Врата постмодерна. Возвращение в Итаку...

Mozhegov Vladimir

Глава 2. Нить Ариадны

Начав с корневого русского разлома Нового времени - споров западников и славянофилов, исследовав в предыдущих главах моменты революции 1991 года и десятилетие последующего хаоса, мы, естественно, должны дать следом подобный анализ первой половины 2000-х.

После сюрреалистического безумия 1990-х Россия начала мучительно приходить в себя. Сюжет нынешнего десятилетия можно было бы определить как глобальную (и совершенно необходимую) рефлексию национального самосознания. Будто в тяжелом похмелье, раскачиваясь и озираясь над своей вековой бездной, Россия вновь пытается осознать: кто она и где?

На Западе сегодня много толкуют о "сворачивании демократии" в России и возвращении ее к авторитаризму. Но Запад плохо знает Россию, не верит ей и не видит ее основ, не понимает ни глубин наших бездн, ни причин наших сказочных возрождений. На самом деле успехом последних пяти лет мы обязаны совсем иному.

Не считая окончательного распада и тоталитарной "подморозки" (которая есть, в сущности, лишь все тот же отложенный во времени распад), из состояния хаоса возможны два выхода: либо возвращение в потерянный рай, прорыв в качественно иную реальность, либо рациональное соглашение с той действительностью, которая уже имеется в наличии.

Когда в очередной раз стало понятно, что рай на земле недостижим, а жить тем не менее как-то все-таки надо, оставалось только смириться с тем, где мы волею судьбы оказались. Примирение с миром означает доверие его основаниям, но как примириться с хаосом?

Вспомним, как в "Жертвоприношении", последнем фильме Тарковского, герой говорит о том, что, если каждый день делать некое, пусть самое бессмысленное действо, например в одно и то же время набирать из крана стакан воды и выливать ее в унитаз, мир рано или поздно начнет меняться. В словах этих есть глубокая онтологическая правда. Ибо единственной недвижной точкой в хаосе окажется в конце концов сам человек ("Вращается весь мир вкруг человека", - не зря сказал поэт).

По-видимому, Путин и стал тем одушевленным "категорическим императивом", который избрало Провидение для сотворения нового порядка из хаоса. Подозреваю, что здесь не обошлось без метафизических интуиций (откровения?). Ибо, если Россия действительно то "таинственное дитя Провидения", которое виделось Карлейлю, то, конечно, не могло Оно бросить свое любимое детище на произвол стихий, и в нужное время в нужном месте здесь оказался нужный человек - тот, кто знает, как решать проблемы.

Тот же путинский императив обусловил, вероятно, и сугубо рациональный выбор Ельцина (ведь даже разбойничья шайка доверит дележ добычи самому честному). Не забудем и то, что, сказочно уходя в последний день 1999 года, Ельцин дважды попросил прощения у народа, а такие вещи в мире духовных сущностей стоят дорого!

На уровне правового общественного института, которым является государство, рационально-метафизический метод героя Тарковского оказывается банальным исполнением закона. Наша Конституция никуда не годится? Но она единственное, что хоть как-то скрепляет расползающуюся по швам реальность. Законы уродливы? Но они тот единственный язык, который эту реальность определяет и отражает. Новому гаранту Конституции ничего не оставалось, как исполнить единственно ему доступное: набрать из-под крана воды и вылить ее в унитаз. И так - изо дня в день, в течение года, двух, четырех. Как бы то ни было, результаты этой экзистенциальной школы смирения оказались поразительны: обретя опору в самом безумии, безумный мир действительно стал понемногу выправляться.

Всеобщий хаос обрел факт, который, хотя и нехотя, постепенно был признан всеми. На уровне идейном это означало обретение обществом критерия истины. Причем (что для нашего насквозь мифологизированного сознания крайне важно) сугубо материального! Доверие к факту (а доверять больше все равно было нечему) - это единственная возможность общественного согласия, примирения во всем ином непримиримых сил. Тем более в состоянии умов нашей "абсолютной демократии", которую едко высмеивает горожанин Шекспира в "Кориолане": "Честное слово, если бы наши умы разом выскочили из одного черепа, то и тогда разлетелись бы на все четыре стороны - на восток, запад, север и юг - и, продолжая двигаться по прямой, очутились бы на одной окружности, да только в разных точках".

