"Карикатурный скандал" в зловеще-карикатурном же виде выставил на обозрение две оппозиции. С одной стороны, скандал запустили "с двух рук" - оголтелые исламские фундаменталисты с варварской яростью отозвались на провокацию, учиненную "книжными людьми" Запада. Как-то совсем по-другому выглядел наш, русский, ответ на "карикатурный вопрос". Здесь живой и очень человеческий шарж на религиозную тему столкнулся со столь же человеческой оголтелой тупостью, с бестолковым и таким пронзительно нашим "как бы чего не вышло". Но все равно: что волгоградские шутники, что тамошние же единороссы - все они "с одной стороны". А реконкистадоры и шахиды - с другой, с той самой, где длится вечный бой Чужого против Хищника.
Потому что любые противоречия Чужие и Хищники между собой все равно как-нибудь поладят. Чтобы вместе заняться нами.
Другой ислам
"Карикатурный скандал" запустили вовсе не воинствующие антиисламисты, не неистовые последователи дела Елены Чудиновой и Орианы Фаллачи. "Карикатуры на пророка" - это догматическая выходка идеологов политкорректности, тех самых, чья проповедь мультикультурализма оставила Запад безоружным перед лицом прямой и явной угрозы исламской агрессии.
Именно "политкорректные мультикультуралисты", защитники "маленьких гордых народов" от Чечни до Косова (за вычетом Приднестровья, Абхазии и Южной Осетии), именно они - люди-галлюциногены (в переводе на европейский "глюксманы") западного мира - поставили вне закона любую нравственную и социальную самозащиту общества, абсолютизировали и фетишизировали мифы, позволяющие оправдать, если не "отмазать", что угодно и кого угодно.
И одним из первых результатов работы этих "глюксманов" стала легализация западного мифа об исламе.
Миф, во-первых, провозглашает исламский фундаментализм чем-то в корне противоположным духу Запада, бескомпромиссным врагом западной цивилизации. Во-вторых, миф называет исламский фундаментализм свежей силой, поднимающей на бой молодые, развивающиеся народы. Миф, в-третьих, политкорректно отделяет от "исламизма" собственно ислам и утверждает, что "мудрая и древняя авраамическая религия" вовсе не является источником агрессии и угрозы, а главное, не имеет никакого отношения к радикальному фундаментализму.
В основе мифа антиисторическое, примитивно-клерикалистское (или примитивно-атеистическое, без разницы) отождествление религии с культурной матрицей, ценностной системой, форматирующей функционирование человеческих культур, которые, в отличие от богов и пророков, существуют и противостоят друг другу в реальности. Опыт убедительно свидетельствует: одни и те же религиозные догмы (тексты) способны сосуществовать с самыми разными типами человеческих сообществ. Милосердное и человеколюбивое христианство на определенном этапе развития европейской культуры "спокойно" сочеталось с изуверской практикой массовых аутодафе. А суровый ислам - с проповедью гедонизма в духе Омара Хайяма и миром "1001 ночи".
И с этой точки зрения "миролюбие" и "авраамичность" современного ислама - это политкорректный бред. Главной особенностью современного ислама - именно как действующей культурной матрицы, а не внеисторического религиозного текста - является его совершенно неустранимая, непреодолимая изнутри способность к истеризации и самовозбуждению общества, к пробуждению в "народной душе" самых атавистических стереотипов поведения.
Любые попытки апеллировать к практическому опыту "умеренных исламских режимов" лишь подтверждают этот тезис. Все такие режимы авторитарны, и стоит "умеренному исламскому режиму" сделать шаг по пути к реальной демократизации, как на авансцену выходят радикальные отморозки.
Египет, Ливия, Сирия, Иордания, Алжир, до недавнего времени Ирак, до 1979 года Иран - авторитарные режимы. Их светский характер, их умеренность, терпимость, готовность к нормальным отношениям с Западом покоятся на штыках.
Стоило светскому авторитарному режиму алжирских сепаратистов пойти на "демократизацию", как на первых же относительно свободных выборах в 1992 году победу в первом туре одержали радикальные исламисты, и Запад с колоссальным облегчением встретил антиконституционный военный переворот, совершенный алжирским генералитетом во главе с патриархом алжирской революции 60-х годов Мохаммедом Будиафом. Вслед за этим на страну обрушились долгие годы кровавого террора "обиженных" исламистов (одной из первых жертв стал сам Будиаф), массовых убийств мирного населения и вынужденного отказа от демократии. Любые попытки ослабить авторитарный контроль в таких странах, как Египет, немедленно вели к резкому усилению позиций "братьев мусульман". Стоило "душителю свобод" иранского народа, шаху, отдать восставшим иранцам всю власть, как в стране установился жесточайший клерикальный режим. Следует заметить, режим абсолютно - с формальной точки зрения - демократический, совершенно демократическим путем год от года ужесточающийся и в итоге приведший на президентское кресло Ахмадинеджада.
