Историки на тропе войны

Дискуссия об исторической политике, ее месте в официальной государственной идеологии и влиянии на международные отношения становится особенно актуальной в свете приближающейся круглой даты – 70-летия начала Второй мировой войны. О необходимости уважать историю, а не заниматься ее недобросовестной интерпретацией, говорил на встрече с представителями российского дипломатического корпуса президент России Дмитрий Медведев в июле 2008 года. Тогда же президент обратил внимание на опасности частичной реабилитации нацизма, «имеющие место в отдельных странах попытки вытаскивать на свет тезисы цивилизаторской, освободительной миссии фашистов и их пособников».

Вперед, в прошлое

Нетрудно заметить, что подобный взгляд на события Второй мировой войны лежит в русле имеющего давнюю традицию представления о дихотомии Запада и Востока, как Цивилизации и Варварства. Это представление, уходящее корнями как минимум в раннее средневековье[1], определяет не только отношение к нынешней России как к наследнице отсталых, деспотичных, чуждых общечеловеческих ценностей государств и народов, но и оказывает значительное влияние на позицию ряда восточноевропейских стран, пытающихся доказать urbi er orbi свою принадлежность к великой цивилизации Запада. Для достижения этой цели используются любые средства, маркирующие культурные различия между Восточной Европой и Россией: религия, алфавит, и даже бытовые привычки (знаменитое высказывание экс-президента Латвии Вайры Вики-Фрейберги о «пожилых россиянах, которые 9 мая будут класть воблу на газету, пить водку и распевать частушки» в этом контексте выглядит абсолютно закономерным). Однако особенно важно обращение к истории, как к своего рода священной традиции, оправдывающей любые нынешние грехи.

Специфика истории восточноевропейских стран заключается в том, что большинство из них (за знаковым исключением Польши) в той или иной степени оказывало поддержку нацистской Германии во время Второй мировой войны. Эта позиция, с точки зрения нынешнего политического контекста (стремление государств ЦВЕ зафиксировать себя в качестве безусловно европейских стран, интеграция в структуры ЕС и НАТО) нуждается если не в оправдании, то в объяснении. Для этой цели идеально подходит концепция «двух равных зол», двух одинаково чудовищных империй, между которыми оказались зажаты беззащитные страны европейского лимитрофа.

Не случайно сам термин «историческая политика», по свидетельству видного российского историка Алексея Миллера, «был придуман в Польше года четыре назад»[2]. Несколько раньше в газете «Речь Посполита» появилась статья польского историка Анджея Новака, в которой говорилось о недопущении пересмотра «фиксированной роли русских и немцев как «плохих парней» в истории».

Однако историческая политика отнюдь не является специфически польским изобретением: ее сюжеты активно используются интеллектуалами большинства восточноевропейских стран, ее идеи внедряются в общественное сознание на общеевропейском и даже на общемировом уровне. В результате возникает ситуация, о которой говорилось в уже цитировавшемся выступлении Дмитрия Медведева в МИДе РФ: «Когда политики, вместо того, чтобы заниматься своим прямым делом – выстраивать гармоничные международные отношения, да и просто свои внутренние задачи решать, предпочитают, оттесняя ученых-историков, передергивать саму историю, как колоду карт, под свои личные воззрения для решения конъюнктурных задач».

Наступление на историю

2 апреля 2009 года Европарламент принял резолюцию, осуждающую преступления тоталитарных режимов, и объявил 23 августа общеевропейским днем поминовения жертв тоталитарных и авторитарных памяти режимов и их жертв. Дата 23 августа была выбрана не случайно – это день подписания Московского пакта (пакт Молотова-Риббентропа) в 1939 году. В трактовке Европарламента, этим пактом СССР и Германия «разделили Европу и развязали Вторую мировую войну».

Инициаторами резолюции были депутаты Яна Хыбашкова (Чехия), Йозеф Сайер (Венгрия), Туне Келам (Эстония) а также Йозеф Даул (Франция). Резолюция была принята 553 голосами (44 проголосовали против, 33 воздержались). Наблюдатели отмечали, что резолюция представляет собой «разбавленную» версию декларации, одобренной Европарламентом в сентябре 2008 года, содержавшей предложение приурочить к тому же дню поминовение «жертв сталинизма и нацизма».

