Александр Гольдфарб, историк и соавтор отравленного в Лондоне А.Литвиненко констатировал, что «стояние на Болотной» при определенных условиях может перерасти в революцию, так как смена режима происходит не по конституционной процедуре, а в результате уличных протестов. С ним перекликается статусный автор РЖ профессор Артемий Магун, придавая феномену характеристику мирно-гражданского восстания, на самом деле «размазанного» практически по всему посткоммунистическому периоду. Отодвигаю границы начала и я - еще дальше, к 1917 году, а может быть и вообще превращая всю русскую историю в одну непрерывную незаконченную революцию. Ведь все это время мы пытались, но так и не построили свое справедливое государство.
Лики этой революции могут быть разными. Ужасными, как в 17-ом году, то такими вот, странными, когда сама собой обваливается очередная времянка. Так, 91-й год был обусловлен не столько поражением от наступающего на пятки врага, сколько вдруг наступившим необъяснимым параличом всех властных структур и паникой высших сановников государства. Помнится, одни в эти дни реальные прыгали из окон, другие стрелялись, третьи размахивали запрещенным до этого момента трехцветным российским флагом прямо из здания КГБ на Лубянке. Они так приветствовали разъяренную толпу, которая стаскивала за шею их бога - кованого из бронзы железного Феликса. А ведь надо было просто немного переждать, и все бы, ребята, у вас было нормально…
10 декабря 2011 года в столице Российской империи тоже произошли на первый взгляд странные и необъяснимые события. Достаточное количество мирных москвичей, на первый взгляд спокойных, сытых, как будто только что съевших пончик на завтрак, собранные, прямо скажем, в глухую полицейскую резервацию на Болотной площади, запустили процессы демонтажа «путинского стабилиздеца». Количество по закону диалектики опять перешло в новое качество.
Причем Кремль на этот раз отреагировал на редкость оперативно. Не дожидаясь 24-го, он быстренько выкинул на помойку черновик итогового послания президента (бла-бла-бла про Сколково и родовспоможение). А достал из секретного сейфа другое, запечатанное сургучной печатью. С пометкой: «В день М».
Вскрыв его трясущимися руками, Медведев замирающим голосом прочитал - и про вернуть выборы, и про разрешить партии, и про отменить политическую цензуру на ТВ. Под влиянием улицы маятник русской революции снова качнулся на оттепель.
Конечно, от всего этого Кремль может с легкостью отпереться. Может обставить такими оговорками, которые сведут на нет обещания. Может поступить и вообще элегантно: старший по тандему за младшенького не в ответе.
Но логика подобных событий, тем не менее, всегда одинакова. Если одни чуть-чуть приоткрыли дверь, то кто-то подставит каблук, другие напрут, дверь придется открыть. А следом уж по вашему музею царизма прокатится волна махорочных мешочников в тельняшках. Кто-то обопьется вином урожая 45 года, а кто-то потащит домой мраморного львенка, замотанного в сорванную портьеру. Есть, отчего прийти в беспокойство. Отчего и много сделано в эти дни в пользу того, чтобы представить случившееся как исключительно сословный протест. «Когда Божена Рынска и Тина Канделаки позиционируются жертвами и борцами, гламурный глянец протестов вызывает здоровое желание рабочих-танкостроителей разогнать их со всей рабочей страстью», - гвоздит к позорному столбу пламенный Веллер.
Напротив, есть версия глубинной народной этической революции. Жаждой жить не по лжи. Однако и она заведомо неполна и заводит в смысловой тупик как «наступающих», так и «обороняющихся». Ведь особый мегаполис Москва, действительно, не народ, а если и выступил вдруг авангардом, то не в последнюю очередь потому, что экономические причины «московского бунта» предельно рациональны. С одной стороны, Москва задохнулась в сверхконцентрации рвущихся в сей распределительный эпицентр. С другой стороны, уничтожение политики в «нулевые годы» не столько оскорбило довольно низкую мораль москвичей, сколько реально подорвало доходы по всей традиционной для Москвы офисной цепочке.
