"Кризис", "хаос", "беда", "цепная реакция", "катастрофа", "поражение", "паралич" - этими и другими алармистскими выражениями пестрит европейская пресса после провала референдума в Ирландии о ратификации Лиссабонского договора. Общая картина, однако, оказалась окрашенной не только "похоронными" нотками в отношении дальнейшего хода европейской интеграции, но и некоторыми странностями, сопровождавшими весь процесс ратификации. Так, по сообщению газеты "Sunday Times", ирландский премьер-министр не нашел ничего лучшего, как перед самим голосованием честно признаться согражданам в том, что он сам не дочитал до конца текст Лиссабонского договора. Да и вообще, по оценкам специалистов, этот текст на 95% повторяет тот же самый проект Конституции Евросоюза, который был совсем недавно отвергнут французами и голландцами. Так что получается, что европейцам предлагают тот же самый товар, но в другой обертке.
Референдум в Ирландии, относительно небольшой и не претендующей на лидерство страны, представляет собой типичный симптом (по крайней мере, в том смысле, который вкладывал в это слово Славой Жижек). Это отдельный (даже исключительный, с точки зрения технологии утверждения договора на референдуме, а не в парламенте) случай, который тем не менее содержит в себе более широкие тенденции и дает возможность делать обобщения, касающиеся всей Европы. Без преувеличения можно утверждать, что ирландский референдум обозначил основные линии противостояния (если не раскола) внутри Евросоюза. Их оказалось несколько.
Во-первых, мы увидели своеобразную версию извечного конфликта между демократией, с одной стороны, и неизбираемой (и поэтому, по мнению многих, не полностью легитимной) элитой - с другой. Весьма симптоматично, что "евроэнтузиасты" описывают победившее в Ирландии большинство как "толпу", состоящую из любителей "Гиннеса".
Во-вторых, произошло столкновение между консерватизмом "ирландского большинства" и либерализмом, который оно приписывает Брюсселю. Причем эта линия дискуссии оказалась явно окрашенной в биополитические тона, о чем свидетельствует особый упор на перспективы легализации абортов и эвтаназии, которые откроются, по мнению ирландских консерваторов Sinn Fein, в случае более тесной привязки их страны к ЕС.
В-третьих, по разные стороны словесных баррикад оказались национализм и космополитизм. Ирландцы напомнили о том, что в Европе существуют национальные государства, которые отнюдь не автоматически интегрируются в наднациональные структуры управления.
В-четвертых, ирландское "нет" Лиссабонскому договору можно интерпретировать как голос тех, кто отдает приоритет ценностям нейтралитета и кто, вероятно, озабочен попытками превращения Европейского союза в самостоятельного игрока на поле безопасности, в перспективе обладающего военно-политическими функциями.
Результатом "ирландской истории" стало то, что понимание разнородности Европы еще больше усилилось. Это может быть как "плюсом", так и "минусом". С одной стороны, для самого Евросоюза может быть полезно начать вплотную задумываться о новых, более гибких моделях членства, которое не подчинялось бы жесткому своду единых административных норм, а предполагало бы индивидуальные форматы. Идея "Европы разных скоростей" ведь обсуждается давно, и сейчас она актуальна, как никогда. Недавно англичане зарезервировали за собой право самостоятельно определять свою политику в области безопасности, включая миграцию, а сейчас обсуждаются возможности неких "особых" решений по Ирландии (например, в форме "особого протокола", который оставлял бы за этой страной ряд компетенций, которые она не хочет передавать в ведение евробюрократии).
С другой же стороны, этот плюрализм организационных решений может обернуться рыхлостью институциональных структур ЕС. Уже сейчас понятно, что по ряду наиболее актуальных вопросов мировой политики (по Косову, расширению НАТО) среди членов ЕС нет единодушия. Скорее всего, внутренняя разнородность Евросоюза впредь будет только нарастать и может принять самые непредсказуемые формы.
"Ирландский провал" - это урок для многих. Его суть для Запада состоит в том, что отнюдь не любое демократическое решение может иметь позитивный для евроинтеграции характер. Суверенные (и, в строгом смысле слова, политические в своей основе) решения и дальше будут находиться в противоречии с технократической по своей сути логикой Брюсселя, не чувствительной к проявлениям национальной идентичности. Европа сталкивается с перспективой так называемой нормативной ловушки: выступая в качестве носительницы идей демократии и прав человека в отношениях с другими субъектами мировой политика, она сама испытывает проблемы именно с той самой демократией, которая часто преподносит сюрпризы и приводит к результатам, далеким от ожидаемых.
Для России же урок состоит в том, что пропагандистский лозунг о том, что якобы "нет другой Европы, кроме Европы Лиссабонского договора", оказались страшно далеки от реальности. "Другая Европа" есть, и причем, по всей вероятности, не одна. Соответственно, борьба за конструирование того, что такое Европа, и определение места в ней отдельных стран далеко не окончена.