Если в резолюции Европарламента упоминание о жертвах «сталинизма и нацизма» было опущено, то в резолюции Парламентской ассамблеи ОБСЕ «Воссоединение разделенной Европы» (1 июля 2009) особо отмечается, что «в XX веке европейские страны пострадали от двух тоталитарных режимов, которые несли с собой геноцид и преступления против человечества, - нацистского и сталинского». Эта резолюция была с восторгом воспринята рядом политических движений Восточной Европы, выступающим за пересмотр исторического опыта XX века. В частности, потому, что развитие этой темы дает новый импульс требованиям компенсации «ущерба от оккупации», которые страны ЦВЕ предъявляют России, как правопреемнице СССР.

Так, Всеукраинское объединение «Свобода» назвало резолюцию ОБСЕ «установлением исторической справедливости» и заявило, что «осуждение преступной коммунистической системы однозначно станет для Украины основанием требовать от Москвы официальных извинений и компенсаций за геноцид украинцев и оккупацию Украины». Употребление термина «геноцид» в резолюции ОБСЕ фактически дает международную санкцию фальсификаторам истории, спекулирующим на трагедии голода 1930-х годов («голодомор»).

Кроме того, стоит отметить, что резолюция ОБСЕ по сути дела является вмешательством во внутренние дела России, поскольку в этом документе содержится требование о недопустимости «восхваления тоталитарных режимов, включая публичные демонстрации в ознаменование сталинистского прошлого». Фактически это означает, что ПА ОБСЕ отказывает России в праве проводить военные парады в честь Дня Победы. Другим выпадом в адрес России является предложение отказаться «от структур и моделей поведения, нацеленных на то, чтобы приукрасить историю». Правда, формально это предложение адресовано всем странам-участникам ОБСЕ. Но Институты национальной памяти, которые, как грибы, росли в странах ЦВЕ в последние десять лет, почему-то не вызывали такой болезненной реакции, как комиссия по борьбе с фальсификацией истории, созданная недавно по инициативе президента России.

И здесь мы подходим к чрезвычайно важному и принципиальному для темы исторической политики моменту – ее институциональному обеспечению. Даже если политики и оттесняют историков в своих попытках разыграть историческую карту, они все равно не могут обойтись без профессионального экспертного сообщества. В странах ЦВЕ подобное сообщество существует и пользуется значительным влиянием. Главными инструментами этого сообщества являются Институты памяти. Функции их довольно многоплановы: так, Институт национальной памяти в Польше (Instytut Pamieci Narodowej) занимался в том числе изучением архивов служб безопасности ПНР, обслуживая проводимую антикоммунистическим правительством политику люстрации. (По-видимому, именно негативный польский пример тормозит создание Института памяти народа в Чехии, где социал-демократы настойчиво требуют, чтобы деятельность Института наряду с представителями других партий контролировали коммунисты).

Украинский Институт национальной памяти (УИНП) созданный сразу после «оранжевой революции» на Украине, занимается в основном идеологическим обеспечением концепции голодомора как геноцида украинского народа со стороны России, включая «участие в реализации государственной политики по признанию на международном уровне голодоморов в Украине актами геноцида». Заслуживает внимания тот факт, что обязанности директора Института исполняет не историк, а львовский физик-теоретик Игорь Юхновский, родившийся в 1925 году в Волынском воеводстве Польши (ныне Ровенская область). Институт также стал местом трудоустройства выходцев с Галичины, многие из которых работали ранее в альма-матер Юхновского – Львовском институте физики конденсированных систем. В настоящий момент Институт памяти является государственным учреждением в структуре Кабинета министров Украины и имеет статус органа исполнительной власти.

Аналогичные структуры существуют в Венгрии, Словакии и странах Балтии (например, Центр исследований геноцида и резистанса в Литве). Вместе они представляют собой влиятельную и эффективную сеть, навязывающую общественному мнению представление о необходимости пересмотра итогов Второй мировой войны и роли в ней России и стран ЦВЕ.

«Неприятно озадачивает то, что объективный вес «исторической политики» в контексте европейских и международных евразийских отношений становится чрезмерным, – отмечал в своем интервью «Независимой газете» ректор МГИМО, политолог Анатолий Торкунов. – Этот фактор утяжеляет позитивную коммуникацию между странами и народами, создает и возрождает негативные образы соседей, в целом формирует образ другого, как образ врага».