Преодолевать последствия чрезмерной демократии путем военного переворота приходится в исламском мире регулярно (как это уже не раз случалось в Пакистане). Во всех исламских странах самыми радикальными, самыми жестокими политическими движениями являются движения низовые, массовые, популярные, и только авторитарные прозападные элиты как-то сдерживают этот "народный" дух. Что это, как не свидетельство тоталитарно-сектантской агрессивности самой по себе культурной матрицы, превращающей в толпу фанатиков любой народ, независимо от этнической принадлежности или исторического опыта?
Единственной, казалось бы, убедительной альтернативой этим утверждениям является опыт Турции - мощной, прозападной, светской и демократической страны, но это обманчивое исключение.
Турция - антиисламский проект (опять же не в смысле религиозном, а в смысле той самой "культурно-ценностной матрицы"). В Турции место ислама в качестве такой матрицы заняла предельно агрессивная и энергичная политическая идеология националиста Кемаля Ататюрка, база которой - признание недееспособности исламского государства, приведшего Османскую империю к крушению. Ататюрк, провозглашая веротерпимость и традиционализм, на самом деле нанес удар по средоточию исламской ценностной системы - по приоритету Корана над светскими законами. А это было антиисламской революцией, потому что с точки зрения ценностей ислама "официальный светский ислам" - это что-то вроде "официального христианского каннибализма".
Но даже в совершенно прозападной, демократической и многопартийной Турции сохраняется в неизменности особая политическая роль кемалистской армии. За ней фактически закреплено право на военный переворот в том случае, если демократия заведет страну "не туда". Опыт показывает, что на протяжении восьмидесяти лет существования республики подобное случалось не раз. И военные были вынуждены то прямо свергать действующую власть и заменять ее военным режимом, то силовым давлением корректировать результаты "демократических выборов", то и дело норовящих вывести на авансцену очередных исламистов.
Далее, очень интересна идеология Ататюрка, его мотивация, начисто опровергающая теорию современного ислама как "молодой силы".
Кемализм строился на признании исторического поражения исламской цивилизации в ее противостоянии с цивилизацией западной. Для Кемаль-паши со товарищи было очевидно, что времена Высокой Порты миновали давно.
История исламского мира, о чем так яростно твердил одновременно с Ататюрком Освальд Шпенглер, старше, чем история мира западного, и это никак не связано с историей текстов, лежащих в основе христианской и мусульманской религий. Расцвет халифата, протянувшегося от Ирана до Пиреней, пришелся на первые робкие шаги франко-германского Запада, а веротерпимый, культурный и дружелюбный ислам, ислам Авиценны и Омара Хайяма, - это совсем другой ислам, это зрелый, предзакатный мир, мир сказок и арабесок, пришедшийся на Средние века. Османская империя была страной дряхлого, разваливающегося исламского общества, пережившего свои сроки, и харизматичный "турецкий Ленин" совершил чудо - он вдохнул в старый, изношенный организм турецкого общества молодую энергию бурно развивающейся передовой Европы.
Драма сегодняшнего ислама - драма народов, вынужденных существовать на развалинах состарившейся и закатившейся цивилизации. Это подтверждается самим характером той самой агрессивной исламской технологии, который многие считают признаком молодости и роста.
Исламский фундаментализм - всегда нигилизм и всегда утопия, то есть "ничто" и "нигде". В его средоточии не проекты, не стремления, а запреты, догмы, теории по тотальному улучшению мира, те самые, практический результат которых, по Шпенглеру, "как правило, бесформенная и потому внеисторическая масса". "Все улучшатели мира, - продолжает Шпенглер, - отстаивают феллахские идеалы вне зависимости от того, знают они об этом или нет. Их успех означает сход нации со сцены внутри истории, и не в пользу вечного мира, но в пользу других наций". Удивительно здесь словоупотребление великого историка: рассуждая о тенденциях "заката Европы", он использовал понятие "феллахи".
Другой глобализм
Подобное сближение не случайно. Природа двух "непримиримых цивилизаций", схлестнувшихся между собой в схватке "глобализма" и "антиглобализма", системно сближает их и превращает в уродливые отражения, дополняющие и как бы пародирующие друг друга.
