От редакции: Новый выпуск проекта «Черногорцы»: беседа Наталии Бабинцевой с Синишей Елушичем, профессором драматургии в Подгорице. Читайте также интервью с директором национальной библиотеки в Цетинье Еленой Дурович, с искусствоведом Петаром Чуковичем, певицей Александрой Войводич-Йововичи музыкальным продюсером Марко Павловичем.
Siniša Jelušić (Рисан, 1952) ― профессор Черногорского университета, руководитель факультета драматического искусства, организатор сотрудничества университета с ГИТИСом (Москва). Активист разнообразных культурных институций, в частности член редакционных советов полного издания произведений Негоша, словаря Черногорского народного и литературного языка, журнала Вестник славянских культур (Москва) и Artos (Хорватия).
* * *
Наталия Бабинцева: Вы преподаете компаративный анализ и теорию драматургии – очень специальные дисциплины. В системе университетского образования в Черногории всегда присутствовали подобные спецкурсы?
Синиша Елушич: В небольшом объеме были на философском факультете Черногорского Университета, где я тоже преподавал. Но у нас на факультете драматического искусства особое внимание уделяется теоретическим исследованиям театра, кино, литературы, искусства... Болонская реформа университетского образования, на которую мы перешли, допускает креативный подход к обучению, прежде всего через факультативные спецкурсы. Мы можем себе позволить анализировать метафизические вопросы творчества Андрея Тарковского, исследовать и сравнивать киноадаптации Шекспира, говорить об отношениях кино и религии. Наш факультет (FDU) ― один из самых молодых факультетов университета: основан двадцать лет назад как актерское отделение, позже появилась театральная режиссура. Потом прибавились драматургия, кино и тв-режиссура, продюсерское отделение…
Н.Б.: А какие курсы вы читаете специально для режиссеров?
С.Е.: Спецкурс «Литература и кино: компаративное исследование». Говорим о соотношении языков ― вербального и визуального. Как кино адаптирует текст, как литературные образы перевариваются кинематографом. Каждое прочтение, ― а режиссура это и есть вид чтения, ― по своей сути есть интерпретация. Какое у Пазолини понимание Софокла и Еврипида, как Фон Триер толкует Медею. Как Висконти полемизирует с Манном в «Смерти в Венеции». Особенное внимание придаю Шекспиру и различным версиям «Гамлета». Говорим о режиссуре как герменевтике, о режиссере как интерпретаторе. Вот вы кто по образованию?
Н.Б.: Режиссер документального кино.
С.Е.: А, ну тогда с вами можно разговаривать. Вы, конечно же, знаете Живко Николича?
Н.Б.: Нет.
С.Е.: Ну что вы: такие имена необходимо знать, раз уж вы приехали к нам. Он очень интересный черногорский и югославский режиссер. Он занимался и документальным кино, и художественным. Вообще он учился изобразительному искусству, и это сказалось на композиции кадров. Он был сторонником тотального искусства ― без разделения на жанры. Очень глубокий режиссер ― у него много символики смерти как эроса и танатоса, но при этом характерное для нашей культуры чувство абсурдного. Он был очень чутким человеком и очень умело передал здешнюю специфику. Черногория была и осталась своеобразной средой, окутанной тяжёлой ношей неписаных норм. И одновременно родиной колоритных чудаков, самозванцев и талантливых людей прыткого ума. У Николича есть очень интересный фильм, снятый в середине 80-х, о патриархальной супружеской паре из горного селения, которая приехала работать на нудистский курорт («Красота порока» 1986 г, картина снималась на знаменитом черногорском нудистском пляже Ада-Бояна близ города Бар – Н. Б.)
Н.Б.: А сейчас в Черногории кино снимается?
С.Е.: Кинематограф у нас в плачевном состоянии ― куда хуже, чем в соседних Сербии и Хорватии. Система государственных киностудий полностью разрушена. Раньше были студии по всей стране. Даже в Будве существовало две киностудии ― «Зета-фильм Будва» и «Ловчен-фильм Будва», которые были известны на всю Югославию.
Н.Б.: То есть вы растите новые кадры, которые, возможно, как-то исправят положение? Есть ли какая-то специальная методика для режиссеров?
С.Е.: Это вопрос должен быть адресован преподавателям режиссуры. Я же исключительно занимаюсь теоретическими вопросами, и в рамках этих курсов у меня есть своя система. Прежде всего, они должны прочитать определенную литературу. Потому что специфика моего преподавания ― это диалог. Если они прочитают весь список, диалог получится. Я сторонник античной системы обучения ― посредством разговора.
