Возможна ли совместная история

Недавно мне довелось побывать в Варшаве на журналистском форуме, организованном Центрально-Европейской инициативой, и посвященном 20-летию падению коммунистических режимов в Восточной Европе. Весьма примечательно, что из всех тем обсуждавшихся на форуме, а тут были и проблемы европейской интеграции, европейской солидарности, европейского пути развития и т. п., наиболее оживленную дискуссию вызвал вопрос, имеет ли право на существование общее для все европейских стран историческое сознание или хотя бы у нескольких стран-соседей и есть ли в таком сознании насущная необходимость.

Не секрет, что сейчас в Европе пришла мода на совместные учебники истории, которые по идее должны сблизить народы, между которыми существовали острые конфликты и велись кровопролитные войны. Много говорят о возможных совместных германо-французских, российско-польских, германо-польских или англо-германских школьных учебниках, в которых историки двух стран создали бы политкорректную, не обижающую никого, не вызывающую никаких негативных эмоцию историю без собственно германской или собственно французской точки зрения на конкретные события, но только с теми фактами и выводами, которые не вызывают возражения ни одной из сторон. Идея благородная и в принципе выполнимая. Примеры такого рода есть, и в той же Франции и Германии. Однако настоящими, полноценными школьными учебниками такие книги никогда не будут, оставшись на уровне забавного эксперимента, интересного для специалистов, но отнюдь не для широких учительских и ученических масс. И вот почему.

В данном случае главным является не различная, часто полярно противоположная, оценка одних и тех же событий историками, принадлежащими к разным народам и государствам. Куда важнее для школьных учебников имеет то обстоятельство, что одни и те же исторические события чаще всего имеют совершенно разное значение для разных народов. Возьмем, например, битву при Конотопе 1659 года. Она выступает весьма значимым событием для украинской национальной памяти, поскольку является одной из немногих побед собственно украинского оружия. Поэтому вполне закономерно, что годовщину Конотопской победы на Украине сделали одним из национальных праздников. Но для России поражение под Конотопом большого значения не имело, ни по своим масштабам, ни по историческим последствиям. А в исторической памяти русского народа она вообще никак не сохранилась. И сегодня в России о Конотопской битве помнит едва ли не сотня другая историков, специализирующихся по истории XVII века.

Для российской исторической памяти и истории в высшей степени судьбоносной представляется Полтавская битва 1709 года. Она сделала Россию действительно великой державой, занявшей место Швеции в качестве гегемона в Восточной Европе. На Украине же Полтавская битва воспринимается лишь как крах надежд на достижение независимости под шведским протекторатом. Но особенно большого значения Полтавская битва в истории Украины не имела, поскольку ее вхождение в будущую Российскую империю было предопределено еще в середине XVII века вследствие быстро прогрессировавшего ослабления Польши. По этой причине, равно как и из-за совершенно ничтожной роли в этой битве украинских войск во главе с гетманом Мазепой, в украинской исторической памяти Полтавская битва сколько-нибудь заметного места не занимает.

Если мы возьмем совместную российско-польскую историю, то здесь, может быть, наиболее значимым трагическим символом выступает Катынь. Однако нет никакого сомнения, что для исторической памяти двух народов это событие имеет совершенно разное значение. Для поляков Катынь – это главное воплощение польского мученичества во Второй мировой войне, это – десятилетиями не заживающая рана. Для россиян же Катынь – это только одно из длинной череды сталинских преступлений, ничем особенных из них не выделяющееся. Невозможно себе представить, чтобы россияне вдруг стали видеть в Катынском преступлении прежде всего главный символ польских страданий, а поляки начали воспринимать Катынь всего лишь как одно из преступлений Сталина.

Очень трудно представить себе, что перечисленные различия в оценках и трактовках исторических событий могут мирно соседствовать в совместных школьных учебниках. Так что на практике в таких учебниках придется либо избегать наиболее острых моментов истории, по которым конфликтует историческая память двух народов, либо давать им очень обтекаемые оценки и характеристики, что не будет соответствовать национальной исторической традиции и вряд ли будет воспринято и самими школьниками, и их учителями. Поэтому влияние совместных школьных учебников на национальное историческое сознание и историческую память на практике будет близко к нулю.

Другое дело – совместные университетские учебники и научные монографии. Здесь можно достаточно полно представить позиции историков двух стран, пусть даже и избегая наиболее резких оценок. Ведь такого рода литература предназначена для специалистов, т. е. лиц, гораздо более глубоко интересующихся историей, чем широкая публика. Хорошо известно, что национальные историки, как правило, гораздо лучше знают историю своей страны, в том числе архивные и прочие источники, чем иностранные историки, даже если последние превосходно знают язык и много лет провели в стране, которую изучают. Поэтому совместные труды ученых двух стран, а также написанные ими совместные учебники для университетов были бы весьма полезны. В них те или иные войны, кризисы и другие ключевые события взаимных отношений были бы освещены с двух сторон и с максимальным привлечением источников обеих стран. Именно так: каждое событие должно быть увидено с помощью двух национальных исторических традиций, а не так, когда один сюжет пишет представитель одной нации, другой сюжет – представитель другой.

Однако для создания подобных трудов необходимо хотя бы минимальное согласие между историками по поводу тех событий, которые должны стать предметом совместного исследования. По причине отсутствия такого согласия сегодня вряд ли возможны, например, совместные работы российских и украинских историков, посвященные истории Украинской Повстанческой Армии, или совместные работы историков России и стран Балтии, посвященные событиям 1939-1940 гг., связанных с насильственным присоединением Литвы, Латвии и Эстонии к Советскому Союзу. Также подобные труды должны быть свободны от самоцензуры, вызванной политической или иной конъюнктурой. В этом случае они будут не только обладать подлинной научной ценностью, но и способствовать лучшему взаимопониманию между народами.

Сама мода на совместную историю, как представляется, вызвана популярными в последнее время теориями, утверждающими, что в современном глобализирующемся мире нации и этносы постепенно исчезают, что индивидуальное самосознание вытесняет этническое самосознание, что права личности превалируют над правами этнической общности, которые, дескать, являются лишь средством для манипулирования этническими элитами. Для нового, надэтнического самосознания, и, в частности, европейского самосознания, формирующегося в рамках Евросоюза, как раз и необходима некая совместная история, созданная историками всех европейских стран, без подчеркивания национальных приоритетов. Она как бы призвана заменить в перспективе национальные истории разных стран. Однако на практике этническое самосознание не только не отмирает, но даже еще более актуализируется, что проявляется в росте этнического сепаратизма и этно-конфессиональных конфликтов. Так что время для торжества совместной истории еще не пришло и вряд ли придет в обозримом будущем. Ее удел – определенная ниша в научном познании истории, а не средство формирования национальной исторической памяти и постепенного превращения ее в интернациональную.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67