Из стихов Сергея Чудакова
Создавая своих персонажей, Владимир Набоков наделял их множеством литературных родственников - чтобы они не чувствовали себя одинокими в этом мире. Вскоре это станут называть интертекстуальностью, и одни набоковеды бросятся искать интертекстуальные следы в произведениях Набокова и прежде всего в романе «Лолита» (1955; русский перевод 1967). (См. пионерский в этом отношении труд Карла Проффера «Ключи к Лолите», 1968, русский перевод 2000; а также комментарий Alfred Appel, Jr. в «The Annotated Lolita», 1970, и «The Annotated Lolita: Revised and Updated», 1991). А какое-то время спустя другие набоковеды начнут во весь голос смеяться над этой страстью к поискам соответствий, намёков, аллюзий... И напрасно.
Так или иначе, но исследователи вспомнили, описали, сравнили большинство литературных родственников Гумберта Гумберта (ГГ), а их у него оказалось предостаточно. В основном это, конечно, персонажи Достоевского, что сам ГГ хорошо осознаёт («Внезапно, господа присяжные, я почуял, что сквозь самую эту гримасу, искажавшую мне рот, усмешечка из Достоевского брезжит как далекая и ужасная заря»). Сравнивали ГГ прежде всего с «развратным из тоски» Ставрогиным , с «логическим самоубийцей» Свидригайловым. А также - с такими сладострастниками, как князь Валковский (из «Униженных и оскорблённых») и Клиневич (из «Бобка»).
Не обошлось и без реальных личностей: в братья ГГ записали Поля Верлена (который придумал себе дочь), некоего Виктора Х (который рассказал о своей педофилии) и Чарли Чаплина (которому нравились школьницы) .
ГГ, правда, предпочитал думать, что он близкая родня великим поэтам прошлого. Да и сам поэт:
Полюбил я Лолиту, как Вирджинию - По,
И как Данте - свою Беатриче…
Однако самый близкий, можно сказать, кровный (литературный) родственник ГГ остался как бы на периферии восприятия – это обедневший дворянин Алонсо Кихано, называвший себя Дон Кихотом Ламанчским. (Работая над «Лолитой», Набоков готовил и читал в Гарварде лекции о «Дон Кихоте»). Хитроумный идальго - начитавшийся безумец, который абсолютно уверен в том, что живёт в мире, описанном в рыцарских романах. То же и начитавшийся до одури ГГ, который в причудливых пропорциях смешивает происходящее и прочитанное, реальность и фантазию. Можно сказать, воспользовавшись bons mots Сологуба, что ГГ то «дульцинирует» жизнь - творит красивую легенду - то наоборот, «альдонсирует» её - рисует в неприглядном свете. Но то и другое связано с реальность не самыми прочными нитями.
Некоторые исследователи называют ГГ «профессиональным литературоведом», но это вряд ли: он, скорее, - наивный, даже очень наивный читатель, напоминающий не только Дон Кихота, но и Эмму Бовари («Она читает эмоционально, поверхностно, как подросток, воображая себя то одной, то другой героиней», - говорил Набоков про Эмму). Но в том-то и интрига.
В реальности романа Долорес Гейз родилась 1 января 1935 года. То есть ГГ старше её на 25 лет, что позволяет ему увидеть и оценить обаяние «маленького смертоносного демона». С академической серьёзностью он поясняет: «…необходима разница в несколько лет (я бы сказал, не менее десяти, но обычно в тридцать или сорок - и до девяноста в немногих известных случаях) между девочкой и мужчиной для того, чтобы тот мог подпасть под чары нимфетки».
Но в его несчастном сознании эта нимфетка существовала всегда. Ибо соткана Долорес Гейз (haze – туман, дымка, мгла) из сказок, рассказанных великими писателями. «О, начитанный Гумберт!» - воскликнем мы вслед за героем. И оговоримся: дело не только в начитанности. А и в том, что ГГ сумасшедший - как в поэтическом, так и в клиническом смысле. И дело не только в педофилии. А может, и вовсе не в педофилии.
О своей главной проблеме ГГ говорит (проговаривается?) в главе 5 части I романа : «…Мой мир был расщеплён. Я чуял присутствие не одного, а двух полов, из коих ни тот, ни другой не был моим; оба были женскими для анатома; для меня же, смотревшего сквозь особую призму чувств, «они были столь же различны между собой, как мечта и мачта». Исходя из этого, ему можно поставить диагноз «расстройство множественной личности» ( multiple personality disorder) Да ведь и не просто так он попадает в дурку как минимум четыре раза за романное время!