Н.Б.: Вдоль портика прогуливаетесь?
С.Е.: И вдоль портиков тоже ― везде. Я читаю разные курсы: «Психоанализ и литература», «Психоанализ искусства». Выгодский, Фрейд, Юнг, Карл Ясперс. Болонская система в целом не очень хорошо себя зарекомендовала, но в рамках нее можно выбирать любой интересующий тебя курс. И педагог получает шанс каждый год придумывать какую-то новую тему, а не повторять, как попугай, одно и то же. Я, к примеру, сочинил свободный спецкурс по Чехову: «Чехов и трансценденция».
Н.Б.: Нет недостатка в желающих изучать столь сложные вещи?
С.Е.: Это же придумано для университетской публики, для студентов. У нас фактически кружок сложился. Пять-десять студентов записывается каждый год ― в зависимости от темы и несмотря на эпохальный кризис культуры, на патологическою зацикленность общества на деньгах. Даже если мало студентов, среди них всегда проявится оригинальный талант.
Н.Б.: И куда они потом идут работать?
С.Е.: Театральным режиссерам проще. Часть из них уезжают в Сербию и регионы. Но и тем, кто остается в Черногории, есть, чем заняться. Вот недавно была премьера пьесы Гарольда Пинтера в Подгорице, его поставил черногорский режиссер Мирко Радонич, выпускник нашего факультета. Кинорежиссеры тоже пристраиваются работать ― например, в сериалах. В Черногории тоже снимают мыльные оперы: есть очень популярный сериал «Будва над пеной моря» ― очень плохого качества. В театрах, по большому счету, тоже проблема с репертуаром: нет классических постановок ― нет Шекспира, нет античной драмы… Еще наши студенты становятся педагогами в школах, исследователями, журналистами и редакторами, театральными критиками, кинокритиками.
Черногорцы ― маленькая, но очень талантливая нация. Мы дали Югославии самых ярких представителей художественной традиции, которые известны во всем мире. В Париже работал Дадо Джурич. Марина Абрамович, классик современного перформанса, родом из Цетинье, сейчас живет в Америке. Мило Милунович, Петар Лубарда, Стеван Лукетич, Урош Тошкович, Войо Станич ― известные художники-модернисты. Негош, Лалич, Булатович, Киш и Пекич ― лучшие авторы южнославянской литературы. Если оценить масштабы, то выходит очень высокий процент талантов на квадратный километр. Но раньше, до распада страны, центром культурной жизни был Белград. Все уезжали туда. Я тоже там учился. Это была настоящая европейская интеллектуальная столица. Там проходил огромный театральный фестиваль, кинофестиваль, музыкальный, берлинская филармония, миланская опера, лондонские театры ― все приезжали на гастроли, у нас же не было «железного занавеса». Активно работала Академия наук, был прекрасный философский факультет.
Черногорский государственный университет по сравнению с Белградским совсем молодой. Но он развивается. Вообще, повторяю, культурная планка сильно упала за десять лет, после этой страшной междоусобной войны. Был уничтожен сам дух культуры. Отношение к книгам изменилось: в Черногории и в регионе очень мало читают. В России, возможно, традиционно больше, но... Визуализация ― это вообще мировая тенденция. Посмотреть интереснее, чем прочитать. Доминирует телевизионный образ (в самом плохом значении), а не слово. Мы скатываемся к первому уровню восприятия, за которым не следует рефлексия.
Н.Б.: В Будве и вообще на побережье ситуация отличается от Подгорице и Цетинье?
С.Е.: Будва была богатым центром с многовековой культурной историей. А сейчас в смысле культуры ― это самый пустой город на побережье. Котор, Херцег-Нови, даже маленький Тиват отличаются в лучшую сторону. В Будве не только действующего театра нет, но даже кинотеатра. Как это вообще возможно, чтобы в курортном городе не крутили кино?!
Н.Б.: А раньше в Будве был театр?
С.Е.: Профессионального репертуарного театра не было. Но были кинозалы: зимний и летний. Лично я смотрел свои первые фильмы в маленьком зале кинотеатра, гимназистом я писал кинокритику в молодежном журнале из Будвы. Ничего подобное сейчас невозможно.
Да, существует театральный фестиваль «Будва град театр», но он проходит летом и рассчитан на туристов. Но локальная культура должна развиваться сама по себе ― не в расчете на туристов и не только для фестивалей. Здесь нет даже детского театра, а это очень важно для воспитания личности ребенка. Кукольный театр ― в нем сконцентрирован весь детский мир.
Н.Б.: Сколько всего в Черногории действующих театров?
