Искусство политической жизни

От редакции. В ночь на 26 мая истек срок заявки на проведение акции "Народного собрания", но его сторонники продолжали митинг перед парламентом Грузии с требованием отставки Михаила Саакашвили. Спецназ МВД Грузии приступил к разгону митингующих. Президент Грузии обвиняет в гибели двух человек руководителей оппозиции. Сегодня же в Грузии отмечают 20-летний юбилей со дня провозглашения независимости, в стране проходят запланированные торжественные мероприятия. Своим мнением о грузинских реформах с РЖ поделился философ, публицист Александр Марков.

* * *

Даже самый общий взгляд на грузинские реформы, последствия которых слишком наглядны, чтобы быть объясняемыми только через заимствование хозяйственных моделей или вовлечение в орбиту экономической стратегии стран-партнеров, показывает странную несоразмерность экономических и политических шагов. Обычно реформирование связывают с размыканием границ, как политических, так и социальных групп (застаревших привычек, принятых способов освоения материальной действительности и реакции на их изменение) - открыв возможность для себя быть другими, чем они есть, граждане и воспринимают реформы как новую подлинную динамику жизни. В Грузии, напротив, реально осуществляемые реформы приводят не к размыканию границ, не к отказу от застарелых способов решения проблем, а напротив, к предельному замыканию общества в готовых образцах поведения. Реформа не меняет людей, напротив, требует от них все глубже входить в собственные привычки, находя в себе то лучшее, что и может показать и страну, и проводимую в ней политику с лучшей стороны.

Такое замыкание видно и в нынешних реформах в Грузии, начиная от самых внешних черт официальной культуры и кончая глубинными принципами функционирования национальной экономики. В надзор (реформу МВД) вкладывается больше, чем в организацию трудового рынка и модернизацию производственных мощностей, отдельные улицы и виды транспорта получают преимущественное финансирование, тогда как остальные улицы остаются вообще без финансирования, банки превращаются из места хранения вкладов в паевые инвестиционные фонды, которые обеспечивают готовое вложение заранее расписанных средств в уже отведенные для них ниши.

Больше всего такое замыкание готовых социальных границ напоминает систему долгосрочного развития армии, в которой “стратегические приоритеты” заранее определены, а не развитие национальной экономики и культуры, определяемое сложными и часто непредсказуемыми сдержками и противовесами интересов. С одной только разницей - грузинские реформы идут довольно быстро, гораздо быстрее, чем стратегическое развитие плановой или армейской экономики, которое требует многочисленных согласований и проверок.

Неудивительно, что как только в Грузии начинает проявляться внутренняя инвестиционная активность, инвестиции идут не в конкретное производство, не в станок или поле, которое дает товар на продажу, а в секторы социальной реальности. Это не только постройка новых больниц за счет инвестиций в городской или сельский кластер, где находится больница, о чем так воодушевленно пишет Лариса Буракова в своей книге. Это и быстрое создание производств или торговли на месте, для данной цели, а не в рамках экономического саморегулирования в масштабах страны, когда, например, строительство по новым технологическим правилам является не результатом развития соответствующих отраслей и преодоления барьеров для входа на рынок (для чего новая технология должна предлагать и существенный, а не умеренный скачок по параметру цена/качество), а создания на данном конкретном месте определенной социальной реальности, в которой должно найтись место и ищущим работу строителям, и инженерам, и новаторам. В некоторых случаях это будет технологический прорыв, а в некоторых - совершенно традиционная, не затронутая никакой модернизацией экономика.

Собственно, такая социальная замкнутость определяется не только сравнительно слабой экономической развитостью Грузии еще как республики СССР, но и более длительным историческим опытом: грузинский народ вынужден был мириться с отсутствием политического единства и неизбежными поражениями под давлением сильных соседей - Османской и Российской империй, и тогда, не видя ни в одной войне ни “чести” (в европейском смысле), ни возможности расширить территорию, стал воспринимать любую войну как чужую, как войну, в которую он оказался вовлечен, а не ту, в которой он решил показать себя соседям, отказавшись от прежних привычек ради демонстрации действительного или мнимого “единства нации”. Поэтому именно бойкот (откликающийся сейчас такими показательными акциями, как снос прекрасного Кутаисского мемориала) был основой грузинской сепаратистской политики, а переживание войны как “чуждого” дела, конечно, сказалось и в бескомпромиссных агрессиях постсоветского времени.