Само по себе понятие "глобализм" устроено таким образом, что поглощает собой самые разные "линии", казалось бы, противостоящие друг другу. Например, так называемый антиглобализм является всего лишь альтернативным глобальным проектом, формирующим свою конфликтную стратегию в рамках глобального мира. Все "антиглобалистские" мероприятия, все "антиглобалистские" символы, живые и мертвые идейные вдохновители, от Че Гевары, субкоманданте Маркоса и Уго Чавеса до европейских вандалов, гоняющихся по всему миру за форумами "глобализаторов", - все они встроены в единую систему интересов, которая была бы абсолютно бессмысленной в любой иной - не глобальной - реальности.
На самом деле, "антивариант" глобализма является доведенной до абсурда версией традиционных западных ценностей, противостоящей собственно глобализму, так же как нигилизм левых западных интеллигентов противостоит фундаментализму неоконсерваторов - этих бывших троцкистов, выстроивших свой "правый" радикализм на сакрализации либеральных (бывших "левых") ценностей. "Фундаментализм" неоконсерваторов - то самое "знание как надо", от которого предостерегал поэт. А значит, два глобализма - это всего лишь две стороны одной медали, одного - западного - культурно-идеологического проекта, и их противостояние чем дальше, тем больше вырождается в "битву нанайских мальчиков", в имитацию конфликта, позволяющую обеспечить глобальный охват планеты "с двух флангов".
В этом контексте исламский фундаментализм сегодня тоже не альтернатива западному глобализму. Это всего лишь другой глобализм, более дряхлый и потому жестокий. Это мрачный "образ будущего" для закатывающейся Европы.
Между двумя глобальными проектами прослеживается множество явных параллелей.
Утопизм и нигилизм, отказ принимать во внимание особенности народной души и стиля жизни людей, готовность принести их в жертву доведенным до абсурда, хотя и вполне благообразным требованиям, основанным на собственном "знании как надо", - все это неотъемлемые черты двух проектов.
И не случайно глюксманы-радикалы из числа вождей политкорректности так часто оказываются в роли адвокатов исламского изуверства самого последнего пошиба. Как не случайно и то, что именно радикалы-либертарианцы, готовые отдать жизни тысяч русских детей за право Ахмеда Закаева публично проповедовать людоедство, оказываются в первых рядах провокаторов, предоставляющих своим исламистским подельникам карикатурные поводы для погромов и истерик.
И современный ислам, и западный глобализм глубоко иррациональны, хотя мотивируют свой иррационализм ссылками на рационализированные авторитеты ("права и свободы" - с одной стороны, нормы шариата - с другой).
В обоих случаях собственное "священное право" на агрессивный прозелитизм, на вмешательство в дела других народов, на экспорт системы ценностей, на унижение и уничтожение других образов жизни оправдывается псевдорациональными категориями. В обоих случаях наличие подобных лжеобъяснений дает толчок абсурдным, необъяснимым в той же системе логики действиям. В обоих случаях "принципиальность" сводится к полному игнорированию существа тех принципов, на которых должно основываться все. И когда президент Буш апеллирует к "ценностям добра", найденным им в исламе, то можно предложить его вниманию, например, правый фундаментализм голландского толка (вариант покойного Пима Фортейна - сторонника твердой руки, "Голландии для голландцев" всех цветов кожи, легализации однополых браков и легких наркотиков). Доведенная до абсурда политкорректность превращается в типичные нормы шариата, мелочно регламентирующие повседневное поведение, абсолютизирующие условности и накладывающие на человека множество претенциозных искусственных ограничений.
Любые попытки отстоять свою особость вызывают гнев, любой суверенитет становится костью в горле. Удивительным образом у двух проектов одни и те же враги.
Тот факт, что и "Аль-Кайда", и Буш были яростными, нерассуждающими врагами националистического режима Саддама Хусейна в Ираке, всего лишь продолжает более давнюю историю, когда исламский радикализм афганских моджахедов оплачивался и раскручивался на американские деньги - раскручивался против СССР.
Россия в начале прошлого века стала первой жертвой агрессивного экспорта западной идеологии в ее наиболее крайних, радикальных проявлениях. Один из первых идеологических предвестников кризиса Запада, коммунизм "срезонировал" с массовыми настроениями российского общества и тем самым чуть не обрек молодую энергию русской цивилизации на смерть после фальстарта.