По словам Торкунова, хотя у многих сегодняшняя «историческая» дискуссия «вызывает зубовную боль, и даже зубовный скрежет», «если она существует, тем более в европейских масштабах, то мы не можем в ней не участвовать. В противном случае портрет России в Европе, по крайней мере в ее «новой» части, нарисуют без нас».

Однако есть ли у России возможности дать адекватный ответ?

А что у нас?

Прежде всего, следует отметить, что ничего подобного восточноевропейским Институтам национальной памяти, в современной России нет. Пример общества «Мемориал», созданного на заре перестройки и гласности для переосмысления истории, к сожалению, не может считаться удачным. Главной его целью было покаяние русской нации за грехи сталинизма, в то время как задачей Институтов памяти стран ЦВЕ является «позитивное рессентименто» и оправдание темных страниц собственной истории. Именно поэтому «Мемориал», даже при всем благородстве декларируемых целей (превратить «войну памятей» из постоянного источника новых психозов и конфликтности в основание для нового сотрудничества») не столько оппонирует противникам, сколько капитулирует перед ними.[3] К сожалению, историческая политика в ее нынешнем восточноевропейском изводе – это своего рода бои без правил или борьба в грязи, и никакое либеральное миндальничание в ней не котируется.

Необходимость адекватной реакции на навязывание нового образа Второй мировой войны и роли в ней России осознается на государственном уровне: об этом говорит инициатива Дмитрия Медведева по борьбе с фальсификацией истории. Член президентской комиссии, депутат ГД Константин Затулин без обиняков связывает создание этого органа с деятельностью Институтов памяти в странах ЦВЕ – «Институты национальной памяти, переписывающие историю по госзаказу, появились в Польше, на Украине и в Прибалтике, и предвзятые решения, подобные резолюции ОБСЕ, подчеркивают, что этому необходимо дать государственный отпор». Но одной комиссии, на 28 членов которой приходятся 2 профессиональных историка, и еще 2 человека с историческим образованием, безусловно, недостаточно. В то же время российская историческая школа, как считают некоторые эксперты, не вполне готова принять равный бой с восточноевропейским экспертным сообществом. По мнению историка Роя Медведева, «историки России находятся в очень трудном положении, потому что они являются чрезвычайно слабым научным сообществом. Советский Союз распался меньше 20-ти лет назад, советская историческая наука была, конечно, насквозь фальсифицированной, и она строилась на основе истории партии, там такие вопросы не возникали. И сейчас, когда Советский Союз распался, а историки новые еще не выросли, а старые даже не знают, как к каким вопросам подходить, то просто корпус историков не авторитетен. Понимаете, в России нет авторитетных историков, просто нет никаких. То есть, выступает какой-нибудь академик или директор Института истории, его никто в Польше, в Венгрии, в Болгарии, на Украине не знает и с ним считаться не может. То есть, в российской исторической науке еще не выросло поколение свободных, не догматических историков, способных работать в архивах».

С этой точкой зрения можно было бы согласиться, если бы ситуация в странах ЦВЕ не была бы аналогичной – там за 20 лет авторитетные историки откуда-то появились, а там, где не появились, их с успехом заменили физики-теоретики вроде Юхновского. Вопрос, по-видимому, лежит все-таки в плоскости государственной поддержки тех или иных направлений исторического поиска, в частности, создания соответствующих институтов. Эти институты могли бы фокусировать свое внимание как на проблеме противостояния фальсификации истории в целом, так и на отдельных болезненных проблемах, используемых восточноевропейским экспертным сообществом в борьбе за переоценку Второй мировой войны и роли в ней России. Таких проблем достаточно много: помимо собственно Московского пакта, это и Катынь, и голодомор, и послевоенная «оккупация». Едва ли не единственной организацией, занимающейся такого рода проблемами и имеющей государственную поддержку, является Группа по сложным вопросам, вытекающим из истории российско-польских отношений. Группа была создана в 2002 году, а в новом формате и с расширенным мандатом существует с 2008 года. Сопредседателями Группы являются ректор МГИМО Анатолий Торкунов и бывший министр иностранных дел Польши профессор Адам Ротфельд. Группа, в состав которой входят профессиональные дипломаты и историки, обращает особое внимание на работу с неизвестными ранее архивными документами и обеспечение взаимного доступа к архивам.

