Индийский вариант

Партия, как группа людей, борющаяся за власть с другими подобными ей группами - явление столь же древнее, как и сама политика. В более привычном для нас виде - как легальное общественное объединение, соревнующееся с себе подобными на парламентских и президентских выборах - партии в мире существуют только последние полтора-два столетия. Можно сказать, что представительная демократия нового и новейшего времени в известном смысле цивилизовала издревле присущую человечеству борьбу партий, легализовав ее, введя в культурные рамки и подчинив нормам конституционного права. Пресловутые PR, какими бы "черными" они иногда не были, все-таки лучше яда, кинжала или бунта.

Исторический процесс становления партийно-политических систем параллелен процессу утверждения капитализма. Парламентские партии возникли в конце XVII в. в Англии. Во время Великой французской революции конца XVIII в. политические партии стали создаваться на европейском континенте. Там они существовали в виде легальных публичных клубов (напр. клуб кордельеров) или тайных заговорщических обществ (напр. "Союз равных" Бабефа). В конце XIX в. массовые партии с четко фиксированным членством начинают создавать европейские социалисты. Их примеру следуют и некоторые буржуазные политики. В настоящее время массовые партии уходят в прошлое, на смену им идут партии кадровые, создаваемые главным образом для проталкивания тех или иных кандидатов на выборах, практически неотличимые между собой в идейном плане.

Каждый этап эволюции партийных систем был связан с крупными сдвигами в системе мирового капитализма. Каждая новая буржуазно-демократическая революция открывала новые возможности для легальной борьбы партий, усиливала их роль в политической системе. Это было связано с тем, что последняя все больше и больше подвергалась воздействию законов рынка. Вполне обоснована тенденция современной политологии рассматривать демократию сквозь призму рыночных механизмов. Демократическое государство - это, в сущности, просто политический рынок.

Существует много видов классификации политических режимов, но большинство из них отделяют режимы демократические от т.н. недемократических. При этом выставляются разные критерии отличия, но один из них выпирает очень четко - демократический режим, в понимании современной политической науки, это тот, в котором налицо свободная конкуренция партий в борьбе за обладание государственной властью. Короче говоря, демократический режим - это господство рыночного механихма в политике, наряду с "политическим релятивизмом" (термин, введенный в начале ХХ в. П.И. Новгородцевым), т.е. отсутствием единой общеобязательной ценности, исповедуемой государством.

Современная демократия - это стихия рынка во всем, в т.ч. в политике. Специфические понятия, вошедшие в нашу жизнь в последние 15 лет, наглядно отражают эту природу нынешней политики. "Политические технологии", "политический менеджмент", "политический маркетинг", "PR" - все эти термины, заимствованные из экономики, подчеркивают не просто полную обусловленность современной политики законами экономической жизни, но и характер политики как разновидности бизнеса (кстати, еще одно ценностное понятие, отражающее коренное отличие капитализма от исторически предшествовавших форм рыночной экономики).

Определения функций партии, даваемые в политологии, отталкиваются, как правило, именно от модели политического рынка. Однако, современная западная плюралистическая модель - не единственная партийная система на сегодняшний день и тем более в истории. Деление партийно-политических систем на плюралистические и монопартийные основано на формальных признаках. В социалистических ГДР, Чехословакии, Польше, Болгарии официально существовало две или несколько партий. Даже в Китае времен "культурной революции" сохранялись, помимо КПК, еще 8 партий. Но, поскольку во всех этих странах монополия ("руководящая роль") одной партии была обеспечена, если не всегда de-jure, то уж de-facto обязательно, и никакой конкуренции на выборах не было, эти партийные системы нельзя объединить в одну группу с плюралистическими демократиями США, Западной Европы и послевоенной Японии.

Итак, главным критерием "демократичности" режима считается именно наличие в нем политического рынка, при котором ведется открытая, легальная борьба партий за избирателя в рамках закона. Партийные обещания - товар, который предлагается массовому покупателю на огромной ярмарке, именуемой всеобщими выборами, Кто сумел продать этот товар наибольшему числу покупателей, тот и преуспел в данном бизнесе. В чистой прибыли - участие во власти.

Необходимым условием политического рынка, как и всякого другого, является именно вариативность, стохастичность протекающих на нем процессов. Если депутаты представительного собрания, пусть даже и от разных партий, избираются по разнарядке, то ни о какой вариативности не может быть и речи. То же самое можно сказать и про плюралистическую систему, в которой исход выбор можно с большой точностью предсказать заранее. Формы ограничения политического рынка, т.е. установления заранее определенного результата политического процесса, в истории известны разные. Закрепленная в конституции монополия одной партии на власть - только один из таких способов, самый грубый и потому наименее эффективный. Само наличие партии, как субъекта власти, логически предполагает альтернативу, ибо партия, как часть целого, не может быть одна.

