Заказ на хипстеров

В интервью июньскому номеру журнала "Максим" Александра Ребенок (она же Наталья Николаевна, она же "Физичка") делает умопомрачительное суждение: "Секс распиарен на уровне государства. Как будто это очень круто. Какой-то в этом есть подвох. Человеком, зацикленным на сексе, очень легко управлять…". Помнится, двадцать лет назад считалось, что в Советском Союзе секса не было, а людьми все равно было "очень легко управлять".

Впрочем, важны сейчас не воззрения актрисы Театра.doc на сексуальную культуру, а определенный тип паранойи, который выдают ее слова: если слишком много "секса", значит кому-то это нужно, а инструментом внедрения этого интереса является государство, которое действует как анонимизатор, скрывая конечную инстанцию, производящую этот своего рода "соблазн".

С точно такими же забавными на первый взгляд обвинениями обрушилось отечественное "гражданское общество" на появление в эфире Первого канала сериала В.Г. Германики "Школа": это политический заказ, власть мстит учителям, которые ее не поддерживают! Это откровенная провокация в Год учителя! Это продолжение дебилизации молодежи средствами телевидения! При этом кто именно "заказал" школу и в чем суть этой "провокации", выяснить у "гражданского общества" как-то не получилось. Но сериал "Школа" все равно занял почетное место в линейке официальных ужасов где-то между ЕГЭ и уроками Закона Божия.

Фильм, найденный на помойке

Было бы странно, если бы продюсеры сериала не учитывали это скандализующее обстоятельство – подростковый секс, наркотики, табакокурение, пьянство, ксенофобия, бытовое насилие, педофилия и суицид – все, чем обильно пичкали последние серии стремительно теряющего рейтинги несмешного ситкома, и о чем "школьники" в первых сериях лишь только говорили, - оказалось на публичной афише.

Тогда как то, что в "Школе" было от кино – оказалось на помойке. На ней копалось весьма ограниченное число фанатов-синефилов, бомжей Константина Эрнста. И кому теперь какое дело, что проект "Школа" – это было лучшее, что показал отечественный телевизор после футбольного матча "Россия" – "Нидерланды". Кстати, в интервью журналу "Афиша" К.Л. Эрнст объяснил свой выбор ударного сериала первой половины 2010 года именно тем, что "Первый канал ищет". И готов даже потерять на время в рейтинге.

И, выдержав олимпийскую паузу, сериал действительно потерял рейтинг: массовый зритель не удержал внимание. Хотя задним-то числом понятно, что, наверное, было лучше показывать "Школу", чем Олимпиаду. Право, ужасы Ванкувера пострашнее были. Вместо массового зрителя пришел зритель нишевой – собственно школьники, которые смотрят сериал, как им кажется, про самих себя, и группа интеллектуалов, потребителей продукции диковинного русского кинопостмодерна.

Вообще же "Школа" оказалась парадоксальным телепродуктом, о котором больше говорили, чем смотрели. Ну, когда же такое еще случится, чтобы формально второе лицо государства ДВАЖДЫ выскажется о в общем-то рядовом сериале! Притом, что очевидно, Путин не смотрел ни одной серии. Реклама дала странный эффект – эффект публичного потребления ее самой, а не продукта. Пиар и рейтинг разошлись, как разошлись в "Школе" кино и телесериал, творческий успех и кассовый провал.

Замещения и повторы

Технология "Школы" состояла в системе смещений и повторов, задающих специфический тип совпадений несовпадающего. Мнимое совпадение школы и "Школы", благодаря которому у части зрителей сложилось впечатление, что сериал "Школа" повествует о современной российской школе, достигается за счет "склеивания" сцены и урока, задаваемой одновременно и консервативными правилами ситкома, и классицистского принципа единства места-времени-героев. Повторяется и излюбленный для классицизма сюжет – невыученный урок, публичная демонстрация отсутствия требуемых знаний и неумелая попытка их замещения – та же самая сцена провала просвещения. Но совпадение классики и современности выполняется за счет смещения: по-просвещенчески нравоучительная комедия замещается драмой просвещения, выполняя всю ее структуру. Драмой, которая уже никого и ничему не учит.

