"Мы не имеем права решать за ребенка, каким он должен стать"

Сегодня гость "Директорского клуба" - Михаил Яковлевич Шнейдер, директор гимназии #45. Гимназия открылась в 1958 г. как школа #106. В 1960 г. она получила номер 45. С первых лет существования школа #45 развивалась как педагогическая среда, основанная на принципах демократизма, плюрализма и творчества. По рейтингу журнала "Карьера" (2002 г.) гимназия #45 заняла 6-е место среди образовательных учреждений Российской Федерации и 2-е место среди российских гимназий. С 1959-го по 2001 г. школой руководил народный учитель СССР, почетный гражданин г. Москвы Леонид Исидорович Мильграм.

Русский Журнал: Как вы оцениваете нынешнюю ситуацию в образовании?

Михаил Шнейдер.: Положение, на мой взгляд, ужасное. Вдумайтесь: образование как система существует сегодня благодаря трем обстоятельствам. Первое - инерция: пока еще сохраняются люди, которым интересно заниматься образованием. Второе - существующая в той или иной степени (опять же - пока существующая) академическая и организационная автономия образовательных учреждений. И третий фактор - заинтересованность властей ряда регионов в поддержке образования. В целом же система образования нищенствует. А нищая система не может производить конкурентоспособный продукт. Интереса со стороны главного потребителя образовательных услуг - родителей - нет, все на уровне несущественных разговоров, касающихся конкретной школы, конкретного повода. А про государство лучше вообще помолчать.

РЖ: У родителей нет интереса к чему - к самому образованию, его получению или к вкладыванию средств в образование?

М.Ш.: Нет, к получению образования, конечно, интерес есть - но если речь идет о конкретном ребенке. Родители, конечно, вкладывают сегодня в образование средства - и слава богу, поскольку государство не может обеспечить образование самостоятельно. Но к вложению средств есть два подхода: вкладывать деньги в собственного ребенка (нанимая репетиторов, оплачивая частную школу и так далее) и вкладывать в среду. Для того, чтобы делать первое, не надо особенно что-то изобретать: родителю хочется, чтобы ребенку было в школе комфортно, и он сдает на классные нужды, оплачивает дополнительное образование, курсы и так далее. Но при таком подходе гарантировать родителям, что учебное заведение выживет, невозможно - гарантию могут дать только вложения в среду.

Кроме того, родители не предъявляют требований государству, а ведь именно оно в XXI веке в цивилизованной стране должно финансировать массовое базовое образование. При этом государство должно осознавать, что оно является лишь оператором бюджетных средств, это не его деньги, это деньги налогоплательщиков. И тогда выстраивается понятная схема: люди платят налоги, государство их распределяет так, чтобы образовательная система была снабжена всем необходимым. По этой схеме работает система образования в развитых европейских странах. При этом родители, конечно, тоже не остаются в стороне от финансирования образования: ребенку нужно покупать книги, компьютеры, нужно водить его в театры, всегда хочется дать дополнительное образование, сверх "программы" и так далее. Это хоть и косвенные, но вложения. У нас все не так: существует много хороших школ, которые живут еще только потому, что их напрямую финансово поддерживают родители. Либо школьный менеджмент поставлен так, что удается обеспечить жизнедеятельность школы - опять же за внебюджетные средства. Государство же делает все, чтобы этот процесс осложнить, если не сделать его практически невозможным. Поэтому я могу только восхищаться теми людьми, которые еще продолжают работать администраторами в системе школьного образования. Но только на этих людях, на учителях, все еще работающих с энтузиазмом, образованию не выехать. В принципе через какое-то время система образования может просто рухнуть. Посмотрите, директора хороших московских школ в массе своей перешагнули 50-летний рубеж - я не уверен, что найдутся юные энтузиасты, способные продолжить их дело. А уход толкового менеджера сегодня означает "проседание" его образовательного учреждения.

РЖ: Вы сказали о том, что в России есть регионы, заинтересованные в сохранении образовательной системы и активно помогающие ей. Москва к таким регионам относится?

М.Ш.: Да, безусловно. Москва входит в небольшое число российских регионов, которые могут условно считаться если не образцовыми, то по крайней мере олицетворяющими продуктивную версию развития. Кроме Москвы это, например, еще Самара, Пермь. Есть и регионы, которые ничего не делают, проедая старый потенциал. На жизнь мы, конечно, жалуемся, но все-таки с помощью Московского департамента нам удается оснащать школы всем необходимым - это правда.

РЖ: Современный директор вынужден быть хорошим менеджером, чтобы его школа могла выжить. Скажите как менеджер: школа является сегодня для потенциальных "вкладчиков" привлекательным инвестиционным полем?

М.Ш.: Сначала о менеджере. Мы вынуждены ими быть, поскольку настоящих, профессиональных, обученных менеджеров сегодня в школу не заманишь. В вуз - можно, а в школу, даже частную, - нет. Поэтому приходится учиться. Дело, кстати, очень интересное. Я за время своей административной деятельности успел поучиться дважды: в школе бизнеса при МГУ и по программе "Tempus" при Высшей школе экономики. Узнал массу полезного, но при этом понял, что школе нужен не просто менеджер, а человек, понимающий всю специфичность образовательной среды.