Сначала разогнали старое НТВ – мы стерпели, потом посадили Ходорковского – мы смолчали. Затем за отсутствием выборов сократили и всех «специалистов» по выборам. За ними – мордоделов, спецов пиара. Последних тоже было не жаль, так как именно они в немалой степени ответственны за тот режим, который сложился. Но за первым отрядом, павшим на передовой, пал и второй эшелон - так называемое экспертное сообщество. Его заменили хором подпевал, что привело к тому, что власть в свою очередь чудовищно поглупела, стала неэстетичной, неадекватной, решая многие вопросы с помощью санитара Онищенко. При этом классический кейс: вот стоило Глеба Павловского отлучить от Кремля именно за сверхточные предсказания нынешнего кризиса, так кризис и разразился. Упсс! Кто бы мог подумать?
В эпоху быстро развивающегося в мире интернета, в России, в Москве, произошли и совсем парадоксальные вещи - позакрывались многие политические интернет-контенты. В рыночной экономике испуганные олигархи как один поступили нерыночно, вынув свои капиталы из вдруг ставшего рискованным информационного бизнеса, увольняя наиболее успешных медиа-менеджеров, как это случилось в «Коммерсанте-власть».
Политическая цензура на ТВ не только резала глаз, но и подорвала базовые основы творческой конкуренции и остановила немногие действующие здесь карьерные вип-лифты. И все это притом, что уволенные журналисты, эксперты, политологи, телеведущие и вся коммуникационная среда никуда не делись физически. Если кто потерял позиции в профессии, то тут же пополнил ряды недовольных (Парфенов), придав зреющему недовольству интеллектуальную, идеологическую, а так же зрелищную составляющие.
Дольше всех, наверное, держался шоу-бизнес, но и у него начались неприятности. Невозможно забивать эфиры одной только мыльной оперой о мезальянсе Пугачевой и Галкина. Но тут выяснилось, что отсутствие яркой демократической гражданственности в творчестве других шоуменов снижает накал интереса.
Охлобыстин это понял и выкинул фокус с «Доктриной-77», продав билеты на почти Лужники. Понял и рок-кумир А. Макаревич, которого неожиданно освистали в связи с тем, что его концерт якобы шел под эгидой «Единой России». Позже Макаревич заявит, что он и знать не знал о лоялистской подоплеке своего выступления, но нам в данном случае важнее, что снова остро проявилась мода на политическое позиционирование. Гражданская позиция стала коррелироваться с известностью (Акунин), а чрезмерная лояльность (Михалков, Говорухин) наоборот обернулась коротким путем к низвержению с Олимпа популярности.
И все это было бы совсем хорошо в качестве тренда, если игнорировать тот факт, что мы сами давно живем внутри негативной экологии, а восстание «креативных москвичей» против единственного действующего градообразующего предприятия Москвы – Кремля, отчасти абсурдно. Что, в частности, оскорбительно подметил левак Тарасов. Разрушение «диктатуры Путина» в этих обстоятельствах сродни остановке отравляющего озеро целлюлозного комбината, когда можно оптимистично рассчитывать, что потомкам достанется здоровый образ жизни, но вот только увлеченные благородным порывом современники, скорее всего, лишатся всего, сопьются и падут жертвой сразу же народившегося в демократических пустотах поселкового криминала.
«Дайте народу хлеба и зрелищ». «Верните им политику!» «Но революции никто не хочет», - становится общим местом прикормленной осторожной интеллигенции. Тогда как революция их не спросила, она давно началась, а если по правде, то и не прекращалась целое столетие. Мудрый Сурков это знает и сочиняет «План Суркова», по которому милые его сердцу канделаки и собчачки, кудрины и прохоровы садятся глобальными переговорщиками между властью и вставшими стратами! «Кудрин пока – наш единственный шанс на прообраз польского Круглого стола», - соглашается аж уличный заводила Яшин. И все бы это было очень правильно, хорошо, верно, полезно, конгениально, но и… опоздало. Ибо политику теперь невозможно дать немножко, тем более на фоне чудовищной несовременности, неэффективности российской политической системы, чудовищного пренебрежения социальным и правовым стандартом в иной немосковской Руси.
Иными словами, какими бы низменными мотивами ни руководствовался «креативный авангард», он ведь тоже всего лишь заложник русской истории и объективно открывает дверь неизвестному будущему только тогда, когда эта дверь уж готова открыться сама.