С.Е.: Национальный и городской театр Подгорицы, «Зетский дом» в Цетинье. В Никшиче еще есть театр...
Н.Б.: А есть ли потребность в большем количестве? В афише национального театра ― три-четыре спектакля в месяц. А если бы шло двадцать спектаклей, публика приходила бы?
С.Е.: Конечно, приходила бы. Особенно в театр. В кино тоже ходили бы ― но вряд ли смотрели бы Сокурова или Звягинцева. Вообще публику надо растить с раннего возраста, начинать в детском саду, в начальной школе. Если мы не будем воспитывать потребность в высокой визуальной культуре, она просто исчезает. Как это уже произошло с традицией чтения. В центре Будвы была очень хорошая библиотека: сейчас в этом доме открыли ночной клуб, там играют фолк-музыку очень низкого уровня. А библиотеку вынесли на окраину города. Это глобальная метафора нашего современного состояния. Нам книга не нужна ― нам необходим клуб «Трокадеро»!
Н.Б.: Что вам самому понравилось из того, что делают ваши выпускники?
С.Е.: В репертуаре театра в Подгорице была пьеса «Хорошая смерть». Ее написал Васко Раичевич. Он был недавно в Томске, насколько знаю, его две вещи будут ставить в России. Он проблематизирует нигилизм и абсурд, исследует самоубийство ― вне контекста места и времени. Я увидел в этом отклик нашего семинара ― мы там занимались Достоевским, Камю, Беккетом, Ионеско...
А еще у нас есть группа The books of knjige, некоторые из ее участников наши студенты. Они работают в традиции «Монти Пайтона». Делают очень смешные видеоролики, деконструируют патриархальные традиции черногорской культуры. В гротескной форме высмеивают моральные устои, клерикализм, отношение к женщинам, национализм. Не боятся давить на болевые точки, смело идут на конфликт с государством.
Н.Б.: Возникали серьезные конфликты?
С.Е.: Есть один скетч ― разговор с распятым Христом. Герой приходит к Христу с профанными вопросами, обсуждают погоду, результаты тотализатора, сплетничают. Я на лекции о юморе показывал этот ролик в аудитории ― студенты очень смеялись. А потом я у них спросил: а вы, ребята, вообще верующие? Но они оказались по преимуществу агностиками или нецерковными верующими. И тут возникает вопрос: можно ли смеяться религиозному человеку над сакральной темой? Отношение религии и юмора ― очень русский вопрос, о нем писали Розанов, Лихачев, Бахтин, Аверинцев...
Н.Б.: А вы как думаете?
С.Е.: Я сам верующий, но думаю, что религиозная тема может быть представлена и комически. Интересно, что один воцерковленный студент сказал: нет, это ни капли не смешно. Он вспомнил молитву «Отче наш». Бог ― это Отец. Если бы ваши отец или мать оказались в гротескной ситуации, вы бы смеялись? Смешно то, что не задевает лично. Чтобы уметь воспринимать комическое в отношении сакрального, нужно абстрагироваться от личного переживания. Я очень смеялся над образом священника у Феллини. «Житие святого Брайана» у «Монти Пайтона» ― это тоже смешно. Но при этом я серьезно отношусь к христианской теологии.
Н.Б.: В России все больше неприятных историй, связанных с вмешательством церкви в вопросы искусства. А у вас случались скандалы?
С.Е.: Громких скандалов не было. Бывают недовольства, но не более.
Н.Б.: У меня сложилось впечатление, что черногорцы очень спокойно ко всему относятся. Русские до хрипоты спорят, как правильно называть здешние города, а мне кажется, черногорцам примерно все равно, где ставить ударение. Или это только видимость?
С.Е.: Серьезный вопрос, антропологический! Есть традиционный образ сурового, дерзкого и выше всего свободолюбивого черногорца, которого воспел Пушкин в стихотворении «Черногорцы? Что такое?»... Но этот образ мало имеет отношения к современности. Это просто дух романтики. Современный черногорец, по моему мнению, совсем иной, у него вообще отсутствует критическая идентификация личности. Неслучайно именно у нас был лже-царь, который обманывал черногорцев своим императорским происхождением. Особенно это заметно в политике: власть практически не критикуется, оппозиционные речи не имеют никакого отклика. У нас уже 25 лет одна правящая партия и один лидер. Идеальные условия для возникновения тоталитарной системы…
Н.Б.: Но ведь ее нет, тоталитарной системы? Вы можете преподавать то, что вам нравится, говорить свободно, показывать скетчи про Христа…
С.Е.: Цензуры нет, это правда. Но вы же знаете этот принцип современного либерализма: говорите, что хотите, это все равно не имеет никакого значения. Это, конечно, лучше, чем невозможность говорить. Но все же я не это имел в виду. В Черногории очень непростая экономическая ситуация, громадное количество людей живут бедно, меньшинство концентрирует огромные богатства. Денег на социальную помощь и на культуру не хватает катастрофически. И никого это не возмущает. У черногорцев атрофирован критический дух. Они очень пассивны и индифферентны. Миф о дерзких черногорцах ― это или прошлое, или просто психологическая компенсация. На самом деле, грубо говоря, всем или почти всем действительно все равно: и как ты слова произносишь, и что происходит в твоей стране!
