Что такое радикальный либерализм

Рецензия на книгу Пола Кругмана "Кредо либерала" (М.: Европа, 2009)

Книга Нобелевского лауреата Пола Кругмана «Кредо либерала» представляет собой компендиум политических взглядов американского экономиста. Заглавие книги обыгрывает манифест бывшего кандидата в президенты США от Республиканской партии

Барри Голдуотера «Кредо консерватора», ставший одной из главных настольных книг американской консервативной революции. «Кредо либерала» тоже претендует на то, чтобы быть программным политическим текстом, который, как надеется автор, станет руководством к действию для адептов новой, уже либеральной революции.

Кругман не собирается быть беспристрастным. В «Кредо либерала» он предстает не как наделенный высокими регалиями рафинированный академический экономист, а как ученый, ставший политиком, который жонглирует экономическими тезисами для достижения желаемого политического эффекта. При этом сам автор искренне уверен в том, что любое его политическое заявление если не доказуемо научно, то, по крайней мере, верно на уровне представлений здравого смысла о справедливом и должном. Такая позиция становится более понятной, когда читаешь признание Кругмана, что политика важнее экономики и что экономика в конечном счете есть производная политики.

Не случайно критики диагностировали в книге отсутствие экономической теории, тенденциозный, опять-таки в свете политических взглядов автора, подбор фактов и свели ее содержание к пропаганде выкачивания денег из богатых, потому что заслуженный ученый Пол Кругман убежден в справедливости такой экономической политики. Рецепция «Кредо либерала» в Америке была очень «партийной». Прогрессивные либералы, занимающие крайне левый фланг Демократической партии, приняли ее, как и желал автор, в качестве программного труда, рассказывающего о том, как надо политически правильно понимать американскую историю последних 130 лет и как следует действовать дальше, в случае победы на выборах прогрессивного движения. Республиканцы увидели в ней крайне пристрастный идеологический памфлет, который полностью отказывает современному консерватизму в здравом смысле. Умеренные либералы, в свою очередь, отнеслись c большой осторожностью. Так, например, рецензия Дэвида Кеннеди в родной для Кругмана газете The New York Times была более чем сдержанной на похвалы. Причина – в политическом радикализме Нобелевского лауреата. Кругман-политик уже давно вызывает симпатии только у радикалов.

Радикализм проявляется в том, что главной задачей книги становится не столько формулирование позитивной прогрессивной программы для Демократической партии, сколько полное интеллектуальное уничтожение американского консерватизма. Для Кругмана современный американский консерватизм, берущий политические истоки от Голдуотера, Никсона и Рейгана, просто не имеет права на существование. Он настойчиво убеждает своего читателя, что консерватизм в Америке равнозначен расизму и авторитаризму, в то время как прогрессивный либерализм (который парадоксальным образом становится по-настоящему консервативным, отстаивая послевоенное государство всеобщего благосостояния) отстаивает демократические и социальные гарантии в интересах большинства.

Для Кругмана есть только одна партия с правильной политической позицией. Быть либералом означает быть прогрессистом, быть прогрессистом – голосовать за Демократическую партию. Про республиканцев он пишет, что «американская плутократия» оказалась достаточно богатой, чтобы купить себе собственную партию. «Великая старая партия» контролируется богачами через горстку религиозных и экономических радикалов и проводит политику в интересах богатых американцев, обманывая большинство избирателей и играя на их расистских комплексах.

Читатель, знакомый с произведениями классиков марксизма-ленинизма и стилем газеты «Правда» советских времен, должен быть готов к тому, что обнаружит у Кругмана множество стилистических и аргументативных сходств. В свою очередь, для читателя сколько-нибудь знакомого с реалиями американской политики и тем, какое место в ней занимают воззрения Пола Кругмана, показательная порка консерватизма превращается в анамнез политической радикализации и «партийности» самого автора. Книга поучительна в том смысле, как, выдавая позицию оппонента за пример крайнего радикализма и оторванности от реальности, можно самому стать радикалом, который выстраивает для себя альтернативную реальность с четко прочерченными границами добра и зла, и потом выдавать эту картину за голос здравого смысла.

Прежде чем приступать к содержанию книги, нужно оговориться о значении слова «либерал». Либералами в американской политике называют представителей прогрессивного движения, выступающих за масштабное перераспределение богатства через высокие прогрессивные налоги, за большие государственные расходы, сильные профсоюзы и построение государства всеобщего благосостояния. Герои КругманаКейнс как экономический теоретик и Франклин Рузвельт как политический практик Нового курса, создавшего американскую, незавершенную версию социального государства.