История двух последних столетий представила различные примеры партийно-политических систем, как рыночных и нерыночных, так и смешанных. Были опробованы многочисленные формы ограничения или полной ликвидации рыночной стихии в политике. Одной из таких форм стали монопартийные режимы (СССР и большинство стран социалистического лагеря, фашистская Италия и национал-социалистская Германия, а также ряд развивающихся стран Азии и Африки, напр. Ирак).

Многие военно-диктаторские режимы в Латинской Америке также представляли собой одну из форм ограничения политического рынка. В отличие от монопартийных режимов, генеральские хунты не монополизировали политический рынок, они его попросту на время "закрывали" для всех партий. Здесь также можно усмотреть сходство с экономическими системами. Если КПСС выступала как монополия на "рынке политических услуг", подобно тому, как в экономике социалистическое государство было единственным работодателем, то Пиночет и ему подобные временно закрывали "политическую ярмарку", аналогично тому, как в чрезвычайной ситуации власть иногда закрывает большие публичные торжища. Но латиноамериканские диктаторы никогда не собирались становиться навечно монополистами на политическом рынке, а тем более - навсегда его упразднять. Тот же Пиночет объявил на политическом "базаре" Чили "санитарный день", чтобы, когда рынок снова открылся, на нем уже не предлагали недоброкачественного товара (т.е. социализма) по бросовым ценам.

Одним из наиболее долговечных среди таких авторитарных беспартийных режимов была диктатура генерала Франко в Испании, продолжавшаяся 36 лет. Все подобные авторитарные системы, как правило, более или менее мирно уступали место плюралистическим системам - как только власть разрешала возобновить политический "торг".

Смешанные формы, т.е. режимы с ограниченным политическим рынком, встречались в истории гораздо чаще, особенно в период утверждения демократии современного типа. Наиболее показательна здесь модель Второй империи во Франции (1852-70), где законодательный корпус избирался на основе всеобщих выборов, но имел весьма незначительные полномочия, к тому же существовали большие ограничения на создание и деятельность партий. В принципе схожая модель была создана в России в период думской монархии (1906-17), но у нас, напротив, цензово-сословный избирательный закон 1907 г. был призван создавать в Думе численное превосходство известных партий, при том, что тогдашняя Дума обладала почти столь же широкими полномочиями, как и нынешняя.

Характерными особенностями подобных смешанных систем являются наличие в государстве конкурирующих политических партий (плюрализм) и в то же время отсутствие у них мощных рычагов влияния на высшую государственную власть. Такое положение достигается тем, что исполнительная власть является ответственной не перед властью законодательной, а перед главой государства. Этот важный момент в свое время хорошо выразил государствовед Русского зарубежья И.А. Ильин, формулируя государственный идеал будущей России: "Верховную власть следует мыслить... как самостоятельную правовую творческую реальность, пребывающую во главе государства"; а также: "Никакая партия как таковая не может и не должна рассчитывать на захват власти по большинству голосов".

Для подобной системы неважно, является ли глава государства наследственным монархом, плебисцитарным монархом (как Наполеон I или Наполеон III) или выборным президентом. Последнее больше отвечает идее политики как рынка. И все-таки наличие главы государства, пусть даже и выборного, возглавляющего не одну, а все ветви власти, ставит существенную преграду на пути полного превращения государственной политики в стихию рыночной конкуренции.

Стоит задуматься над вопросом: а может ли рыночный плюрализм в политике являться самоцелью? Вообще, позитивное или негативное отношение к политике как рынку или бизнесу есть основной критерий идеологического различия между партиями. Полное уподобление политики экономическим стихиям - лакмусова бумажка либерала. По разные стороны от либерализма начинается стремление ограничить политический рынок. При этом традиционный европейский консерватизм (в отличие от англосаксонского консерватизма, который есть доведенный до крайности либерализм) стремится к тому, чтобы подчинить политический рынок высшим государственным интересам. С другой стороны, коммунисты, приходя к власти, свертывали политический рынок ради осуществления своих утопических программ.

Если политика - это действительно, по определению И.А. Ильина, "солидарная деятельность во имя общей цели", а государство в самом деле "строится не по принципу корысти, а по принципу правоты", то политический рынок, в сущности, есть терпимое (поневоле) зло для государства. И мы видим, что в реальности ни в одном государстве политический рынок в чистом виде не существует. Все эталонные современные демократии в той или иной степени ограничивают конкуренцию в политике, а также стремятся поставить высшую государственную власть вне переменчивых симпатий избирателей. Эту особенность подметил другой политолог Русского зарубежья, Н.Н. Алексеев. По его суждению, "если бы система дезорганизованного и не стабилизированного "общественного мнения" без всякого ограничения господствовала бы в государственной жизни, любое государство распалось бы и перестало существовать.