Н.Б.: И никаких исключений?
С.Е.: Есть обнадеживающие тенденции. Здесь в Будве, к примеру, есть неправительственная организация «Агора», организует публичные дискуссии. Я постоянный участник этих семинаров. Все мероприятия происходят открыто, кто угодно может прийти. Недавно был разговор о молодежной культуре. Я вел дискуссионный цикл «Кино и литература», много молодых людей приходило слушать и смотреть. Эту организацию, несмотря на ее критическую направленность, поддерживает будванская мэрия. И меня туда постоянно приглашают, хотя я очень оппозиционно настроенный человек. Это неплохо!
Н.Б.: В мае в Будве пройдет фестиваль уличных театров «Открытое небо», продюсером которого стал русский режиссер Юрий Муравицкий ― вы будет как-то участвовать? И как вы вообще относитесь к появлению Dukley European Art Community и к тому, что сюда стягиваются культурные силы из других стран ― из России, в частности?
С.Е.: Мы познакомились с Юрой Муравицким ― он очень приятный, талантливый молодой человек. Я помог наладить коммуникацию с фестивалем «Котор-арт», директор которого Петар Пьякович преподает режиссуру на нашем факультете. У Петара огромный опыт в организации уличных театральных проектов: в Которе, в отличие от Будвы, с этим все в порядке. Предполагается, что наши студенты примут участие в открытии фестиваля. Возможно, мы организуем какой-то теоретический воркшоп в рамках «Открытого неба», мы еще не договорились окончательно. Мне кажется важным, чтобы соучастником фестиваля стал наш Факультет драматического искусства: в проект должна быть вовлечена местная профессионально ориентированная молодежь. Я готов помогать. Мне все равно, кто инициирует культурный процесс, главное, чтобы он двигался, развивался и не ограничивался одними фестивалями. Я сам являюсь куратором европейского форума кукольных театров в Субботице и понимаю, какой огромный труд надо вложить, чтобы все закрутилось.
Н.Б.: То есть вам не кажется утопией, что экономику можно поднять посредством культуры?
С.Е.: Нет, не кажется утопией. Экономику невозможно развивать без активного движения культуры. Конечно, без культуры и образования демократия не существует! Мне важно, чтобы культура в нашей стране развивалась, чтобы возникла среда, в которой творческая молодежь сможет найти себе место. А публика, я уверен, здесь всегда соберется.
Н.Б.: Кстати, а любимого вами Чехова давно ставили в Черногории?
С.Е.: Была постановка «Вишневого сада» в театре «Зетский дом» в Цетинье, ее сделал очень хороший хорватский режиссер, но это было десять лет назад. Года два назад в Подгорице были «Три сестры»… Но Чехова надо ставить каждый сезон! У нас нет вообще продуманного репертуара. В нашем государственном театре в Подгорице и кино показывают, и филармонический оркестр там же выступает ― так нельзя. Это же не сельский клуб, театр должен быть театром.
Н.Б.: Меня как-то очень задела информация о том, что в Будве сейчас нет действующего кинотеатра. Давно такая ситуация?
С.Е.: У нас был хороший большой кинозал ― там, где сейчас расположился этот ужасный клуб. Это был вообще знаменитый в Будве культурный центр: там располагалась студия «Зета фильм» и, как я уже говорил, городская библиотека. Мы его так и называли ― «Дом Зета-фильм». Я там первый раз посмотрел Тарковского. Кто-то купил этот дом ― теперь там казино, ночной клуб. Это симптом болезни. Как можно было уничтожить городской культурный проект? У нас в цитадели есть руины раннесредневекового храма. Там было открытое пространство, где летом строилась площадка для театрального фестиваля. Потом эту площадку закрыли. Мы протестовали, но это оказалось бесполезно. Поэтому мне так близок «Левиафан» Звягинцева. Мы в Черногории, как и вы в России, тоже жертвы своего Левиафана.
Н.Б.: А как так случилось, что вы занялись такими сложными вещами ― компаративистикой, теорией драматургии?