Теперь об инвестициях. Если брать ситуацию вообще, в идеале, то образование очень привлекательно для благотворителей. Благотворительность в этой сфере очень выгодна - и с точки зрения миссии (люди понимают, что вкладывают в среду, потому что хотят жить в нормальном обществе, а не в резервации), и с точки зрения финансовой (весьма существенны налоговые льготы). Я уже не говорю о том, что просто приятно делать хорошее. Так дело обстоит во многих странах. Теперь возьмем нашу конкретную ситуацию. У нас тоже появились люди, которые понимают необходимость вложений в среду. Потому что образование - это еще и социальный амортизатор: вкладывая в него, они обеспечивают тем самым и собственное нормальное окружение. Но вот других мотивов у них нет. Налоговая политика отвратительная, вкладывать средства в образование с финансовой точки зрения неинтересно. Сколько ни вложи, все равно тебе спасибо не скажут - наоборот, начнут выяснять, почему ты сюда вложил, а не туда.

Получается, что инвестиции будут только тогда, когда какая-то крупная корпорация в перспективе будет заинтересована в специалистах нового поколения. Наша школа, например, тесно сотрудничает с "Лукойлом" - эта компания одна из немногих в России выстраивает долгосрочную социальную политику. Но на всю страну одного, да даже и десяти "Лукойлов" не хватит.

То, что бизнес не вкладывается в образование, связано и с отсутствием гарантий в отношении четырех базовых факторов развития нормального общества: свободы, собственности, доверия и социальной солидарности. Пока они не гарантированы, не может быть нормального инвестиционного климата.

РЖ: Как вы воспринимаете реформы, идущие сейчас в образовании? Что, на ваш взгляд, является в них основным?

М.Ш.: Прежде всего вещи, связанные с изменением содержания образования. Причем все, что было написано в предвыборной программе тогда еще кандидата в президенты Путина в 2000 году - а там был целый образовательный раздел, - я разделяю полностью. Там был очень важный ценностный ряд, в соответствии с которым нужно было менять содержание образования. Если определить грубо - уходить от системы формальных знаний к системе навыков, которая, в свою очередь, должна обязательно базироваться на ценностном знании.

Но все это осталось на уровне деклараций. Вы сейчас мне скажете, наверное: а как же стандарты? Это совсем не то, что нужно. Нам нужна система стандартов, сравнимых с международными, - это раз. Во-вторых, в стандартах должны быть прописаны обязательства государства, а сегодня в них этого нет. На школу, как на одну из немногих сохранившихся общественных институций, легко повесить сейчас все функции - она и детей убережет от террористов, она и с подростковой преступностью поборется, она и социальные проблемы решит. А на какие, извините, шиши?

Очевидно, что мы должны перейти к такой ситуации, когда ребенок производит знание - мы должны помочь ему сформировать механизм производства знаний. В этом и состоит основа образовательного процесса. И еще: нужно создавать и развивать систему психолого-педагогической поддержки детей. Они очень в ней нуждаются.

Если говорить о ЕГЭ, то я не вижу в нем ничего плохого как в идее. Вопрос в том, как эту идею реализовывать. Есть ведь опыт, на который можно опереться. Например, система Международного бакалавриата, существующая уже 35 лет, куда вовлечены сотни школ по всему миру. Через унифицированные экзамены МБ прошли сотни тысяч выпускников. Мы же, как всегда, пошли своим оригинальным путем. В результате не смогли объяснить людям преимущества системы. И выпускники, например, Москвы проголосовали ногами - подавляющее большинство детей не пошло на ЕГЭ. Многие вузы ЕГЭ пока не принимают - здесь не хватило политической воли, чтобы принять решение. Значит, получается, что опять только школа всем должна?

ЕГЭ отвратительно сделан. Я могу сравнивать: наша школа с 1996 года входит в систему Международного бакалавриата, и наши выпускники ежегодно сдают международные экзамены на диплом о школьном образовании. Сравнения наша схема с вариантом МБ не выдерживает ни содержательно, ни организационно.

РЖ: Но многие регионы выстроились в очередь на ЕГЭ. На недавнем Всероссийском совещании региональные руководители умоляли министерство поскорее переходить к всеобщему обязательному ЕГЭ. Почему?

М.Ш.: Это вполне понятно. В массе регионов учителя и школьные управленцы лишены того, что есть у москвичей, - профессионального общения. Для них любая конференция по ЕГЭ, любые общие мероприятия - это единственный способ вырваться из своей клетки, из деревни, городка, из школы, которая никогда ничего не получала. В конце 2002 года директора московских школ городского подчинения ездили на эти конференции - был такой проект, осуществленный нашим департаментом. Я ездил в Великий Новгород и увидел такой энтузиазм у учителей, такое желание собираться и общаться, которое может быть непонятно многим московским учителям, имеющим все возможности для профессионального общения. На этих конференциях, кстати, бледнее всего выглядели именно министерские работники: когда начинались серьезные вопросы, они либо уходили от ответов, либо говорили что-то совсем невнятное.

