В последнее время мы утрачиваем способность удивляться. Непотребные телепередачи, какие-то пьяные драки на министерском уровне, кошмарные судебные решения мелькают с такой частотой, что вместо бодрого гражданского желания бороться со всем этим чувствуешь лишь тошноту.
Плохо. Плохо, когда социальные язвы и прочие болячки общества перестают удивлять, а из политики исчезает понятие компромата (а в самом деле, что бы вы сочли стопроцентным компроматом на представителя власти в ранге министра и выше? таким компроматом, чтобы все ахнули, а скомпрометированный назавтра... нет, сегодня был бы снят с должности?). В такой ситуации поиски "здоровых сил" с самого начала обречены на неудачу. Не на что опереться – потому и никакое реформирование невозможно.
Бывший глава МВД Татарстана Асгат Сафаров за месяц до того как в Казани умер вор-рецидивист, изнасилованный полицейскими бутылкой из-под шампанского, отпраздновал выход своей книги "Закат казанского феномена", в которой призвал использовать самые жесткие меры в отношении преступников. Лучшую иллюстрацию принципа "рыба гниет с головы" придумать сложно.
"Пусть бросают в меня камни "гуманисты", но мое глубокое внутреннее убеждение: забрав чужую жизнь, преступник должен расплачиваться своей. И это еще очень даже гуманно. Средневековая жестокость имела логичное объяснение — если нельзя казнить душегуба несколько раз, то можно отнять жизнь максимально мучительным способом — в назидание всем остальным", - пишет Сафаров.
После казанского инцидента общественность требовала уволить Сафарова, но как выяснилось, его и так уволили: ровно за день до смерти Сергея Назарова должность главы МВД по Татарстану была упразднена в связи с передачей ведомства в прямое подчинение Москве.
Страшно то, что Сафаров чувствует: так теперь можно, а что такого? Страшно, что и мы уже этому, положа руку на сердце, не удивляемся. Еще вчера все бы сказали "ужас-ужас", а теперь нет. Проблему для России сейчас представляет не жестокость сама по себе (ни наше общество, ни наши силовики никогда не отличались мягкостью), а легитимизация жестокости. Даже в самые людоедские времена жестокость не была, строго говоря, жестокостью, то есть индивидуальным ужесточением общепринятого стандарта поведения. Когда Вышинский призывал расстрелять подсудимых "как поганых псов", он не порол отсебятину, а действовал строго в рамках сталинской государственной парадигмы. К человеку могли подойти на улице и увести его навсегда – поскольку это было разрешено, но вот дать, например, ему прилюдно в глаз никакой милиционер не мог. Времена были жесткие, но выходить за рамки не дозволялось даже тем, кто, будучи поставлен блюсти сохранность этих самых рамок, имел все возможности для нарушений. Сейчас времена мягкие, но и правил никаких нет – все расслабились.
В России постепенно происходит разрушение действовавшего на протяжении десятилетий, если не веков, общественного договора. Лишившись привычных ограничений, общественные отношения совершенно закономерно стремятся к самому "низкоуровневому" состоянию, то есть к принципу: Might is Right. У России в принципе есть шанс стать первым государством победившего социал-дарвинизма, но только придет она к этому результату не "по Спенсеру", не через естественный отбор и выживание сильнейших, а через деградацию базового социального навыка – умения следовать установленным правилам.
Глядя на то, как простые автомобилисты паркуются на пешеходных переходах, министр рассуждает в открытой печати о "максимально мучительных" способах лишения жизни, а глава Роскосмоса с подчиненным публично машут кулаками после драки (как к месту здесь эта идиома!), понимаешь, что в России возникла очень гомогенная общность совершенно недисциплинированных людей. Принцип "нельзя потому что нельзя" становится слишком сложным для восприятия. Смысл запрета как такового утерян. Вседозволенность становится частью российского менталитета, она санкционируется многократными повторами и примерами "статусных" людей и, как следствие, институциализируется. То тут, то там видишь, как кто-то оправдывает свое нежелание следовать доставшемуся от прошлых времен запрету. Это уже сложившийся жанр – апология вседозволенности. Хотите прочитать, почему можно устраивать непристойные пляски в храме – нет проблем, возмущаетесь, что подследственного изнасиловали бутылкой – вам объяснят, зачем это нужно, интересуетесь, скажем, ограничениями по национальному признаку или насчет отстрела бомжей – и вновь подробные обоснования будут найдены, причем не где-то в темных закоулках интернета, а на вполне респектабельных информационных площадках.
Для перезапуска общественного договора нам нужен проект "дисциплинированной России". Беда в том, что разговоры о том, с кого надо начинать восстановление порядка в стране, вести очень сложно. Поскольку закон не соблюдает практически никто, каждый воспринимает призывы к честности как нападки на себя лично. Многие уже знают: если кто-то говорит, что простые граждане не платят налоги и нарушают правила дорожного движения, значит он хочет отвлечь тем самым внимание от коррумпированных чиновников. Так оно чаще всего и бывает, но почему такой простой способ "перевода стрелок" неизменно срабатывает? Почему указание на вину обывателя обязательно будет воспринято как попытка обелить власти и наоборот? На мой взгляд, только потому, что в отсутствии действующего права в России сформировался дихотомический принцип определения законного и справедливого, согласно которому, если не прав твой оппонент, то автоматически оказываешься правым ты. Плохой начальник самим фактом своего существования становится оправданием подчиненного. Разумеется, это верно и в обратную сторону – неслучайно у нас начальники любят набирать таких подчиненных, которые всегда дают повод наорать на себя. Из-за этого дихотомического принципа Россия попала в ситуацию, когда реформирование общества и власти невозможно ни в каком виде – ни последовательно, ни одновременно.
Надо перезапускать всю систему сверху донизу: общественно-политические отношения в России так и остались советскими с минимальной ролью и значимостью личности и минимальной личной ответственностью. Эта реформа, наверное, скоро начнется – просто потому, что прежняя система уже пришла в полную негодность. Но пока есть еще немного времени, мы еще можем пожить по старинке, не торопясь, коротая вечера за увлекательными спорами о том, кто из нас должен первым взяться за ум, и где все-таки бывает чисто – там, где убирают или там, где не мусорят.