Сегодня исполнилось бы 60 лет Александру Лебедю. Хотя эта дата, скорее всего, пройдет в тени очередной годовщины другого исторического деятеля, давно ставшего в массовой культуре символом абсолютного зла. Масскульт, кстати, любил обращать внимание на это совпадение, на что генерал реагировал со своей специфической иронией.
Еще одно странное совпадение, навеянное последними днями, – генерал также ушел из жизни в результате авиакатастрофы. Но проводить аналогии по горячим следам оставим конспирологам. В данном случае у меня возникает аналогия более древняя – Ермак, утонувший под тяжестью царских доспехов. А Лебедь разбился у села Ермаково…
* * *
Генерал Лебедь был очень противоречивой и неоднозначной фигурой – но именно поэтому яркой и самобытной. «Однозначными и непротиворечивыми» являются лишь серые чиновники и скучные догматики. Они не способны на парадоксы. Если они сегодня поддерживают имперский статус-кво – то только потому, что «так принято», а вот построить или разрушить империю – дело для них непомерное.
Кстати, это только в примитивной пропаганде «разрушение империи» изображается как полный распад страны и непременный заговор внешних сил. Генералы Вашингтон, Ататюрк и де Голль были патриотами своих стран, но освободили их от имперского ярма. Проблема постсоветской России состоит в том, что здесь случился не отказ от империи, но лишь сжатие СССР до границ РФ – с некоторой идеологической «перестройкой», но безусловным сохранением имперского гиперцентрализма.
Именно это и предопределило катастрофу «миссии Лебедя» – он мыслил и действовал уже постимперскими категориями, а «правопреемница СССР» на деле оказалась его «продолжательницей». Имперская элита в 1990-е годы просто раскололась надвое – одни считали необходимым централизованное насаждение либерального монетаризма, другие стремились «сохранить то, что еще осталось». А структурное переформатирование страны, свободное развитие регионов, избавление их от унылой «провинциальности» – словом, та модернизация, которая и происходит в современной Европе, – этого не предлагал практически никто. Да и поныне не предлагает…
Виртуальной тенью такого решения мелькнул лишь блок «Третья сила», о возможности которого заговорили перед президентскими выборами 1996 года. Его участниками предполагались три кандидата, которых в равной мере не устраивала ни ельцинская реформа, ни зюгановская реставрация – Александр Лебедь, Григорий Явлинский и Святослав Федоров (последний, кстати, также затем погиб в авиакатастрофе). Однако этот блок не состоялся не столько по причине противодействия властей, сколько из-за непомерных амбиций своего второго участника.
Экономиста на букву «Я» никак не устраивал статус премьер-министра при президенте Лебеде – поэтому ему пришлось удовольствоваться 4 местом. Но сам Лебедь благодаря своей харизме все-таки взял «бронзу». Хотя их объединение могло бы создать кумулятивный эффект, и расклад на второй тур мог быть куда более интересным, чем выбор между олигархами или плакальщиками по советскому прошлому…
* * *
Лебедь самим своим стилем снимал казавшееся «неразрешимым» противоречие между «демократами» и «патриотами». Как это, собственно, и было во всех остальных посткоммунистических странах, где эти движения изначально выступали единым целым. Но при этом оставался самим собой – непредсказуемым и внесистемным: «Я не левее и не правее, я круче».
Если «демократов» пугала эта «крутость» (хотя Ельцин не раз заставлял их «упасть и отжаться»), то «патриотов» – именно его подчеркнутая индивидуальность, плохо вязавшаяся с их уравнительной «народностью». Однако по ту сторону этих стереотипов, реальный, партийно неангажированный народ легко опознал в Лебеде «своего». Я тогда пытался анализировать этот феномен «мирного генерала» в «Независимой газете» («Лебединая сталь», 16.07.96.)