В «Кредо либерала» свои политические взгляды Кругман представляет через либеральную интерпретацию американской истории, начиная с 1870 года и до наших дней. Если кратко описать цикл, который прошла Америка, то неравенство в распределении доходов сменило послевоенное равенство, ставшее результатом войны и Нового курса. На смену этому относительному равенству пришла эпоха нового неравенства, которая, в свою очередь, стала результатом консервативной революции. Экономический цикл четко соответствует политическому. Автор пишет, что «в американской истории последних десятилетий заметны две тенденции, графически представимые в виде парабол: в экономике – переход от экстремального неравенства к относительному равенству и обратно, в политике – от крайней поляризации к сотрудничеству и вспять. Развитие обеих тенденций происходило параллельно: золотой век материального равенства в целом совпал с периодом политического сотрудничества».

Эпоха до Нового курса называется автором долгим «позолоченным веком». В этот период Америку отличало большое неравенство в распределении доходов. Страной управляла «плутократия» из крупных промышленников и банкиров. Наличие значительного разрыва в доходах в «позолоченный век» автор подтверждает, обращаясь к точно известному числу сверхбогатых американцев. Число миллиардеров в 1900 году составляло 22 человека, в 1925 – 32, в 1957 – 16, в 1968 – 13, в 2008 – 160. Главным отличием «долгого позолоченного века» от современной эпохи неравенства является то, что от экономического роста тогда выигрывали все классы общества. Вместе с богатыми росло и благосостояние всех остальных граждан.

Новый курс и Вторая мировая война стали причиной сокращения разрыва в доходах в 1920 – 1940-х годах, что привело к наступлению золотого века американской истории в 1950-х. Прогрессивное налогообложение и мощные государственные социальные программы практически уничтожили сверхбогатых американцев и создали общество процветающего среднего класса. Помимо относительного равенства, эта эпоха отличалась политическим компромиссом. Позиции республиканцев и демократов мало отличались друг от друга. Экономический успех общества среднего класса не оставил республиканцам ничего иного, как смириться с достижениями Нового курса. Америка стала центристской страной, в которой республиканцы в лице Эйзенхауэра и отчасти Никсона правили, как либералы.

Выравнивание доходов продолжалось более 30 лет и сопровождалось бурным экономическим ростом. Этот факт позволяет Кругману прийти к выводу, что справедливая социальная политика совместима с сильным экономическим ростом. Проблемы у общества среднего класса начались в 1960-х, в годы «неблагополучного процветания». Несмотря на то что бурный экономический подъем продолжался все 1960-е, в 1966 году 71 % американцев посчитал, что страна движется в неправильном направлении. У американцев появилось стойкое ощущение распада общества. Причина состояла в смешении разнообразных факторов. Популярность демократов подкосила проблема гражданских прав, неожиданный для них рост преступности, вылившийся в городские бунты, и неприятие «молчаливым большинством» новой контркультуры.

Электоральные успехи демократической партии были обусловлены существованием сложной коалиции из профсоюзов с Севера, левых интеллектуалов и бедного Юга, который был заинтересован в щедрой финансовой помощи от федерального правительства. В обмен на поддержку либеральной политики демократы были готовы мириться с сегрегацией на Юге. По словам Кругмана, южане также поддерживали демократов, потому что были разозлены на республиканца Линкольна. После подписания президентом Джонсоном Акта о гражданских правах демократы начали постепенно утрачивать позиции на Юге. Кругман называет и другую причину: южане перестали одобрять расширение социальной помощи, так как большинство ее получателей в южных штатах были черными.

С 1957 по 1970 годы преступность в США выросла втрое. Кругман настаивает, что «мы почти не знаем, отчего она вообще растет или падает». Города вдруг стали опасными. Взрыв преступности оказался полностью неожиданным для либералов, поскольку «пошли прахом их надежды на то, что социальная справедливость будет вознаграждена добропорядочным поведением членов общества». Рост преступности автор все же предлагает объяснять демографией: в городах промышленного севера оказалось много молодых мужчин, прежде всего чернокожих, которые вдруг столкнулись с тем, что промышленность эмигрировала в пригороды вместе со значительным белым населением. Государство помогло им пособиями, а не работой. Консерватор здесь мог бы возразить, что государственные пособия, приближающиеся к уровню минимальной зарплаты, дестимулировали их на поиск работы и отъезд из депрессивных городов. Но в кругмановской реальности виновным в том, что чернокожие в городах начали устраивать бунты, оказывается расизм (белые не помогли с поиском работы и провоцировали чернокожих), а не социальная политика государства. Как результат, в головах белых избирателей преступность и бунты ассоциировались с ростом социальных расходов.

