События, развернувшиеся в течение последнего месяца в Тунисе далеки от завершения. Однако уже появляются признаки того, что очередной виток массового протеста оставит гораздо более глубокий отпечаток на тунисском обществе и мировом политическом процессе, чем события, которые происходили в ряде недавних случаев, получивших название электоральных или «цветных» революций. В Тунисе мы имеем дело с совершенно иным преломлением революционного феномена, которым данное событие, безусловно, является. Просто по факту своего начала, где его социальная, политическая, религиозная и иная окраска проявляется в процессе.
Когда революция во Франции еще только набирала свой исторический масштаб, то человеческое слово и сила мысли шагали гораздо дальше самой Франции, создавая своего рода революционное Евангелие. В одной из его песен есть весьма примечательные строки, венчающие переход к нынешним событиям:
И видит с трепетом султан,
Как новый славится тюрбан,
Надетый санкюлотом.
Гремит от Сены до Бирмы,
От Конго до лапландской тьмы
Клич равенства священный.
Тираны, рок вещает так:
Свободы огненный колпак
Пройдет по всей вселенной
Излишне спорить, что на этом примере подчеркнутое родство слишком искусственно и категорично. Уместность этого отрывка в другом. Речь идет о ситуации формирования в последнее время гораздо более интегрированного и единого мира, чем когда бы то ни было. Только в этом смысловом контексте можно говорить о значении посеянных два с лишним века назад семенах освобождения. Брошенный революционной Францией клич отразился от «окраины мира» лишь тогда, когда тот стал напоминать огромную замкнутую комнату.
Даже время колониализма создало зависимость, скорее, внешних «цепей или надзора», но не зависимость как интеграцию на уровне форм и способов жизни. В движениях и войнах за независимость большинство стран, вторя проекту СССР, пытались создавать альтернативы, будучи все больше вписанными в единый формат мировой капиталистической системы. Революция в Иране, казалось, должна была создать почву независимого национального развития, будучи удаленным от одинаково неприемлемых центров притяжения в мире. Поиск путей, тем не менее, вел к особой трансформации - универсализации форм, методов и стилей принятия решений, развития, обмена. Жизнь по принципу общей корпорации в СССР, жизнь на основе множества частных конкурирующих корпораций в США или Европе, вариации и эксперименты на основе данных моделей в других уголках мира. В наши дни процесс все более и более похожий на возведение типового панельного жилья с разной планировкой и метражом.
Географически разделенный мир стал местом различий, но положенных на общую сетку экономических координат и механизмов обмена. Каждый несет свои различия, но в достаточно универсализированном формате как в современных мобильных устройствах. Именно все это сужало свободную территорию национальные проектов, пусть столь разные в своих культурных и идейных составляющих. Не будем абсолютизировать это измерение глобализации, которая хоть не шагнула во множество уголков мира, но уже погрузилась во многие постколониальные общества. Феномен современной глобальной периферии не только в неравномерности ресурсов развития и возможностей, но в том, что становится невозможно избежать и превозмочь ограничения мирового рынка. Это уже не фактор, а способ существования. Это то, что делает Тунис, как и многие другие страны, в некотором смысле схожим с одной из французских провинцией конца XVIII века, которая удалена от столицы, крупных центров, но неумолимо движется по общему пути интеграции. Вот только в отличие от исторической параллели пока нет гарантированного исхода процесса.
Если обратиться к хронологически недавнему, а исторически уже старому исследованию Мирового банка, то мы зафиксируем модель страны, где родилось и должно было повзрослеть «экономическое чудо». Тунис стал успешным пионером программы планирования семьи, которая заработала с конца 1960-х годов, почти выведя страну на уровень показателей Франции. После окончания нефтяного бума и возможности субсидировать сельское хозяйство в стране возникли экономические дисбалансы. Проводимые с середины 1980-х годов в стране экономические реформы по либерализации торговли и финансов изменили структуру экономики, уменьшив долю нефтегазового комплекса и сельского хозяйства в пользу сектора промышленных товаров и сферы услуг. На фоне увеличения уровня и продолжительности жизни увеличивалось доля образованного населения. Как и в ряде других государств показатели бедности стали снижаться, странным образом совпадая со сменой методики ее подсчета Мировым Банком.
Взявший в 1989 году в свои руки власть теперь уже бывший президент Бен Али продолжил курс на либерализации экономических отношений, продолжая приватизацию предприятий и сельскохозяйственных земель, демонстрируя внешнеэкономическую открытость. Экономический бум последних двух десятилетий сопровождался вступлением страны в ВТО в 1995 году, появлением зарубежных инвестиций и кредитного капитала. По уровню восприятия коррупции Тунис соседствовал с рядом европейских государств. Страна туризма с «умеренным» политическим режимом, вполне достойно смотрелась в мировых рейтинга.