По мнению белорусского политолога Юрия Шевцова, директора Центра проблем европейской интеграции, институтов, занимающихся исторической политикой, в России почти нет. России «необходима развитая система негосударственных структур, работающих в контакте с государственными ведомствами: фондов, СМИ, НГО и т.д». С Шевцовым согласен и молдавский политолог, директор Социал-демократического института в Кишиневе Богдан Цырдя. Он считает, что «РАН, всевозможные университеты и научные центры, наряду с правительственными учреждениями, являются очень громоздкими, неповоротливыми, бюрократизированными и малоэффективными структурами. На Западе большую роль играют НПО, Think-tanks (исследовательские структуры, живущие на грантах), всевозможные ассоциации историков, политологов и так далее».

На данный момент существует несколько фондов, чья деятельность в той или иной степени затрагивает проблематику исторической политики. Так, среди целей и задач Фонда «Русский мир» (исполнительный директор – Вячеслав Никонов) значится «формирование благоприятного для России общественного мнения», «содействие установлению климата межнационального уважения и мира», «создание системы экспертного обеспечения гуманитарного измерения внешней политики России». Однако вклад «Русского мира», также как и некоторых других фондов (Фонд Столыпина, Фонд Солженицына) в формирование национальной исторической политики на данный момент крайне скептически оценивается экспертами. По словам Роя Медведева, «это всё настолько маловлиятельные и малоизвестные организации, что влияние их совершенно незначительно. Я сам историк, и я все эти фонды знаю и с некоторыми из них сотрудничаю, допустим, «Мемориал». Но влияние его невелико, газета у них выходит, и это хороший, интересный фонд. Фонд Солженицына, он занимается изучением архивов эмиграции. Они создали очень ценную и очень важную Библиотеку русской эмиграции, там происходят обсуждения. Но это всё какие-то крошечные участки всей российской истории. Уже другие фонды совершенно незначительны, они создаются и быстро исчезают».

Негативно оценивает деятельность фондов и Алексей Кузьмин: «я всегда считал, что разнообразные, как бы это сказать повежливее, создаваемые разного происхождения кормушки играют гораздо меньшую роль. На самом деле, точнее говоря, они играют ровно ту роль, которую хотят играть их руководители, в первую очередь, я прошу прощения за то, что я назвал эту главную роль, роль кормушки».

Более осторожен в своих оценках деятельности фондов, занимающихся исторической политикой, председатель Отдела по взаимоотношениям Церкви и общества Московского Патриархата отец Всеволод Чаплин: «что же касается ныне действующих институтов, занимающихся проведением в жизнь политики памяти, то мне хотелось бы видеть их более мобильными, более активными, способными отстаивать в мире свое видение истории, а главное – правду».

Убить режиссера

На данный момент, пожалуй, только одна неправительственная организация отвечает пожеланиям отца Чаплина: это фонд «Историческая память», созданный осенью 2008 года. Целью деятельности Фонда, как указывается на его официальном сайте, является содействие объективным научным исследованиям актуальных страниц российской и восточноевропейской истории XX века. Успешная деятельность Фонда в значительной степени связана с личностью его создателя, молодого историка Александра Дюкова. Дюков, специалист по истории советского партизанского движения, выпустил несколько книг, посвященных разоблачению фальсификаций Второй мировой войны (в частности, в книге «Миф о геноциде: Репрессии Советских властей в Эстонии» доказывалось, что репрессии в Эстонии не носили этнического характера, общее число репрессированных завышается эстонскими политиками в 2,5 раза (реальное число — 54,7 тысяч), а число умерших от репрессий — в 6 раз (реальное число — 9,5 тысяч человек; в монографии «Второстепенный враг: ОУН, УПА и решение «еврейского вопроса» анализировалась роль украинских националистов в уничтожении евреев в годы Второй мировой войны и т.д.) Деятельность Дюкова носит отчасти провокативный характер: так, он обрел широкую известность после заявления о том, что хотел бы «лично убить режиссера» латвийского фильма «The Soviet Story» (о сотрудничестве СССР и Третьего Рейха, Холокосте, депортациях и голодоморе) и «сжечь нахер латышское посольство». Позже Дюков выпустил книгу «The Soviet Story: Механизм лжи» в которой произвел подробный критический анализ содержащихся в фильме фальсификаций.