Отнюдь не случайно, что Россия, однозначно и жестко занявшая после 11 сентября 2001 года позицию безоговорочной поддержки США в борьбе с исламской агрессией (политкорректно названной "международным терроризмом"), довольно скоро почувствовала, что даже такая поддержка не разрушила привычную структуру противостояния. Послы чеченских детоубийц - что бы ни творили их "амиры" в России - принимались и принимаются как "правозащитники" во всех западных столицах.
Справедливость требует здесь обратить внимание на то, что российская внешняя политика, втянутая в "битву нанайских глобалистов", регулярно идет на ошибочные, навязанные логикой "глобальных конфликтов", шаги, то заигрывая с Ираном, то вызывая на переговоры "Хамас". Здесь российские национальные интересы приносятся в жертву чуждым стереотипам глобалистского мироощущения, для которого в равной степени враждебны и Россия, в которой зарождается единая нация, и Израиль, где живой, бодрый и союзный России по интересам еврейский национализм многие десятилетия подвергается объединенной травле как со стороны либерально-космополитического "интернационала" (частью которого является еврейское лобби в США и израильские "левые"), так и со стороны поджигателей интифады исламского разлива.
Наконец, и современный ислам, и западный глобализм порождены дряхлыми, пустеющими (или уже опустевшими) в интеллектуально-культурном смысле идеологиями, все более похожими на набор ничего не значащих ритуальных заклинаний. Не случайно так легко высмеивать как нормы политкорректности, так и законы шариата - и те и другие проносят в жертву пустякам куда более важные вещи (прежде всего - жизни живых людей). Тягостная картина публичного перерезывания горла баранам в ходе исламских праздников так же угнетает, как истерика позеленевших топ-моделей, требующих запретить шубы из естественного меха. Обе эти конечности растут из одного и того же места, где нет ни разума, ни души, ни человечности.
В итоге и карикатурный скандал стал столкновением двух бесчеловечных, злых логик. Если на картинке в волгоградской газете, столь нелепо пострадавшей от отечественных недоумков, мы видели реализованную в юмористическом рисунке простую, внятную и добрую мысль (которая, кстати, разозлила только дураков, но ничуть не обидела верующих), то пресловутые датские карикатуры были чем-то вроде детских дразнилок, когда к портрету директора школы подрисовывают усы и рога, а на стенке корябают "завуч - дура". Ничего смешного, никакой мысли, а просто проверяем "на слабо". Проверили. Столько-то трупов, столько-то погромов, столько-то пожаров в ответ. Получается, не слабо. Тогда мы берем и перепечатываем карикатуры еще в нескольких газетах. Может, теперь слабо?.. Чужой выходит вперед, теперь ход Хищника.
Агрессивность и напористость двух глобальных проектов не отменяет их главной внутренней черты - как "проекты заката", они не только разрушительны, но и саморазрушительны.
Никто сегодня так последовательно и глубоко не разрушает систему западных ценностей, весь каркас великой западной цивилизации, как миссионеры политкорректности, провозвестники глобальной демократической революции из числа американских неоконсерваторов и гаагских прокуроров, все те, кого пламенная Фолаччи окрестила "стрекозами". В конце концов, историческая судьба - в отличие от законов физики - подразумевает многовариантность: закат может быть долгим, достойным и красивым, может - нелепым и кровавым, и зависит это от качества людей, оказывающихся на первых ролях.
А если говорить об исламе как религии, как совокупности смыслов и текстов, как об историческом наследии, никто не наносит ему такого разрушительного, уничтожающего удара, как исламские радикалы. Именно они подрывают самую возможность сохранения живого исламского наследия в современном мире, именно они, ополчаясь на умеренные исламские режимы и приводя к власти новые и новые "Хамасы", не оставляют перед Западом, Россией, Израилем и иными пока еще способными на самосохранение центрами силы иного выбора, кроме осознания несовместимости "исламской матрицы" с выживанием человечества.
Главная проблема в том, что западные глобализаторы, "улучшатели мира", оказываются все ближе к "феллахам" из числа исламских радикалов в своей неспособности выйти за пределы догм, в своей одержимости проповедью давно неактуальных "знаний как надо", в своей насильственной демократизации, становящейся всего лишь одной из форм самоубийственного всемирного джихада, направленного против всего, что живет, дышит и имеет тенденцию к росту и развитию.
А это значит, что Россия, которая чудом сумела уцелеть в круговерти коммунистического псевдоморфоза и не разрушиться окончательно под обломками западнической марксисткой утопии, стоит сегодня перед цивилизационным вызовом такой остроты и накала, с каким она не сталкивалась, возможно, никогда за свою тысячелетнюю историю.