Падение реальных доходов американцев наблюдалось с 1970-х и совпало по времени с началом краха профсоюзного движения – одного из фундаментов демократической коалиции. При этом Кругман лишь мельком говорит о тяжелом экономическом кризисе конца 1970-х, о стагфляции, которая не вписывалась в классическое кейнсианство. С1980-х годов намечается новая тенденция к углублению неравенства. Так, во время послевоенного подъема прирост реального дохода типичной американской семьи был равен 2,7 %, а после 1980 – 0,7 %. Экономический подъем 1980-х, по мнению автора, не сопровождался улучшением жизни большинства американцев. Согласно Кругману, бум рейганомики был полностью иллюзорен: богатые богатели все больше, а средний класс догонял их все меньше. Произошло и углубление поляризации в политике. Впервом десятилетии XXI века неравенство в доходах стало столь же велико, как и в 1920-е годы, а политическая поляризация обострилась как никогда прежде.

Причины роста неравенства лежат в политике, а не в экономике. Кругман выступает против убеждения, согласно которому причинно-следственная зависимость прослеживается от экономики к политике: например, будто технологические факторы и глобализация стали объективными причинами роста неравенства. Причинно-следственная связь носит обратный характер: «усугубление неравенства было обусловлено главным образом ростом политической поляризации». Политика играет решающую роль как в стимулировании равенства, так и в стимулировании неравенства: и то и то всегда является политическим выбором. В основе неравенства лежат институты и правовые нормы, которые изменяются под действием политической воли. Средний класс является целиком искусственным, рукотворным образованием. Своему существованию он обязан Новому курсу, а не действию стихийных рыночных сил или технологических революций. Напротив, для стихийных сил рынка характерно порождение неравенства, а не равенства. Свободный рынок может создавать много богатства, но не может «правильно» это богатство распределять, чтобы сделать общество справедливым. А поэтому, если рыночная экономика будет предоставлена самой себе, она не создаст средний класс.

Новой эпохе неравенства предшествовали политические решения Республиканской партии, полный контроль над которой в 1970-х установили радикальные консерваторы, «вознамерившиеся свергнуть достижения Нового курса». Консерваторы снизили ставки налогообложения наиболее высоких доходов, сократили социальные программы и подавили профсоюзы. Кругман указывает, что новое консервативное движение в принципе недемократично, поскольку действовало только в интересах богатого меньшинства. Главной проблемой тогда становится объяснение того, как партия, выражающая интересы меньшинства, смогла завоевать голоса большинства. «Как консерваторы смогли выиграть выборы, проводя политику, которая вредна для большей части людей, в те времена, когда процветание сделало средний класс таким сильным, каким он не был никогда в истории страны?» – вопрошает автор.

Кругман дает простой ответ. Помимо денег и различных махинаций, за успехами республиканцев стоит расизм. Расовая проблемапричина поворота от государства всеобщего благосостояния: она стоит за стремлением консерваторов отменить достижения экономической политики равенства. Расизм для Кругмана оказывается универсальным объясняющим конструктом. Американская история отягощена длительным опытом рабства, который сказывается до сих пор. Большинство поддерживает республиканцев (то есть голосует против своих экономических интересов, выступая за снижение налогов для сверхбогатых), потому что оно либо одурачено пропагандой правых, либо состоит из латентных расистов. Материально неблагополучный сторонник Республиканской партии – либо жертва пропаганды, либо расист.

Республиканцы смогли создать свою сложную коалицию. Ее столпы – мораль, свободный рынок и расизм, которые, согласно Кругману, пытаются разрушить демократию с разных сторон. Религиозные моралисты сделали так, чтобы человек смог возвыситься над своими материальными интересами и посмотреть на реальность сквозь призму культурных войн. Расисты говорили о том, что основной выигрыш от социального государства получают меньшинства. Сторонники свободного рынка апеллировали к тому, что от снижения налогов и дерегулирования выиграют все. Демократы же предстали в республиканской пропаганде как далекие от простого народа элитисты, сторонники абортов, атеисты и симпатизирующие меньшинствам.