Но есть еще более глубокий, чем политический, фактор такой замкнутости: это иное понимание сословности, чем то, к которому привыкли и в Европе, и в России. В Грузии групповые (“сословные”) привилегии не были результатом вынужденного распределения обязанностей внутри системы управления, но единственным способом создать систему управления. В стране, которая не исходит в своих действиях из понятия “национального единства”, нет никакой возможности принять за систему управления достигнутый уровень политических компромиссов. Напротив, эта система должна создаваться всякий раз заново, с новыми центрами политически и экономически влиятельных лиц, которые именно своим приоритетом перед другими участниками системы (более быстрым обогащением или более мудрыми советами) и создают с нуля эффективную систему управления. Именно такой автоматизм создания целого мира социального взаимодействия здесь и сейчас должен привлекать местных инвесторов, напуганных слишком роковым воздействием мировых макроэкономических факторов на национальные экономики во многих странах, здесь даже если инвестор пострадает в результате очередного провала данного кластера экономической жизни, он будет еще долго получать бонусы от созданной здесь и сейчас системы взаимодействия экономических субъектов.

Итак, что же “получилось у Грузии”? Грузия действительно справилась с построением капитализма - с одной только оговоркой: это не капитализм тех производственных отношений, примерами которых ощетиниваются учебники политической экономии. Та ситуация, в которой человек оценивается как элемент производства, так что в расчет принимаются только “профессиональные качества”, пригодность к функционированию в сложном механизме, Грузии чужда.

Конечно, грузинское население еще долго будет вспоминать основную травму советского времени - превращение человека в однотипный стандартизированный винтик системы, подгонка которого к системе осуществляется даже не за счет его модификации, не за счет обучения новым правилам и приёмам работы, а за счет перераспределения обязанностей внутри управляющей винтиками номенклатуры, за счет круговой поруки, вытянутой по вертикали. Если другие республики еще могли как-то мириться с таким положением дел, точнее, могли как-то смягчить травму - представители партийной элиты рассчитывали на карьеру уже во всесоюзных, а не республиканских органах власти, колхозники - на переезд в город, горожане - на поступление на крупные предприятия, и таким образом социальное унижение компенсировалось обещанием будущего роста - то в Грузии меньше всего было создано таких “обещаний” в виде промышленных гигантов или вакансий для грузинской элиты во всесоюзных органах власти.

Но главное, что само представление о производстве как об эффективном превращении имеющихся функций в эффекты производства, а эффектов - в деньги, оказалось чуждо грузинской производственной культуре. Капиталистическая схема, в которой “невидимая рука рынка” требует от любого участника производства использовать только какую-то одну функцию, превращая постоянное воспроизведение нормы изготовления изделия в источник постоянной прибыли, не осуществилась в Грузии. И в советское время, и в нынешнее сельская местность производит вино, строительство осуществляется за счет неформальных связей, похожих на взаимопомощь крестьян, а завод функционирует как разросшееся фермерское хозяйство со своими мастерами и подмастерьями.

Таким образом, и последние реформы в Грузии, привлекшие значительные инвестиции, представляют собой не что иное, как особый тип приватизации и капитализации, но не отраслей, а социальных отношений. Ни про одну из грузинских реформ нельзя сказать, что она поменяла к лучшему какую-то отрасль экономики, или даже, что она однозначно положительно сказалась на судьбе отдельного предприятия, даже если в будущем такая оптимизация может обернуться издержками и ослаблением данного сектора экономики. Но про все эти реформы можно сказать, что они автоматизируют многие социальные отношения: если ранее они были опосредованы чьим-то личным авторитетом, то теперь всякий авторитет существует только потому, что другие согласны считать его авторитетным. Если ранее местный начальник определял, как должен идти ход снабжения, или каким правилам должно подчиняться рабочее время, или в каком порядке удовлетворяются потребности повседневности - то теперь авторитет перестал быть удерживаемым “титулом” и стал родом капитала, накопленного благодаря успешной деятельности. Каждый участник социальных отношений начинает с того, что уважает собственный авторитет, протестуя против поборов или плохих дорог, а потом уже ищет тот “банк”, в который он “вложит” этот авторитет - то есть лицо или институт, которое почти автоматически решит эту проблему.

Пока Россия видела такую автоматизацию решения проблем (и присвоения президентом страны авторитета по жестоким законам “дикого капитализма”) с худшей стороны - войны против Южной Осетии, которая велась с нарушением всех социальных правил, бесчестная война. Можно только надеяться, что такое полное разрушение правил социального сосуществования будет с негодованием отвергнуто и осуждено самим грузинским народом, как только грузинская экономика начнет переживать прежде неизвестные (или незаметные после обнищания 1990-х гг.) трудности, и необходимо будет вырабатывать новые формы социального взаимодействия. Если сейчас России есть чему поучиться у Грузии, то тогда уже будет много больше - не только “как у Грузии получилось”, но и “как продолжает получаться”.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67