Дефицит усилий

Московские лекции Пятигорского, посвященные философии политики, оставляют двойственное впечатление. С одной стороны, это бьющая через край экспрессия, своеобразный философский моноспектакль. Актер в нем напоминает римского оратора на форуме, он обладает нешуточной энергетикой и ни на минуту не забывает о своем пафосе мыслителя. С другой - содержание лекций, а именно анализ концепта политики, предложенный Пятигорским, представляется во многом спорным.

Базовая идея философии политики Пятигорского сводится к тому, что политика - это прежде всего объект мышления некоторого субъекта. Политика с самого начала рассматривается как то, что существует в "чистом виде", как предмет философской рефлексии. Причем это верно не только для теории, но и для политической практики. Идеалом политического субъекта для либерального мыслителя, каким является Пятигорский, является полисмен на улице Лондона. Этот полисмен говорит относительно дорожной пробки: "Это надо устроить". Вот это и есть политика, утверждает Пятигорский. Основной концепт политики - это политическая воля субъекта, а сама политика принципиально описывается как нечто изолированное. Мы не только мыслим политику как политику (не применяя к ней внешних словарей), но и занимаемся ею как автономные субъекты политической воли. Фихте, о котором Пятигорский бегло упомянул в лекциях, можно считать, таким образом, центральной теневой фигурой его политической риторики.

Только "идиоты всех стран" (это одно из любимых выражений Пятигорского) полагают, таким образом, что политика - это эпифеномен экономики. В действительности политика - это результат решения, которое принимается здесь и сейчас. Политика - субстанция, применительно к которой экономические отношения могут служить лишь инструментом. В качестве парадигматического примера Пятигорский предложил здесь историю становления политики Рузвельта во времена Великой депрессии: "это не вопрос о деньгах, это вопрос того, кто их даст". Политическая воля субъекта организует экономическое пространство, но никак не наоборот.

В то же время субъект политической воли, на который здесь делается базовая ставка, не фиксируется Пятигорским четко. Например, понятно, что речь идет скорее о нации, чем о классе, но принципы солидарности этой фундаментальной общности никак не проясняются. Субъект политической мысли может быть представлен как атомарный индивид, но в этом случае не ясно, что делает возможным политическую коммуникацию.

В конечном счете, политическая философия Пятигорского, претендующая на статус чистой теории, становится манифестацией политических убеждений ее автора. А между политической субъективностью жителя Лондона и жителя Рязани лежит пропасть.

На мой взгляд, бессмысленно пытаться вступать здесь в прямую полемику с профессором Пятигорским, хотя бы потому, что никаких аргументов в пользу своей позиции им представлено не было. Концепция автономной политики как результата солидарной воли данной группы индивидов не может считаться новинкой на рынке философских идей, а модель политической воли, предложенная Пятигорским, скорее всего, просто является архаической. Соответственно, и направления возможной критики этой политической философии давно известны: изобретать велосипед после Маркса "и сыновей" нет никакой необходимости. Более того, атаки на концепт суверенной политики, скорее всего, давно переросли узкие рамки критической теории. Они ведутся как со стороны постструктуралистской социологии, так и с позиций концепции "символического капитала" Бурдье.

Интерес представляет иное. В описанной перспективе Пятигорский указывает на определенный дефицит интеллектуальных усилий и решений, направленных на осмысление политической судьбы России. В Англии, говорит профессор Лондонского университета, каждый год выходит несколько книг, посвященных политической истории страны. В России же нет ничего подобного. Неужели в России никто не думает об этом? Чем же тогда тут занимаются люди?

Проблема, на которой Пятигорский акцентирует здесь внимание, действительно существует. Однако она, скорее всего, не может быть сведена к отсутствию исследований по политической истории России. Политическая история, история как перечисление узловых пунктов политического процесса в данном обществе, в действительности ни в коем случае не является "чистой наукой". Для того чтобы принять необходимость создания политической истории в качестве адекватного описания смысла существования страны, нужно согласиться с целым рядом неявных идеологических и философских предпосылок.

Прежде всего, конечно, нужно поверить в базовую установку Пятигорского - будто бы политика автономна и первична по отношению к остальным формам властных отношений. Будто бы в определенных контекстах могут существовать разрывы в разнообразных отношениях господства, существующих в данном обществе, и в этих разрывах образуется "чистая политика". Эта схема работает только там, где мы можем вынести за скобки все содержание реальных общественных связей, и оставить только голую абстракцию: фактически это возможно лишь в учебнике по политологии, да и то исключительно в дидактических целях. И в России пока мало кто верит в эти дидактические наставления, несмотря на титанические усилия профессионалов.

Политическая история, таким образом, пишется не как история страны, но как история представлений о стране. Вопрос, который следует ставить здесь, в действительности вовсе не сводится к проблеме отсутствия такой истории России. Его следует ставить гораздо шире: сегодня мы фактически не имеем ни экономической, ни "ментальной" истории России, а наши социологические знания относительно российского общества последнего столетия находятся в зачаточном состоянии. Уникальный опыт российской истории нуждается в осмыслении, причем это осмысление, скорее всего, не может быть выполнено в рамках любой из существующих сегодня методологий гуманитарного (и в частности социологического) познания.

Следовательно, мы должны решать здесь, прежде всего, методологические задачи: этого требует тот материал, с которым мы работаем. Формирование политической истории России как таковое выполняло бы, увы, лишь идеологические функции, направленные на обоснование властных полномочий той или иной социальной группы. Это хорошо видно на примере сегодняшней Украины, где политическая история пишется в духе радикального политического дизайна, но зато никто не решится сказать, что политическая история на Украине отсутствует. Грубо говоря, России сегодня нужен свой Фуко, работа которого состояла бы в отыскании новых методологических подходов к анализу отечественной истории в ее тотальности.

Хочется надеяться, что поколение социологов и историков, которым предстоит работа с русским наследием XX века, появится достаточно скоро для того, чтобы мы еще застали этот новый расцвет русскоязычной интеллектуальной культуры. Очевидно, что рано или поздно это должно произойти в силу наличия объективных предпосылок: существования уникального предмета исследования, истории России, и выхода гуманитарной науки из-под идеологического контроля, который выхолащивал ее в советское время.

В этом контексте анализ пространства политической мысли, который представлен в нынешних лекциях Пятигорского, полезен хотя бы тем, что он точно фиксирует одно из тех интеллектуальных движений, против которых придется совершать будущую революцию.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67