В завершение книги Кругман формулирует программу для современного прогрессивного движения, которое должно возглавить Демократическая партия. Основная цель движения – завершение политики Нового курса или, как говорит Кругман, современный Новый курс. Такая политика приведет к уничтожению консервативного движения и сплочению граждан вокруг Демократической партии. Первостепенная задача на этом пути – создание всеобщей и общедоступной системы здравоохранения. Для выравнивания доходов и для финансирования системы здравоохранения необходимо ввести высокие прогрессивные налоги. Однако, добавляет Кругман, для последующей активной социальной политики, которая неизбежно последует за реформой системы здравоохранения, придется обложить высокими налогами не только сверхбогатых, но и сам средний класс – большинство, в интересах которого в конечном счете проводится вся политика государства всеобщего благосостояния. Средний класс нужно обложить высокими налогами в его же интересах, чтобы обеспечить больше социальной защиты в будущем, уверяет Кругман, приводя пример Европы.

Кругмановский экскурс в американскую историю позволяет сделать ряд более интересных выводов относительно предпосылок его рассуждений. Для американского экономиста демократия – это система, в которой большинство получает право решать все, в том числе, отнимать ли деньги и собственность у меньшинства или нет. Если большинство ограничивается в таком праве, то это, согласно Кругману, равноценно авторитаризму. Права собственности в такой картине мира вторичны по отношению к правам большинства. Большинство имеет право, руководствуясь логикой справедливости (то есть представлением о том, что большинство принимает решения, а не меньшинство), отнять собственность у меньшинства. Все это подкрепляется убеждением в том, что такая справедливость может быть экономически эффективной. Таким образом, в кругмановской демократии права индивидов растворяются, их заменяет логика справедливого действия большинства. Общество не может быть справедливым, если права богатого индивида ценятся так же, как права менее богатого большинства. Такая демократия рискует превратиться в систему, в которой права нестабильны и меняются вместе с подушевым доходом. С другой стороны, взгляды Кругмана на демократию отличаются крайним элитизмом. Она не может функционировать без прогрессивного правительства, которое направляют правильные экономисты, разделяющие правильные, кейнсианские, макроэкономические концепции.

Логика рассуждений американского экономиста наводит на мысль, что с его точки зрения невозможно, чтобы консерваторы искренне разделяли бы свои представления о справедливом обществе – столь же искренне, как и Кругман свои. Для него люди просто не могут действовать против своих экономических интересов, если их хорошо понимают. Экономические интересы граждан состоят в том, чтобы большинство перераспределяло доходы в свою пользу. Бедный должен хотеть высоких налогов для богатых. В противном случае он не понимает своих экономических интересов. Кроме экономических интересов, все остальные становятся ирреальными. При этом Кругман считает, что экономические интересы могут поддаваться искажению посредством политики, которая опять-таки исходит из экономических интересов. Люди не могут искренне верить в свободное общество, в котором правительство ограничено, налоги низкие, успешные получают вознаграждение за свои успехи, а собственность является фундаментальным институтом. Более того, они не голосуют за политиков-атеистов, представителей нетрадиционной сексуальной ориентации, цветных, сторонников абортов, потому что одурачены республиканской пропагандой, отвлекающей их от своих интересов, и только поэтому. Культурные противостояния и конфликты не имеют смысла. Кругман с легкостью отвергает стремление людей, не желающих всевластия государственной бюрократии, жить в обществе с минимальным государством. Для него они – опасные радикалы и марионетки в руках крупных корпораций. Парадоксально, но в такой логике люди вообще не могут хотеть свободы как возможности защититься от принуждения со стороны других. Они могут только хотеть принуждать других платить высокие налоги в своих интересах. Однако если вы не верите в то, что другие могут иметь убеждения, выходящие за пределы их экономических интересов, фундамент ваших собственных убеждений оказывается под вопросом. Несмотря на то что уничтожение консерватизма, затеянное Кругманом, похоже местами на карикатуру, «Кредо либерала» – очень показательная работа по современному американскому левому либерализму, со всем набором присущих ему недостатков, комплексов и страхов.

Источник: Пушкин №4/2009

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67