Факт (хотя бы на уровне общественно-государственных отношений) существует, с какой стороны на него ни взгляни, - в этом его неоспоримая ценность и притягательность. Неудивительно, что ритуально-рациональный путинский метод оказался лучшим противоядием и против всех иррациональных чудищ, порожденных сном разума предыдущих эпох.

Это возвращение сознания далось, однако, нелегко, и важнейшим толчком к нему стала гибель "Курска". Ядерный ракетоносец, затонувший практически в ванной, стал символом завершившейся эпохи, не менее красноречивым, чем Чернобыль - эпохи предыдущей. А знаменитые путинские слова "Она затонула" стали той точкой, в которой Россия 1990-х сошла на нет и из которой таинственно вышла Россия новая.

Боже! Какой шквал сарказма вызвала сакраментальная путинская фраза! Буря поднялась такая, что в ней запросто мог затонуть еще один ракетоносец. А что, собственно, такого сказал Путин? Да ничего особенного - сказал правду.

Если, однако, мы вспомним "затонувшую в фарисействе" советскую эпоху, Афганистан, корейский авиалайнер, Чернобыль и всю вязкую, как мед, прохиндиаду девяностых, то нам, пожалуй, действительно придется признать небывалость и неслыханность произошедшего. За последние сто лет фраза эта стала, быть может, первым сказанным в подобной ситуации просто и без экивоков, оправданий и попыток выкрутиться словом правды. Быть может, только слова "Кругом измена, трусость и обман", записанные последним русским императором в феврале 1917-го, были столь же точны. Но если Николай II доверил их лишь своему дневнику, Путин невозмутимо заявил свое "Она утонула" перед всей уважаемой публикой. Публика онемела, а вселенная вздрогнула. Что сталось с империей? Она рассыпалась. Что случилось с лодкой? Она утонула. Что произошло с людьми? Их обманули, ограбили. В общем, все умерли. Констатация факта, простая, как приговор, а что больше того - то от лукавого: все догадки, версии, предположения, все, о чем можно (и должно) было рассуждать, рефлексировать, вокруг чего танцевать, но что не обретется до тех пор, пока не вытанцевано это максимально адекватное реальности слово, единственное, на котором все и держится. Ни Ельцину (расстрел парламента), ни Горбачеву (Чернобыль), ни Брежневу (Афганистан), ни Хрущеву (Карибский кризис), ни Сталину (22 июня 1941 года), ни Николаю (9 января) выговорить его не получалось. У Путина получилось.

Такими же недвусмысленными были и путинские дела: вторая чеченская война (неизбежная после самодурства и последующего беспредела первой), Дубровка (с ее единственно возможным исходом), еще более безысходный и страшный Беслан (но там вмешалось Провидение).

Сам же Беслан стал, пожалуй, еще более красноречивым символом эпохи, чем 11 сентября в Америке. Ибо это был воистину миг морального краха всех идеологий века. Ведь что такое исламизм, как не абсолютная идеология? И что такое сознательное убийство детей во имя "милосердного бога", как не абсолютный же и вопиющий тупик сей идеологии?

Вспомним, с чего начиналась эра политического модерна в России 9 января 1905 года. Могло ли быть что-либо более неслыханное и чудовищное для русского сознания, чем царь (икона народа), стреляющий в икону Спасителя в руках этого, идущего к нему, народа?

И как после 9 января никакая традиция стала более невозможна, а революция неизбежна, так после Беслана невозможен стал политический модерн в России. Беслан стал точкой отрезвления, преодоления ее векового идеологического помутнения. После Беслана все идеологические химеры ("третьеримства", "византизмы", "совецизмы", "ультралиберализмы") остаются лишь прибежищем маргиналов, все дальше и дальше уходя за периферию национального сознания.

Таким образом, все эти события начала века стали вехами преодоления постмодернистского хаоса 1990-х (квинтэссенции всех модернистских представлений века). Каждое из этих событий становилось ступенью преодоления и актом очищения сознания от всех идеологических ошметок времени. И каждое из них отличала особенная экзистенциальная стать, понять которую дано было только вере. А эта, равнозначная поступку, способность и отличала Путина от всего консервативно-либерального мудозвонства 1990-х - 2000-х. Эта уникальная способность (результат действия категорического императива и, прежде всего, честности перед самим собой), проявляющаяся притом в самые решительные моменты, и сегодня остается единственной основой в нашем неосновательном бытии. Единственной, в каждый момент времени, нитью Ариадны и единственным догматом постмодерного мира.