Обратной стороной столь успешного экономического фасада стал разгон с 1980-х и взрывной рост с начала 2000-х годов размеров внешнего долга. За 20 лет долговое бремя правительств страны увеличилось в 4 раза на фоне выросшего в 3,5 раза ВВП. На фоне постепенного демонтажа социальных гарантий и открытия внутреннего рынка страна не смогла на быстром росте решить проблему торгового баланса, дефицит которого увеличивался последнее десятилетие с возрастающими темпами.
Реализуя инструменты неолиберальной модели экономического развития Тунис получил в качестве побочных эффектов социальную поляризацию и региональное неравномерное развитие. Юг, запад и центр страны начинал приобратать все более периферийных характер по отношению к столице и приграничным с ней регионам экономического бума. Реструктуризация экономики и падение спроса на минеральные ресурсы привели к упадку социальной инфраструктуры в соответствующих регионах. Бедность оказалась сконцентрированной в сельских районах. На фоне статистического благополучия в Тунисе сохранялся высокий уровень безработицы, который приобрел ярко выраженное территориальное и демографическое измерение. Наиболее сильно проблема занятости коснулась молодежи, учитывая, что образование уже не давало выгодных стартовых возможностей.
Мировой финансовый кризис подвел черту под быстрым инвестиционным и кредитным экономическим развитием, которым в последнее десятилетие воспользовалось большинство экономик мира, набирая долговые обязательства. Тунис, как и множество арабских государств, оказался в тисках дефицита бюджета и необходимости сокращения расходов, когда зависимость от конъюнктуры мировых цен на продовольствие дала о себе знать после роста цент на него.
По этой причине происходящее в Тунисе слишком отличается от событий оранжевых революций, чтобы приписывать им одни источники. Наоборот, Тунис продемонстрировал начала мощного цикла социального протеста в регионе.
Что же касается режима Бен Али, то его роль в возникновении революции достаточно специфична. С одной стороны, за два десятилетия был создан гибридный режим, который не терял попыток внешне соответствовать демократическим стандартам: изменение Конституции «только» из-за необходимости борьбы с терроризмом, свободное создание общественных организаций по уведомлению, формальная свобода печати. На проверку, конечно, уведомления оказывалось официально невозможно вручить властям, свободная пресса оказывалась на голодном пайке из-за разрыва контракта с единым государственным рекламодателем. В уголовный кодекс была введена статья, преследующая любого за прямые или косвенные контакты с агентами зарубежных государств и многое другое. Добавить к этому избирательную цензуру, задержания и пытки оппозиционеров, около 1000 политических преступников, осужденных порой за бытовые преступления.
Список можно было бы продолжить, но недемократичность режима не была тем стимулом, который разжег массовый протест. Искать ростки революции против диктатуры в регионе может и нужно, но лишь через призму ее социального содержания. На фоне тяжелого социального положения молодежи и общего роста безработицы коррумпированный клановый режим Туниса обрел видимые классовые различия. За фасадом первой экономики Африки существовали региональные кланы, с представительной «семьей» во главе с женой президента Лейлой Трабелси. Здесь сама собой напрашивается параллель с ролью жены Слободана Милошевича Милой Маркович, которая обладала значительной экономической и политической властью в Сербии. Но политическая коррупция и клиентеллизм, как показывают исторические сравнения, никогда не способствовал стабильности режима, особенно на фоне его зависимого развития.
Весьма странными представляются рассуждения о подготовки революции извне и апелляции к технологиям, применявшимся на Украине, Грузии, Киргизии. Это тем более странно, что режим Бен Али устраивал США в качестве союзника по борьбе с исламским радикализмов в Северной Африке, ЕС - в качестве торгового партнера и моста на рынки континента. В этом отношении ни рейтинг Freedom House, ни критические доклады Human Rights Watch не играли против статуса страны и режима в мировом сообществе.
При всем при этом через подобную международную открытость «скрытый авторитаризм» Бен Али сильно подорвал свою способность открыто и массово применять репрессии к возникшей оппозиции. В подобной ситуации работает принцип одного выбранного стула – нельзя быть Северной Кореей, Китаем или Беларусью и строить внешне открытый режим, публично заигрывая с гражданскими правами. Это показала не одна революция.
На фоне разговоров о роле в мобилизации сервисов Facebook и Twitter’а вряд ли стоит переоценивать их значение, даже учитывая достаточно высокую долю интернет-пользователей среди населении. Инструменты полезны не сами по себе, а когда ситуация благоприятствует их использованию. Хотя правительство Туниса уже давно преследовало политически активных блоггеров и запрещала доступ к ряду сайтов, массовый протест в целом формировался иными путями.