Тогда с подачи коммунистов широко разошелся и другой стереотип – мол, Лебедь во втором туре «отдал свои голоса Ельцину». Те, кто это и поныне повторяет, видимо не догадываются, в каком свете выставляют самих себя. Когда оставалось выбирать только между Ельциным и Зюгановым, каждый принимал собственное решение (автор этих строк, например, голосовал «против всех»). Сам генерал, сделав свой выбор, ни разу публично не призвал своих избирателей последовать его примеру. А на упреки в этой «сдаче голосов» резонно и в своем стиле отвечал: «Голоса же не лапти – как их можно передать?». Но видимо эта логика свободного выбора «лаптям» недоступна и поныне…
Свой выбор генерал использовал максимально, остановив первую чеченскую войну, куда кидали 18-летних срочников. Здесь возникла прямая аналогия с де Голлем, который в свое время прекратил столь же нелепую для Франции алжирскую войну, признав независимость этой бывшей колонии. Что ж, пусть теперь те, кто обвинял Лебедя в «предательстве», радуются растущему влиянию чеченского руководства на российскую политику, а также необходимости гигантских финансовых вливаний в этот регион за счет остальных…
С московскими «патриотами» вообще произошла удивительная метаморфоза. В октябре 1993-го они ненавидели грачевских карателей, расстреливавших безоружных демонстрантов, но всего лишь через год, после бравых воплей этого министра: «Да этот Грозный, да за два часа одним полком!» вдруг моментально стали «коллаборационистами».
Все это напоминало одну странную притчу из сербской мифологии – о герое Вуке, который в ходе битвы с драконом сам превращается в него…
Однако Лебедь остался самим собой. Можно вспомнить настоящую панику в высоких московских кабинетах летом 96-го, когда под влиянием нового секретаря Совета Безопасности «силовые структуры» освобождались от патологических кадров, привыкших решать все проблемы силой и пребывавших в уверенности о своем всевластии. Авторитет и популярность Лебедя росли столь стремительно, что Ельцин просто испугался. Он в своем состоянии понимаешь действительно оказывался лишним в стране, которая, казалось, обретала второе дыхание с новым, неформальным лидером. Который к тому же смел сохранять независимость от «Семьи». И после отставки заявил, что ни на какие назначаемые посты больше не пойдет.
* * *
Но верхом этого ельцинского цинизма (ельцинизма) стала фактическая отмена подписанных Лебедем Хасавюртовских соглашений, будто бы не именно они позволили Ельцину сохранить свое «демократическое» лицо. Эти две страницы предусматривали последовательную и совместную работу по ликвидации последствий войны, а их просто разорвали и пустили ситуацию на самотек, что и привело к ее усугублению. Не желали договариваться со светским генералом Масхадовым? Что ж, получайте теперь исламских экстремистов! Впрочем, начало «второй чеченской» было уже технологическим элементом новой президентской кампании, что Лебедь в 1999 году комментировал газете «Фигаро» в интервью с достаточно «говорящим» названием – «Хирурги и мясники».
В то время Лебедь уже был губернатором Красноярского края, хотя и по масштабу личности, и по кругу интересов, безусловно, оставался политиком общероссийского уровня. По существу, Лебедь стал первым российским регионалистом – хотя этот термин у нас до сих пор трактуется неадекватно. Регионализм (http://www.aer.eu/), который развивается в современной Европе, стремится не к какому-то самоцельному «отделению» тех или иных регионов, но к их демократическому самоуправлению и прямым, «горизонтальным» взаимосвязям. Разумеется, что в российских условиях такая стратегия с неизбежностью приводит к конфликту с московским гиперцентрализмом. Вот лишь некоторые высказывания Лебедя на этот счет из разных его выступлений:
«Москва сегодня – далеко еще не вся Россия. И Россия совершенно точно уже не Москва. Сконцентрировав в себе 80 процентов банковского капитала страны, прямо или косвенно замкнув на себя 30 процентов бюджета страны, используя организаторские способности своего градоначальника, столица вполне в состоянии изобразить из себя витрину для демонстрации достижений политики реформ. Так некогда при Леониде Ильиче любили свалки окружать красивыми зелеными заборчиками. То, что творится в Москве, и то, что творится в России, – совершенно разные вещи».
«В стране такого размера, как Россия, управлять из одного центра, имея колоссальные по территории и очень разные по экономическим, демографическим, социальным и прочим условиям регионы, невозможно. Получается синдром динозавра – когда сигналы от головы до хвоста доходят с опозданием. Государству надо оставить те функции, которые может выполнять только государство. Всю остальную власть, социальную сферу и львиную долю налогов надо передать в регионы. Тогда все проблемы начнут решаться на местном уровне, а федерация от этого только выиграет».
