоит создать Институт национального семиозиса.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67