Психиатры утверждают, что у лица, страдающего таким расстройством, может быть до ста(!) личностей. А в среднем – 15. И все они - разные. Из этого следуют далеко идущие выводы – например, что ГГ вообразил не только события, начавшиеся 22 сентября 1952 года (письмо от «миссис Ричард Ф. Скиллер», поездку в Коулмонт, беременную Лолиту, её мужа, убийство Клэра Куилти и т.п.), как считают некоторые набоковеды (Elizabeth Bruss, Christina Tekiner, Leona Toker, Александр Долинин и др.).
Он вообразил и много еще другого. А возможно, - и всю историю, представляя себя поочередно то нимфолептом-педофилом (доминирующая личность), то жертвой этого нимфолепта – прелестной нимфеткой (примечательна ремарка, где ГГ говорит про себя: «чудно спал и ел с аппетитом школьницы»), то обычной женщиной, «громоздкой человечьей самкой». А то и - автором предисловия Джоном Рэем (это работает на The Single-author Theory, к которой склоняются некоторые американские исследователи). Не говоря уже о Клэре Куилти, признанном, можно сказать, «черном человеке», двойнике ГГ. Сознание художника (писателя) тоже, кстати, может содержать энное количество чужих/других сознаний - вспомним Л.Н. Толстого!
Образ Лолиты, предстающий со страниц манускрипта ГГ, есть результат его библиофилии, помноженной на его же нимфолептию (или наоборот?) «То существо, которым я столь неистово насладился, было не ею, а моим созданием, другой, воображаемой Лолитой — быть может, более действительной, чем настоящая… лишенной воли и самосознания — и даже всякой собственной жизни», - так он воспринимает девочку, у которой «выкрал мед оргазма, не совратив малолетней», когда та беспечно плюхнулась ему на колени.
В силу нимфолептии из всех сокровищ культуры он выбирает лишь то, что оправдывает и/или декорирует его (нездоровую) страсть. Вытащит, скажем, из Ронсара «маленькую аленькую щель», полюбуется ею, а потом объявит : «…я не интересуюсь половыми вопросами». И многие, что интересно, верят.
Верят и в мелодраматическую историю про детскую любовь ГГ и Аннабеллы Ли, в то, что «и Лолиты бы не оказалось никакой, если бы я не полюбил в одно далекое лето одну изначальную девочку». Меж тем эта love story рассказана им точь-в-точь по стихотворению Эдгара По «Аннабель Ли» (любовное влечение мальчика и девочки в некоем королевстве у моря; ранняя смерть возлюбленной; продолжение любви и после смерти). Так что возможно, что и никакой изначальной девочки не было – ГГ сотворил её по образу героини По и использовал как строительный материал для образа Лолиты. И вот он уже он смешивает (нарочно? нечаянно? ) их имена : «в тот миг, именно, когда Аннабелла Гейз, она же Долорес Ли, она же Лолита, явилась мне, смугло-золотая, на коленях, со взглядом, направленным вверх, на той убогой веранде…» И называет Лолиту своей и Эдгаровой душенькой…
Другой литературный источник образа Лолиты в восприятии ГГ – ветреная героиня Проспера Мериме. Точнее – героиня незамысловатой песенки «Маленькая Кармен», которую ГГ, несмотря на свой эстетизм и снобизм, с удовольствием напевает, слегка переиначивая слова:
О Кармен, Карменситочка, вспомни-ка там
Таратам - таратунные струи фонтана,
И гитары, и бары, и фары, тратам,
И твои все измены, гитана!
И там город в огнях, где с тобой я бродил,
И последнюю ссору тарам - таратуя,
И ту пулю, которой тебя я убил,
Кольт, который - траторы - держу я...
Ну и, конечно, воспаленное воображение ГГ обдувает нежный «ветерок из Страны Чудес» Льюиса Кэррола , которого он называет своим «счастливым собратом», а Набоков называл «первым Гумбертом Гумбертом». И сквозь эротические фантазии ГГ на тему нимфеток проступает милый абрис девочки Алисы. Что до героинь Достоевского, то было бы, наверное, странно сравнивать Лолиту с Матрёшей (грех Ставрогина) или с безымянной глухонемой девочкой (грех Свидригайлова). Или, скажем, с девочкой Катишь, загробно хихикающей в «Бобке». Или с Настасьей Филипповной, в нежном возрасте соблазнённой Тоцким…Хотя кое-какие моменты из опыта совратителей Достоевского ГГ , конструируя свои фантазии, учитывал.