И это то единственное, что можно было бы назвать нашим "возвращением", о котором мы говорили в начале этой главы. Но, конечно, не "возвращением к тоталитаризму", Сталину, романовской (или рюриковской) империи и, боже упаси, не к Третьему Риму становится наше возвращение. Куда же?

Чтобы ответить на этот вопрос, придется взглянуть на наш мир с точки зрения конца постмодерна.

Глава 3. Возвращение мифа

Клоуны что есть мочи
размахивают кувалдами и разрушают цирк...
Бродский

Итак, 11 сентября 2001 года вялотекущий либеральный "конец истории" Фукуямы сменился бодрой модой на "столкновение цивилизаций" Хантингтона. "Конец истории" умер. Да и сам Фукуяма уже с энтузиазмом пишет новые книги, кажется вовсе позабыв о провозглашенном им так недавно конце.

Но если о смерти постмодерна мы договорились не спорить, с разговорами о возвращении модернизма, его дуалистических черно-белых представлений, сворачивании глобализации и т.д. согласится труднее. Ибо естественно человеку, заглянувшему в глаза Тerror antiquus, в ужасе отшатнуться... Но! То, что увидел он в его глазах, уже вошло в него новым знанием, и сорванный с Древа познания плод уже не повесишь назад. И если то, что мы переживаем сегодня, есть действительно возвращение, то возвращение не к дуализму модерна, а, скорее, к дуализму вечного мифа. И на смену "концу истории" приходит не дежавю "еще одной истории", а некая сверхистория. И если в 1990-е над нами царил хаос бессознательного, то именно сейчас, в самый момент возвращения сознания, мы снова встаем перед решающим быть или не быть нашего мира...

Датское королевство прогнило, увы, насквозь. Мировой цирк-шапито, подожженный клоунами-постмодернистами, догорает в вечернем мареве конца эпохи, и "город типа доски для черно-белых шахмат, где побеждают желтые, выглядит как ничья", как заметил Бродский.

Вместо обещанных модерном зеленых пастбищ, мирно пасущиеся на полях мировой истории народы и все люди доброй воли обнаружили лишь пустыню, покрытую костями и прахом. И древний дискурс пророка Изекииля "Оживут ли кости сии?" вновь становится актуален.

Побеждающий в тысячелетней игре черных и белых песок пустыни - вот состояние ума атомного Гамлета XXI века, и, точно зловещие тени, бродят вокруг своего потомка, осознавшего собственную инаковость и чуждость этому миру, бездомные химерические твари, последние призраки умирающего мира, - все эти ультралиберализмы, империализмы, национализмы, религиозные фундаментализмы и т.д., вливая в его уши зрелый яд своих исторических искушений. Еще способные отравить его сердце, они уже не могут войти в новый мир, обречены растаять и сгинуть на его границе...

Ибо в слишком беспредельную бездну заглянул атомный Гамлет в миг, когда Земля вздрогнула до самых своих оснований, когда, узрев изгиб спины Левиафана в багровом океане Инферно и ослепительную звезду рая в зените небес, он впервые осознал себя. Слишком глубоко заглянул он внутрь самого себя, чтобы всерьез относится к суете человечка модерна, выстроившего свой уютный, но слишком зыбкий мирок на круглой спине Земли, которая, словно пробудившаяся рыба-кит, уже двинула хребтом, приведя в движение народы и континенты.

Ибо всякому национальному, имперскому и иному самодовольству суждено будет потонуть в желтых азиатских песках нового мирового потопа (порядка), а спасется лишь тот, кто в глубине своей личной бездны встретит взгляд иных глаз, кто найдет Другого, а с ним вместе и смысл своего личного существования. Для него мгла, сгущающаяся над миром, и поражение, переживаемое историческим человеком модерна на всех его путях, становятся необходимым творческим заданием, и только.

И вот уже, лишенное всяких рациональных подпорок наивного научного знания, человеческое сознание погружается в безбрежную Spiritus mundi, в таинственный и грозный океан древнего космоса. И ничего больше не остается в мире - лишь человеческой Ум, как вечный Улисс, плывущий по океану своей души в поисках забытой им Итаки, и шевелящийся под его днищем хаос...

Ибо когда общественные установки, человеческие законы и религиозные догмы теряют силу, остается надеяться лишь на собственный гений (известный друг парадоксов!) и его интуиции, уже готовые ослепительно вспыхнуть в сгущающемся мраке звездой новорожденной личности...

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67