В Самаре прошел "Музыкальный фестиваль Мстиславу Ростроповичу". Дательный падеж оттеняет смысл: не памяти Ростроповича, не в его честь, а ему - как музыкальное приношение.
Участников фестиваля, обещающим стать ежегодным, было трое: симфонический оркестр Мариинского театра, виолончелистка Татьяна Васильева и дирижер Валерий Гергиев.
Все они знамениты как трудоголики. Оркестр может летать по всей Европе, а затем приземлиться где-нибудь в средней полосе России и практически с листа дать концерт. Сразу после Самары он отправился, например, домой, на фестиваль современной музыки "Новые горизонты".
Васильева выиграла в 2001 году международный конкурс виолончелистов Ростроповича в Париже, и с тех пор вступает с лучшими солистами и оркестрами мира. Сейчас с Мариинкой она играла Симфонию-концерт Сергея Прокофьева для виолончели с оркестром - ту самую, с которой она и получила Гран-при во французской столице и которая была апофеозом сотрудничества самого Ростроповича с Сергеем Прокофьевым.
Гергиев же столько лет продуцирует потоки сплошной творческой энергии, что становится за него страшно, причем не только за него, но и за окружающих: а откуда он ее в таком количестве черпает? И причем достигает редких высот.
Некоторые результаты самарского фестиваля вполне достойны музыкальных анналов. Прежде всего это касается Пятнадцатой симфонии Шостаковича, ставшей итоговой для композитора. Состав оркестра так и хочется назвать милитаристским: военный барабан, тамтам, деревянный брусок... Итог подводится не только собственному симфонизму, но и в каком-то смысле всему спору между разными стилями (исследователи даже пишут в связи с симфонией о "диспуте стилей"): тональным стилем Шостаковича, диатонической тональной музыкой (к которой отсылает цитата из россиниевской увертюры к "Вильгельму Теллю") и двенадцатитоновой музыкой, а также искусственным музыкальным языком (подробнее см. статью Э. Мёрфи в журнале "Советская музыка", 1997, N 4). При этом в Пятнадцатой в очередной раз цитируется и Вагнер, в том числе "мотив судьбы" из "Кольца нибелунга". Все это подводит исследователя к выводу о том, что "даже у Шостаковича немного найдется произведений, до такой степени настраивающих на экзегетику" (Л. О. Акопян. Дмитрий Шостакович. Опыт феноменологии творчества. Спб., 2004, с. 393). Толкование Гергиева выглядит, быть может, одним из наиболее убедительных из числа тех версий, что были предложены в последние годы в России.
Шостакович был сыгран в рамках второго концерта фестиваля, который, вообще-то, можно было легко принять и за первый. В шесть часов вечера в присутствии автора давали в концертном исполнении второй акт из оперы Родиона Щедрина "Лолита" (в заглавной партии блеснула Анастасия Калагина; премьерой 1994 года в Стокгольме дирижировал как раз Ростропович), а в восемь уже начиналась большая симфоническая программа. Помимо Шостаковича, она включала в себя и Стравинского. Завершался же вечер фрагментами щедринского балета "Конек-Горбунок". Приехавшая в Самару Майя Плисецкая не только танцевала в постановке Большого театра, Щедрин посвятил ей весь балет. Впрочем, овация, которую самарский зал устроил Плисецкой, была связана не с этим, пусть и символическим, фактом ее биографии, но с масштабами ее личности, до сих пор не покоряющейся собственному же мифу.
Гергиев - из той же породы титанов, способных перевернуть мир. Не всегда, конечно, хочется разделять его взгляды, особенно в истории со второй сценой Мариинки. Результаты конкурса 2002 года, где победил Доменик Перро, дирижер первое время вроде бы поддерживал, но сегодня, когда проект выдающегося французского архитектора подвергся уже победной торпедной атаке петербургских властей, Гергиев словно устранился от происходящего.
Меж тем влияние Гергиева на российскую жизнь уже давно вышло за рамки музыкальной культуры. Московский Пасхальный фестиваль, который команда Гергиева организует уже десяток лет, все меньше становится московским, все больше общероссийским. Дело здесь не только в ценах столичной аренды - хотя миллион рублей за Большой зал Консерватории, необходимые даже за благотворительный концерт, приводят душу в восторг. Концерты Пасхального за эти годы прошли в полусотне российских городов. Вот и в Самаре только и было слышно: где Гергиев? На встрече с губернатором? На концерте, к счастью, присутствовали не только охранники самарского губернатора (хотя их хватало, а милиция после концерта старательно зачищала лестницу перед филармонией, старательно отодвигая в сторону не-VIP'ов: вдруг власть выйдет, а тут народ? Встреча, вероятно, казалась, нежелательной).
Вообще весь фестиваль Ростроповичу благотворительный, что выглядит сегодня просто невероятным. Представляете, три концерта оркестра Мариинки, за пультом САМ, а билеты не продаются, но лишь раздаются как пригласительные? Тем страннее, конечно, было наблюдать в зале свободные места, но тем больше уважения испытываешь к Гергиеву и его музыкантам, столь много времени и сил тратящим на просветительские акции. Собственно, и программа Пасхального фестиваля состоит уже во многом из подобных бесплатных концертов. Но смысл этих гастролей по российской провинции гораздо шире чем образование. Благодаря своим бесконечным контактам с региональными элитами Гергиев незаметно превратился в политика национального масштаба, чем-то напоминающим Рубенса, в пору своей славы выполнявшего дипломатические задания высшей пробы. Неизвестно, чему именно, помимо будущего Пасхального фестиваля, посвящены встречи Гергиева с губернаторами, но вот во время его весеннего визита во Владикавказ президенты и Северной, и Южной Осетии вслух говорили о той роли, которую для установления мира на Кавказе мог бы сыграть великий дирижер, обладающий огромным авторитетом, как мог бы он помочь, благодаря своим связям, в решении многочисленных кавказских проблем.
Гергиев тогда отнекивался, утверждая, что дело музыканта - прежде всего музыка, и в этом он во многом прав. Но разве профессионализм исключает его гражданскую позицию? Разве тот же Ростропович, в честь которого Гергиев и совершил эти экспресс-гастроли в Самару, сам не был вовлечен в политическую борьбу, защищая Солженицына, предоставляя ему кров?
Конечно, от Гергиева никто не ждет и не требует подобного, но не признать объективного положения вещей невозможно: он давно играет важнейшую роль в сохранении единства разнообразных частей России, и только о культурном склеивании этих пространств речь сегодня уже не идет.