Если западные демократии не подвергаются распаду, это значит, что в них существует некоторый корректив безбрежной динамики неорганизованного общественного мнения... Его существованием объясняется, почему, например, несмотря на постоянную смену правительств, Великобритания вела одну и ту же внешнюю политику; или почему, несмотря на скачку министерств во Франции, устои Французской Республики оставались весьма консервативными... Во всяком, даже самом демократическом государстве, имеется некоторая политическая константа, хотя ее наличность и заслонена ныне пышными декорациями демократического режима и фразеологией парламентаризма". Современные политологи пишут о стабильном слое государственного аппарата США, остающемся при любых президентах и до известной степени служащем хранителем "американских ценностей" в политике этого государства. Нельзя не заметить наличие слоя, обеспечивающего преемственность государственной политики, и в нынешней России.

Свобода политической конкуренции, с точки зрения здравого государственного смысла, может быть ценностью только низшего порядка по отношению к стабильности и безопасности государства. Под государством же здесь следует понимать не нечто отдельно стоящее от общества, но включающее его в себя, т.е., по определению того же Н.Н. Алексеева, "общественный индивидуум наиболее сложившийся, наиболее установившийся и наиболее выпукло выступающий в человеческой истории".

Следует также обратить внимание на один кажущийся парадокс. Принцип свободы политической конкуренции, доведенный до логического конца, на самом деле отрицает многие ценности личной свободы, связанные с понятием демократии. Подчиняя общественную жизнь личности самодовлеющей политической борьбе, он оставляет мало места для автономной самореализации личности в неполитических сферах. Между тем, как писал И.А. Ильин, "люди живут не для того, чтобы заниматься политикой, но чтобы творить культуру". Господство политического рынка в наиболее развитых демократических режимах можно уподобить, по воздействию на личность, его полному отсутствию в режимах тоталитарных: и те и другие оборачиваются навязыванием человеку какой-то одной определенной модели политического поведения.

Политический рынок, как и всякий другой, в своем развитии стремится к высвобождению из-под государственного вмешательства, тем самым отрицая государство как институт правового господства. Абсолютное доминирование рыночных механизмов в политике низводит право со степени этически обоснованного регулятора отношений до уровня простых правил игры, морально оправдывающих победителя единственно фактом его успеха.

Отсюда следует, что оптимальный уровень человеческих и гражданских свобод в правовом государстве может обеспечиваться только оптимальным же соотношением в политике между рыночной стихией и (не надо чураться этих слов!) командно-административным ресурсом государства. Понятно, что указанное соотношение должно быть различным для стран и эпох с разными формами и уровнями политико-правовой культуры и политического сознания, с разным историческим прошлым. Особенно взвешенно политики должны подходить к решению данного вопроса в России.

Стохастичность политического процесса имела место у нас на президентских выборах 1991 и 1996 гг., стала существенно меньше в 2000 г. и почти полностью отсутствовала в 2004 г. Очевидно, такая важная часть политического процесса, как формирование верховной власти государства, все больше и больше выходит (уже практически вышла) из-под действия законов политического рынка. Это, наверное, следует считать основной тенденцией развития российской политической системы. В дальнейшем видится возможным один из двух сценариев.

Первый. На неопределенный срок (несколько десятилетий) в России установится мексиканский или индийский вариант. При наличии легальных оппозиционных партий и конкуренции на выборах, одна партия (подобно Институционно-революционной партии в Мексике в 1917-1989 или Индийскому национальному конгрессу в 1947-1977), во многом сращенная с государственным аппаратом, будет иметь преобладающее влияние на рычаги власти. Возможна более либеральная модификация данного варианта, сродни долголетнему правлению Либерально-демократической партии в послевоенной Японии. Передача верховной власти от одного президента к другому будет зависеть не столько от выбора народа, сколько от заблаговременного подбора преемника. При этом выборы приобретают характер формального плебисцита для утверждения главы государства в должности.

Второй. Власть будет искусственно создавать видимость политического рынка и свободной конкуренции. В этом случае еще до 2008 г. возможен инициированный раскол "Единой России" на две партии, отличающиеся одна от другой не больше, чем Республиканская партия от Демократической в США. Выборы, формально альтернативные, приобретают характер соревновательного шоу. Кандидаты на пост главы государства, при всем сходстве программ, будут старательно и искусственно афишировать различия между собой. Это более западный вариант. Он, вероятно, будет способствовать утверждению в мире имиджа России как демократической страны (если только такое возможно!), но то, что он послужит к укреплению основ государственности и действительной демократии (которая есть всего лишь, по определению М. Острогорского в нач. ХХ в., "легальный механизм запугивания управителей управляемыми") в России - весьма сомнительно.

Хотя последовательный либерализм склоняется на сторону второго варианта, трудно не заметить, что как традициям российской государственности, так и реальному состоянию современного российского общества более соответствовал бы первый вариант.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67