«…за всем этим стоит традиционное, столетиями культивируемое презрение столицы к провинции. Вроде как нет оснований смотреть сверху вниз, но все равно смотрят. Мол, вы провинция, вы глубинка, вы черпаки по определению, как это так – мы вам сказали, а вы не слушаетесь? Да, не слушаемся и слушаться не будем, потому что строй в стране другой. Не управляется больше страна так, как хочется – сиди и из Москвы командуй: всем кукурузу сажать. Не получится больше так, поэтому надо менять отношения. Но вот на доказательство этих очевидных вещей тратится масса времени».
Интересно, что все это говорил человек, принадлежащий вроде бы по роду занятий к «чиновничьей» должности – но сам себя с этим «классом» вовсе не отождествлявший: «чиновников сегодня в России больше, чем было в прежнем СССР. Было 273 миллиона населения. Сегодня – 147. Почти в два раза меньше. А чиновников в два раза больше».
Понятно, что такая позиция в эпицентре российского чиновничества – Москве – могла вызывать только шумный переполох или глухое ворчание. Что, собственно, с тональными перепадами и происходило, начиная еще с самого момента избрания Лебедя губернатором (май 1998). Тогда, показав истинную цену своих «принципиальных разногласий», против Лебедя объединилась вся «элита Садового кольца», без различия на «кремлевскую» и «оппозиционную» – администрация Ельцина, Гайдар, Лужков, Зюганов, Жириновский, Лимонов…
Агитировать за невзрачного Зубова вдруг была брошена «тяжелая артиллерия» – Алла Пугачева. Однако поддержать Лебедя приехал его французский друг Ален Делон, что поставило окончательную точку в выборе красноярских избирательниц…
Очень крупно прокололись и «крупные аналитики». Александр Ципко предрекал Лебедю поражение потому-де, что он «человек без определенных убеждений». Кургинян стращал публику в случае успеха Лебедя «глобальным регрессом» и «формационной катастрофой». Между тем, весь срок «генерал-губернатора» в крае свободно существовала любая оппозиционная ему пресса – в отличие от иных регионов, управляемых вроде бы «гражданскими» чиновниками…
* * *
Осенью 1998 года молодыми сторонниками генерала было создано Молодежное движение «Лебедь». Видимо, Александр Иванович уже успел порядком разочароваться в дееспособности своих «старых» партийных структур, где доминировали пенсионеры-отставники, умеющие лишь повторять банальности. Молодежное движение было заявлено как общероссийское, но беспрецедентность была в нарушении имперско-централистской традиции – его штаб-квартира располагалась не в Москве, а в Красноярске. Выступая на его учредительном съезде, где собрались делегаты из десятков регионов, генерал говорил о том, как он видит психологическую разницу поколений:
«Мы в основном свое сделали. Конечно, еще что-то свершим: первые булыжники в фундамент заложим. Но будущее страны – за вами. Строить новую жизнь на нашей земле – вам. Для этого вы должны быть нормально дерзкими и максимально свободными. Вы должны научиться говорить без дрожи в голосе: «Я решил!». Это не символ тоталитаризма или диктатуры, это символ ответственности. Я решил, я отвечаю за все. Зерна будущего должны заложить люди свободно мыслящие, дерзкие, смелые, у которых есть цель и моральная ответственность перед страной».
Эти «волевые» формулировки звучали довольно необычно на фоне тогдашней молодежной «аполитичности». Более того – отличаются они и от сегодняшних молодежных отделений различных партий, где по-прежнему главным считается исполнение решений «взрослого» начальства, а не какое-то дерзкое свободомыслие…
Но все же на президентские выборы 2000 года Лебедь решил не идти. Возможно, он, обладая весьма развитым чувством свободы, просто раньше многих понял их тотальную технологическую предопределенность. Он явно уходил в своего рода «внутреннюю эмиграцию» относительно этой «преемнической» постполитики. Там и поныне конкурируют лишь хищные щуки и пятящиеся раки. А Лебедь улетел…