И еще: центры, в которых проводился ЕГЭ (а часто они организовывались на базе университетов), получали хорошее оснащение, в том числе компьютерное. Это тоже существенный мотив для выступления за ЕГЭ.

У Москвы таких мотивов меньше. Профессионального общения хватает. Если исключить статью "зарплата", то в остальном упаковка школ приличная. В этом смысле Москва в ЕГЭ не заинтересована.

РЖ: А в чем тогда заинтересована?

М.Ш.: Скажу не про всю Москву, а про себя. Я был бы заинтересован в появлении прозрачных стандартов, разработанных на основе опыта международного образовательного сообщества. Я бы хотел, чтобы наши дети и их родители не платили огромные деньги за поступление в вузы. Я бы хотел, чтобы был учтен опыт школ, работающих в системе Международного бакалавриата. Ну и, конечно, просто необходимо вводить нормативно-подушевое финансирование - оно, вне всякого сомнения, увеличит наши бюджетные возможности. При этом я вовсе не противник казначейства. Логично, что государство хочет контролировать те средства, которые отпускает.

РЖ: Давайте поговорим о вашей школе. Чем ее опыт может быть полезен другим школам?

М.Ш.: Нас относят к числу сильных, продвинутых школ. Иногда говорят просто - "хорошая школа". Что это такое? Хорошая школа удовлетворяет потребности близлежащего социума. Это значит, что хорошие школы должны быть разными. И в Москве такие есть - мне, например, очень нравится опыт Ямбурга или Рачевского.

Если же говорить о нас, для меня как либерального по мировоззрению человека (и директора) очевидны следующие положения. Во-первых, мы не имеем права решать за ребенка, каким он должен стать. Мы лишь можем предполагать, каким он может стать, и предлагаем набор образовательных услуг, чтобы он выбрал сам свой путь. Во-вторых, мы должны создавать максимально благоприятные условия для формирования толерантности, способности жить в гражданском обществе, законопослушности. Социальное измерение вообще очень важно в образовании - сейчас оно почти ушло из школ. Родители и ученики, к сожалению, часто воспринимают школу как "магазин знаний". Мне кажется, что у нас - не только в школе, но и вообще в стране - очень серьезные проблемы именно в сфере "человек - человек". Вот этим образование должно заниматься. Это вещь центральная - все остальное гораздо более понятно.

Если говорить более конкретно, то, попадая к нам, ученик попадает в ситуацию надпредметного обучения. Конечно, школьные предметы сохраняются, но в них просчитываются точки пересечения, взаимодействия, из которых складывается надпредметное поле. У нас другая система оценивания - критериальная. Это значит, что достижения ребенка раскладываются на несколько критериев, которые объявляются ему заранее. Например, умение добывать информацию из различных источников, умение пользоваться терминологией, организация и презентация материала и так далее. За работу он получает не одну, а несколько оценок, которые суммируются в итоговую отметку по привычной нам пятибалльной шкале только в конце триместра. Что это дает? Возможность видеть, над чем конкретно нужно работать, что развивать. Возникает ситуация социального контракта - ребенок заранее знает, за что ему ставится отметка.

Еще мы учим детей широко пользоваться информационными технологиями, возможностями интернета, реально оптимизируем с их помощью учебный процесс. Сейчас вообще без информационной среды жить крайне сложно.

РЖ: А что с Международным бакалавриатом, о котором вы несколько раз упоминали?

М.Ш.: Международный бакалавриат - это неправительственная организация, имеющая консультативный статус в ЮНЕСКО и Совете Европы. Сейчас в МБ входит 1381 школа в 117 странах мира, в том числе - 9 российских. Диплом МБ признан 1300 университетами в 102 странах мира. Программа Международного бакалавриата разрабатывалась в 20-60-е гг. ХХ века как универсальный курс для наиболее способных студентов, обеспечивающий подготовку к поступлению в университеты во всех странах мира.

Раньше среди различных средних школ, входящих в международное сообщество, не существовало единой, одинаково узнаваемой во всех странах программы и общей системы экзаменов для поступления в университет. МБ является попыткой решить эту проблему. Он представляет собой всесторонний двухгодичный курс обучения, направленный на развитие личности "в целом". Уровень знаний студентов, окончивших МБ, отвечает требованиям вступительных экзаменов в учебные заведения разных стран, этот курс содержит все лучшие элементы различных среднеобразовательных программ.

Мы вместе с Московской экономической школой первыми в России вступили в МБ - это было еще в 1996 году. Впрочем, подробнее о работе МБ можно узнать на нашем сайте.

РЖ: Вы начали интервью со слов "положение ужасно". Не кажется ли вам, что его финал опровергает эту формулировку?

М.Ш.: Нет, не кажется. Успешные школы - не показатель. Отдельный остров в образовательном море. В целом система пока позволить себе жить так не может. Но пока есть мы и такие, как мы, можно хотя бы к чему-то причаливать, чтобы не заблудиться совсем. И остаться на плаву.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67