Новая драма, с которой небезосновательно связывают сериал, работает с объектами на весьма специфически установленной сцене – сцене, где уже заранее нейтрализованы или извращены все усилия просвещения (назовем эту сцену Россией). Там, где работа просвещения остановлена – герой перестает "развиваться" (у нас ведь в школе учат любить героев-в-развитии, это которые завтра лучше, чем вчера), всякая его динамика носит исключительно негативный характер.

Показательна в этом отношении эволюция Епифанова – человек, читавший в первой серии стихи Витухновской, к последним сериям не может связать два слова. Что называется "слился". Что особенно жаль, поскольку Епифанов – это абсолютно нехарактерный для русской литературы персонаж автономного героя. Можно даже утверждать, что исключением таких вот "епифановых" в том числе и жива эта литература. Так что эксперимент Германики привел к логичному результату: литературная традиция оказалась сильнее.

Для решения задачи демонстрации отрицательной динамики характеров героев (то есть – просвещения, работающего задом-наперед) Германика засовывает в 9-й класс студентов-первокурсников. Будилова, Носова, Шишкова, Королев, Горяев, Дятлов демонстрируют интересы и поведенческие паттерны, характерные для 16-18-летних, а сиротство Епифанова и превращение его квартиры чуть ли не в притон – замещение стандартов жителя студенческой общаги со всеми его атрибутами: пьянство, секс и кто-то спит на полу на любезно предоставленном хозяевами матрасике.

Именно эта возрастная дистанция между актерами и содержанием их ролей, а также формальным статусом девятиклассников отпугнула одну часть зрителей, а другую заставила возмущаться – это не школа! Это не про нас! Германика все врет или все придумывает! И вообще, она же в школу не ходила, какое она имеет право… Но уже к тридцатым сериям проблема возрастного разрыва постепенно исчезает. Возрастная дистанция перестает быть привнесенной из театра в кино условностью: взрослые превращаются в детей. Дети – в тела детей, которые уже не мыслят, но только претерпевают страдания и перестают жить.

"Школа" Германики – гораздо более зрелая работа, чем ее же "Все умрут, а я останусь". Простой перенос фильма в сериал к счастью не состоялся, хотя очевидно, что "Школа" – это своего рода приквел ко "Все умрут": все заканчивается первым выпускным. Все та же нарочитая демонстративность Германики в "Школе" балансирует если не на грани философского высказывания, то хотя бы на уровне весьма серьезного владения концептуальным аппаратом, который позволяет такое высказывание сделать.

Найдена задача, для которой был ответ

И все-таки сериал "Школа" забыли еще задолго до того, как была снята последняя серия. Просто задача, которую ставила Германика, и ответ, который сериал не дает (а если быть совсем точным – ставит прочерк вместо решения), утверждая, что решения нет или оно не может быть найдено, оказалась решена. Причем решение этой задачи, как это иногда случается, появилось немногим ранее самой задачи.

А режиссер многосерийной ленты чуть ли не ежедневно имел полноценную возможность лично наблюдать этот ответ в любимом клубе Москвы. Этот "ответ" уже некоторое время жил свой жизнью, даже не догадываясь, какие титанические усилия прилагает кто-то, кто находится совсем рядом, да в сущности уже внутри, в его поисках. То есть – себя. Впрочем, нужно понимать, что это задача почти такая же невыполнимая, как по фотографии отличить фризмоб.

Итак, то, что дано, сформулируем по-советски – молодежь. Задачу поставим так же: какая она? Ну, или, как в новых медиа формулируется этот запрос: кто все эти люди?

Ответ – это хипстеры.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67