И в этом отношении надо отметить, что на фоне относительной пассивности населения в Тунисе существовала протестная политическая культура в достаточно организованных формах. На долгом пути реформ массовый протест и бунты, казалось, остались в далеком 1984 году, когда произошел резкий рост цен на продовольствие. Достаточно сильные профсоюзные и общественные организации за последнее десятилетие в значительной степени встроились в систему корпоративизма режима Бен Али, прекратив во многом выполнять свои прямые функции. Тем не менее, последние годы ознаменовались активизации профсоюзной деятельности на уровне отдельных региональных ячеек Общего профсоюза тунисских рабочих (UGTT), попыток создать независимый Национальный профсоюз тунисских журналистов (NSTJ) и деятельностью ряда негосударственных организаций.
В январе 2008 года в районе разработок фосфатов в области Гафса в центре страны возникли сильнейшие социальные волнения, вызванные безработицей, отказом работодателей исполнять социальные гарантии, практиками мошенничества и клиентеллизма. Социальный протест охватил несколько десятков тысяч человек и ряд близлежащих городов, когда комитетами рабочих перекрывалось транспортное сообщение, останавливались производства. Протест был поддержан забастовкой части студентов и учителей. Общими требованиями стали ликвидация безработицы, низкого уровня жизни и коррупции. На фоне выступлений разразились конфликты с региональными лидерами Общего профсоюза тунисских рабочих, находящегося фактически на государственном финансировании. К городам была стянута армейская техника, были проведены аресты, часть активистов приговорена к лишению свободы. На фоне приближавшихся в 2009 году выборов политические партии, находясь в некотором замешательстве, практически остались безучастными, подчеркивая разрыв между политическим дресс-кодом и требованиям рядового населения. В феврале 2010 года схожие события произошли в городе Скхира, что недалеко от Гафса.
Подобное социальное пробуждение на фоне общего ухудшения жизни населения в конце 2010 года вылилось в массовые демонстрации протеста после уже известного нам случая самосожжения молодого уличного торговца Моххамеда Буазизи.
В этом отношении неудивительно, что после столицы выступления начались в наиболее неблагополучных регионах страны и получили более организованный характер за счет активизации профсоюзных организаций в стране. Добавим к этому низкие зарплаты в полиции, рядовой состав которых достаточно быстро стал переходить на сторону митингующих. И в этом большое отличие Туниса от Египта, где протест более хаотичный, а силы правопорядка более организованы. В Тунисе политические лозунги остались на втором плане, уступая или усиливая социальное содержание протеста, одним из голосов которого стал рэпер Хамад Бен Амор: «Люди еще умирают от голода! Люди хотят работать, хотят выживать, но никто не прислушивается к их голосу. Выйди на улицу!».
Что же в итоге? Президент бежал. Начато формирование нового правительства. Но на фоне радостей победы возникают проблемы, которые рискуют остаться без адекватного решения. С одной стороны, события в Тунисе обозначают нам весьма старый пример революции, которая скорее происходит, чем целенаправленно совершается. Не было фактически ни одной политической силы, которая бы стремилась ее реализовать, как это часто было в прошлом веке. Революции без явного лидера и проекта общественного развития сложно не завязнуть в новых, уже демократических парламентских и кабинетных дрязгах, конфликтах между регионами и в профсоюзном движении. События в Тунисе открывают печальную для многих стран картину, где существуют пассивные политических партий и отсутствуют реальные общественные альтернативы развития.
Под действием событий в Тунисе, Египте, возможно, в других странах региона начнется возрождение идеологий, пусть даже объединенных в одно направление, как это было в ходе антишахской революции в Иране. И остается открытым вопрос о том, какая из них сможет возникнуть после десятилетий порой умеренного пассивного существования. Представляется, что вряд ли мы будем иметь дело лишь с одной альтернативой.
Но если корни начавшейся революции лежат глубже коррупции режима Бен Али, то что может сделать новое правительство, даже если из него уйдут одиозные фигуры старого режима? Возможности Туниса как весьма развитой части мировой периферии оказываются по большей части вне политических рычагов новой управленческой элиты. А новые вызовы будут приходить с растущим бюджетным дефицитом, падением экспорта, конъюнктурой мировых рынков.
Если копнуть глубже, то события в Тунисе окажутся эхом экономического кризиса, когда модель развития внедрена, но наступает время расплачиваться за принесенные ею издержки. И дело уже не столько в персоналиях. Каждый, кто решит посмотреть экономическую статистику страны обнаружит вполне приличные показатели, которые будут не хуже многих развитых стран. Конечно, за исключением того, что страна – лишь островок периферии, с куда меньшим запасом прочности.
Все это наводит на две мысли. Хорошо ли мы знаем состояние окружающего нас мира, чтобы в прогнозах полагаться лишь на статистику международных организаций, пренебрегая анализом реальной ситуации в странах? И если это не так, то есть ли у нас альтернативные модели мышления и развития нашего объединенного глобальной экономикой мира?