Фонд «Историческая память» активно участвует в обсуждениях и дискуссиях, связанных с историей Второй мировой войны, голодомора и послевоенных репрессий. Последним примером может служить дискуссия «Договоры 1939 года между СССР и Германией: правовые и политические последствия», организованной латвийским объединением «Центр согласия», в которой, наряду с латвийскими историками и парламентариями, принял участие и глава фонда Александр Дюков.

Однако одного фонда, одной комиссии и одной рабочей группы на всю Россию, безусловно, недостаточно для ведения профессиональной дискуссии. Необходима сильная когорта историков, которые могли бы не только аргументировано противостоять усиливающимся попыткам пересмотреть историю Второй мировой войны и других ключевых событий XX века, но и активно проводить российскую историческую политику на международной арене. Впрочем, эксперты не слишком высоко оценивают шансы на создание сильной исторической школы в ближайшее время. По мнению профессора РГГУ Алексея Кузьмина, «историческую политику в наибольшей мере проводит система образования. Здесь я вынужден абсолютно согласиться с господином Бисмарком, который утверждал, что во Франко-прусской войне победил прусский учитель. Так вот, если у вас система образования в том чудовищном беспорядке, в котором она находится, если сама образовательная деятельность является активно не уважаемой в обществе, то, соответственно, у вас довольно трудно с формированием осмысленной исторической политики».

Ситуация кажется безвыходной, но, возможно, все не так плохо. Заинтересованность государства в создании эффективной системы «мобильной защиты» отечественной истории может дать новый импульс престижу исторической науки и повысить значение неформальных объединений специалистов по дискуссионным проблемам истории XX века. Существуют, например, многочисленные форумы историков-любителей, занимающихся Второй мировой войной: в ряде случаев эти дилетанты ориентируются в материале лучше убеленных сединами профессоров. Новые информационные технологии, возможно, откроют перед историками-любителями неожиданные перспективы. По мнению Богдана Цырди, «государство должно поддерживать и создавать всевозможные сети, в том числе в СНГ и за его пределами, что будет обеспечивать быстрое и качественное реагирование и развитие исторической политики России, от которой напрямую зависит сохранение российского влияния в сопредельных территориях».

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Генезис мифа убедительно показан, например, в работе Льва Гумилева «Черная легенда»

[2] Т.е. в 2004 году, т.к. Миллер говорил об этом в своей лекции в «Билингве» летом 2008 года.

[3] Вот наиболее характерные выдержки из Обращения «Мемориала» «О «национальных образах прошлого» ХХ век и «война памятей»: «Что такое день 17 сентября 1939 года для польского народа? Это день национальной трагедии, когда страна, из последних сил сопротивлявшаяся гитлеровской агрессии, подверглась внезапному и ничем не спровоцированному вторжению с Востока. Это исторический факт, и никакие ссылки на несправедливость довоенных границ или на необходимость обеспечить Советскому Союзу западные рубежи обороны не могут снять со сталинского руководства ответственности за соучастие в гитлеровской агрессии против Польши». «Как следует воспринимать события 1944 года, когда Советская армия вышибла немцев из Литвы, Эстонии и большей части Латвии? Как освобождение Прибалтики от гитлеровцев? Как важный этап на пути к окончательной Победе над нацизмом? Безусловно; и именно так воспринимаются эти события в мире. В России это восприятие особенно остро, оно вошло в основу национального самосознания. Но для эстонцев, латышей и литовцев военные победы Советская армии означали еще и возвращение их стран в состав СССР — государства, которое в 1940 лишило их национальной независимости, возвращение режима, который за 11 месяцев, с июля 1940 по июнь 1941 успел зарекомендовать себя многочисленными арестами и приговорами по политическим обвинениям, депортацией десятков тысяч человек в Сибирь и Казахстан, бессудными казнями заключенных в первые дни войны. А в ближайшем будущем, которое окончательно определилось осенью 1944, их ожидали насильственная коллективизация, новые аресты и новые массовые депортации».

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67