С.Е.: Это очень личная история, и она связана с Россией. Моя бабушка, Ксения Джуркович, родом из Рисана, это небольшой город в Боке Которской. Из ее семьи произошли самые старейшие капитаны Боки. Мой предок был капитаном первого корабля независимого флота черногорского государства. Корабль звали «Ярослав», это был подарок из Одессы. Отношения русских и черногорцев имеют долгую традицию. Негош писал: «Москва единственная моя святыня, которой я жадно и искренне кланяюсь, как невинный сын природы новорожденному солнцу после ночи, которую нарушали адские сновидения...»
Моя бабушка была ученицей известного женского пансиона благородных девиц при дворе короля Николы. Этот пансион учредила Императрица Мария Федоровна, жена Александра III. Там была такая же система образования, как в Смольном: изучали русскую литературу и философию. Мы вообще много заимствовали у русской культуры. Если вы побываете в ризницах наших знаменитых монастырей Прасквица и Режевичи, то увидите огромное количество подарков из России. Я был очень связан со своей бабушкой, с детства слушал стихи Пушкина, Лермонтова, Фета и Есенина, в отрочестве прочитал Достоевского, и меня страшно заинтересовали все эти «последние» вопросы бытия. Поэтому после гимназии я отправился учиться в Белград. Где одновременно изучал филологию и философию, и тайно ― теологию. Так что мой гуманитарный дух прежде всего от бабушки и русской культуры.
Н.Б.: Вы сказали, что преподавали в Сербии ― в каком университете?
С.Е.: В Белграде я жил довольно долго, был сотрудником Института литературы и искусства. Потом преподавал в сербском университете в Приштине ― сейчас это часть Косово. Это был большой сербский университет ― около двадцати тысяч студентов, в окружении прекрасных монастырей. Хороший преподавательский состав. И все это было уничтожено во время войны, университет разбомбило НАТО, да и город формально уже не принадлежит Сербии. Я защитил кандидатскую и докторскую в Белграде, там работал, а потом, когда государство распалось, я решил вернуться в Будву. У меня с этими местами тесная связь. И теперь я живу здесь, как аскетический монах. Работаю дома на террасе. У меня в Черногории, Сербии, Хорватии, особенно в России ― хороший круг общения, но в Будве я не знаю никого.
Н.Б.: Вы продолжаете следить за русской литературой?
С.Е.: Я часто бываю в Москве. Люблю ходить особенно в книжные магазины «Циолковский» и «Фаланстер». В «Фаланстере» вообще себя чувствую как дома. Я у них всегда покупаю много книг, в аэропорту постоянно возникают проблемы из-за перевеса багажа.
Н.Б.: Что купили в последний свой приезд?
С.Е.: Три тома Валерия Подороги, В.Б. Бибихина, А.В. Ахутина ― я их очень уважаю. Дальше, «Превращение смысла» филолога Игоря Смирнова. «Лев Толстой. Последний дневник» Волгина, которого не люблю, но иногда покупаю. Очередной том «Дневников» Пришвина ― я его всего прочел... Вообще в Москве чувствую себя прекрасно: люблю московские храмы и улочки старой Москвы. У меня там очень хорошие друзья в Институте русской литературы и Академии славянской культуры. Но и без моря жить не могу!
Н.Б.:Есть ли объединительные тенденции в странах бывшей Югославии? Как вы думаете, возможна ли здесь в перспективе интеграция?
С.Е.: Я недавно изучал результаты социологических опросов конца 80-х ― не было никаких симптомов недовольства совместным существованием. В 80-е годы Югославия была очень модной страной: к нам приезжали туристы со всей Европы, и мы свободно путешествовали. У нас была хорошая экономическая и культурная ситуация – совсем не то, что теперь. Конечно, не надо забывать все признаки авторитаризма Тито и вопрос политических свобод! Но не было никаких предпосылок к развалу. Я служил в армии в Хорватии и могу сказать, что это был самый счастливый год моей жизни. К военным все относились очень трепетно ― им даже разрешали путешествовать бесплатно по всей стране. А потом вдруг начали подогреваться националистические настроения, все случилось как-то очень быстро: ситуация вышла из-под контроля и покатилась, как ком. Сейчас, когда война позади, люди только начинают осмыслять то, что с ними случилось. Между сербами и хорватами постепенно восстанавливаются нормальные отношения, прежде всего на уровне культуры: сербские актеры уже играют в хорватских сериалах, что прежде было невозможно. И вот как раз в сюжетах этих сериалов читается ностальгия по Югославии. Так что, я думаю, все еще возможно.