В начале своей псевдоисповеди ГГ добросовестно разъясняет: «В возрастных пределах между девятью и четырнадцатью годами встречаются девочки, которые для некоторых очарованных странников, вдвое или во много раз старше их, обнаруживают истинную свою сущность—сущность не человеческую, а нимфическую (т.е. демонскую); и этих маленьких избранниц я предлагаю именовать так: нимфетки». К числу «некоторых очарованных странников» принадлежит, кажется, и граф Лев Толстой - он тоже очень хорошо знает цену «тому милому возрасту, когда девочка уже не ребенок, а ребенок уже не девочка».
Вспомним первое появление тринадцатилетней Наташи Ростовой на страницах «Войны и мира». Толстой с большим удовольствием описывает угловатого, неуклюжего, но очень обаятельного подростка: ее живость, и смешливость, и колючесть. «Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка…» . А вот продолжение этого описания в романе Набокова: «Она переменчива, она капризна, она угловата, она полна терпкой грации резвого подростка».
Не забывает Толстой и про «детские открытые плечики, выскочившие из корсажа от быстрого бета», и про «тоненькие оголенные руки и маленькие ножки в кружевных панталончиках». Ну чем не Гумберт Гумберт, любовно рифмовавший:
Закружились девчонки, раздуваяюбчонки:
Панталончики — верх неприличия!
«Я взял Таню, перетолок её с Соней, и вышла Наташа», - объяснял Толстой. Но он не только перетолок свояченицу и жену - кое-что добавил и из себя , особенно в эпизоде, известном как «Первый бал Наташи Ростовой». Так и ГГ творил свою Лолиту.
Любители литературного изюма могут сравнить сцену сближения осторожного Гумберта с легкомысленной Лолитой со сценой, где толстовская нимфетка влепила поцелуй прямо в губы ошалевшему Борису Друбецкому. Найдутся параллели и другим эротическим увлечениям Наташи — от (якобы возвышенного) князем Андреем до (якобы по недомыслию) подлецом Анатолем. Наташа, «не удостаивает быть умной», то же и Лолита.
То, что некрасивый подросток нравится Льву Николаевичу больше всех красивых женщин в романе, взятых вместе, так же точно, как и то, что ГГ даром не нужны красавицы с развитыми формами, вешающиеся к нему, допустим, на шею. Оба автора — Толстой и ГГ — в схожих интонациях описывают и утрату их героинями нимфеточного обаяния.
В Эпилоге «Войны и мира» нимфетка «пополнела и поширела, так что трудно было узнать в этой сильной матери прежнюю тонкую, подвижную Наташу […] Она, то что называют, опустилась». В главе 29 части II «Лолиты» бывшая нимфетка предстаёт перед ГГ такой: «Она была откровенно и неимоверно брюхата. Лицо ее как будто уменьшилось […] побледнели веснушки, впали щеки; обнаженные руки и голени утратили весь свой загар, так что стали заметны на них волоски; она была в коричневом бумажном платье без рукавов и войлочных шлепанцах».
Стоит ли добавлять, что Наташа Ростова – любимая героиня Льва Толстого, а Долорес Гейз, или Лолита, – любимая героиня Владимира Набокова. Правда, судьбы у них разные. Наташей преимущественно восхищаются, находя в ней разные достоинства. Лолиту же, вслед за её обидчиком, называют испорченной, вульгарной, набитой «подростковыми штампами», бездумным потребителем массовой культуры и т.п. Почему-то симпатии читателей (как мужчин, так и женщин) чаще оказываются на стороне Гумберта Гумберта, якобы «мученика неразделённой любви» с израненной душой.
Но пожалеть и оправдать его можно только в том случае, если он действительно всё это придумал – и Лолиту, и Шарлотту, и Валерию, и Клэра Куилти. Придумал, а потом всех их – тем или иным способом – убил. И под псевдонимом «Джон Рэй, д-р философии» написал предисловие к своему сочинению, написанному под псевдонимом «Гумберт Гумберт».
***
В эссе «О книге, озаглавленной "Лолита"» (1956) Набоков сообщает о том, что «первая пульсация "Лолиты"» была связана с увиденной в газете заметкой об обезьяне, которая, научившись рисовать, смогла изобразить только решетку своей клетки. Вроде бы печально, безнадежно… Однако сквозь решётку, нарисованную его «обезьяной» Гумбертом Гумбертом, видны такие волшебные дали, что можно и решетку простить.
Иллюстрации: