В былые времена, когда нельзя было напечатать ни одной статьи о русской литературе, не процитировав Ленина, каждый советский человек знал, что Толстой – «зеркало русской революции». Ленинское определение было крепко вбито еще на школьной скамье в головы граждан и пребывало в них всю жизнь.
В ограниченном смысле сравнение писателя с зеркалом верно, и возникает вопрос, как мог он пройти мимо вождя революции? Но он и не прошел, это его роман прошел мимо нас.
В «Воскресении» Толстой нарисовал образ революционера, который так и назван «руководитель партии».
Разумеется, Ленин не служил моделью для портрета героя Толстого, незнакомого с главой РСДРП ни очно, ни заочно, ни лично, ни косвенно, что может для многих стать основанием для сомнения в правдивости изображения. Но искусство, особенно гения-реалиста, неизмеримо превосходит возможности жанра воспоминаний как таковых.
Мы узнаем сущность исторических деятелей по плодам их. На мой взгляд, характер «руководителя партии» в «Воскресении», как и Ленина, таков, что ничего, кроме тоталитарного государства, ими создано быть не могло.
Толстой вычислил образ вождя и попал в десятку, само собой, не в биографических подробностях, а в духовном облике. Он создал не бытовой, а интеллектуально-психологический портрет.
Ленин хвалил писателя за срывание «всех и всяческих масок», не подозревая, что в их число попала и его собственная маска.
Писатель обнажил суть его идей, предсказал, куда они приведут, разоблачив стиль и приемы его мышления, которые оказались долговечнее идей и до сих пор свойственны нашему современному менталитету. Мы продолжаем жить «с Лениным в башке».
Герой «Воскресения», Новодворов, был по своим взглядам не эсер, не народник, а именно марксист-большевик, для которого «массы», по его признанию, «составляют <…> объект деятельности».
Слово «масса» в ленинском словаре имеет высокую частотность. Задачу партии Ленин видел в руководстве массой, в приготовлении ее к революции, первоочередной задачей которой было завоевание власти.
«Деятельность его (Новодворова – В.Л.) состояла в подготовлении к восстанию, в котором он должен был захватить власть и созвать собор. На соборе же должна была быть предложена составленная им программа. И он был вполне уверен, что программа эта исчерпывала все вопросы, и нельзя было не исполнить ее».
За исключением слова «собор», которое лучше было бы заменить «съездом», все верно передает в общих чертах план вождя, а главное – стиль его мышления и необыкновенную самоуверенность: «исчерпываются все вопросы», «нельзя не исполнить». Ленин Кржижановскому 5 апреля 1921 г.: «Я должен носом тыкать в мою книгу, ибо иного плана серьезного нет и быть не может»[1]. (подчеркнуто мной – В.Л.)
Вера Новодворова в единственно правильный путь, должный неизбежно привести народ к освобождению, который известен только ему и тем, кто разделяет его взгляды, – совершенно ленинская черта. Здесь мы можем говорить не о сходстве, а о полном тождестве. Так же как и Ленин, Новодворов считал свою теорию научной и потому безошибочной. В ответ на ссылку своего коллеги, Крыльцова, на французских революционеров XVIII века, он ответил: «То, что они заблуждались, не доказывает, чтобы я заблуждался. И потом большая разница между бреднями идеологов и данными положительной экономической науки».
Новодворов приводит фундаментальное положение марксизма: до сих пор люди руководствовались в социальной деятельности идеологией – «бреднями», или, по К.Марксу, «ложным сознанием». Новодворов и его соратники исходят из данных науки.
По мнению Толстого, вера Новодворова и его учеников в то, что они знают истинный путь развития общества, есть «деспотизм, из которого вытекали инквизиция и казни большой революции». И здесь автор «Воскресения» оказался неуслышанным пророком, указав на связь якобы научной теории с деспотизмом, из которого и «вытекли» массовые преступления советской власти: концлагеря, депортация народов, официально разрешенные при допросах пытки, восстановление крепостного права и пр. – все это проросло как из семени из признания единственно верного, безошибочного учения одного человека. В своей книге «Порабощенный разум» нобелевский лауреат Ч. Милош приводит замечательный эпиграф на нашу тему: «Если двое спорют, и у одного из них честных 55 % правоты, это очень хорошо, и нечего больше желать. А если у кого 60% правоты? Прекрасно, великое счастье, и пусть он благодарит Господа Бога! А что сказать о 75%? Мудрые люди говорят, что это весьма подозрительно. Ну, а что на счет 100%? Тот, кто утверждает, будто он прав на 100%, это страшный злодей, паскудный разбойник, прохвост величайший» (Старый еврей из Прикарпатья).
Все, что противоречило марксизму, с точки зрения его понимания Лениным, было для последнего заведомо и окончательно вне истины. Уже из того, как вождь революции вел полемику, можно было заключить, какие порядки будут в основанном им государстве. Ленин никогда не разбирал и не опровергал по сути доводы оппонентов, своих идейных противников, а к ним относились все, с ним несогласные. Он шельмовал, клеил на них, по его собственному выражению, «бубнового туза». Если же он приводил какие-то оспариваемые положения, то только для того, чтобы сличить их с идеями Маркса и уличить в несоответствии, что означало для него их ложность.
Толстой в романе дал психологический портрет политика-революционера, раскрыв связь политических убеждений с нравственными и интеллектуальными свойствами человека.
В «Воскресении» представлены разные типы революционеров, но все они, независимо от убеждений, выбрали свой нелегкий путь по «идеалистическому» мотиву служения народу, и никто из них не думал о карьере, о власти, за исключением Новодворова. Видимо, Толстой был прав, вряд ли во главе партии мог стать человек, для которого власть не представляла интереса. «Вся революционная деятельность Новодворова, несмотря на то, что он умел красноречиво объяснять ее очень убедительными доводами, представлялась Нехлюдову основанной только на тщеславии, желании первенствовать перед людьми».
Решиться на выбор смертельно опасной профессии революционера, отказаться от многого, что составляет радость обыкновенной человеческой жизни, можно только под воздействием очень сильной страсти.
У Новодворова главной движущей силой в жизни было тщеславие, точнее было бы сказать, честолюбие, свойственное ему в предельной степени, почти не оставившее места прочим человеческим чувствам и влечениям. Так и должно быть: любовь и симпатия к ближним будут только мешать достижению «первенства перед людьми». «Он же никого не любил и ко всем выдающимся людям относился как к соперникам и охотно поступил бы с ними, как старые самцы-обезьяны поступают с молодыми, если бы мог».
Ленин еще не мог, но его верный ученик Сталин, как только получил неограниченную власть, расправился со всеми своим соперниками, в первую очередь, наиболее яркими и талантливыми.
Толстой раскрыл психологическую подоплеку известной истины: революция пожирает своих детей. Я бы добавил, и отцов.
«Он (Новодворов – В.Л.) относился хорошо только к людям, преклоняющимся перед ним». Рядом с Новодворовым был его преданный ученик рабочий-революционер, ловивший каждое слово учителя.
Толстой еще в пору работы над «Войной и миром» пришел к убеждению, что жажда власти свойственна людям, нравственно ущербным. Духовно обездоленным и ограниченным показан Наполеон. Верен своему взгляду остается писатель и в «Воскресении»: ущербность «руководителя партии» в том, что он «никого не любил», т.е. был лишен того, что составляет прелесть человеческой жизни в глазах Толстого.
Может быть, наиболее глубокая причина желания Новодворова превосходствовать перед людьми заключалась в особых свойствах его интеллекта. Он обладал способностью «усваивать чужие мысли и точно передавать их», но полностью был лишен способности сомневаться, что объясняется в романе отсутствием «в его характере свойств нравственных и эстетических».
«Раз избрав направление, он уже никогда не сомневался и не колебался и потому был уверен, что никогда не ошибался». Новодворов всегда был уверен в своей правоте потому, что ясность теории принимал за ясность действительности. Отрицательные свойства «узости и односторонности его взгляда», порождающие неколебимую самоуверенность, помогали Новодворову достичь цели и стать руководителем партии.
«А так как деятельность его происходила среди очень молодых людей, принимавших его безграничную самоуверенность за глубокомыслие и мудрость. То большинство подчинялось ему, и он имел большой успех в революционных кругах». Тип мышления персонажа романа Толстого был присущ и реальному историческому руководителю партии большевиков. В.И. Ленин, бывший первым учеником в гимназии, всю жизнь по собственному и общему признанию оставался и считал себя учеником К. Маркса, что воспринималось всей страной, как высшее предназначение и похвала. Его вера в теорию учителя была безгранична, она представлялась ему «всесильной». Его ограниченность была так велика, что ему и в голову не приходило мысль: а возможна ли вообще абсолютно верная и потому «всесильная» теория о человеке и обществе, одна единственно верная?
Толстой и Достоевский еще в 60-е годы XIX века на примере Чернышевского, еще одного учителя Ленина, подвергли убедительной критике слепую веру в теорию, следуя которой можно построить совершенное общество всеобщего счастья и гармонии. Конечно, не Ленин создал тот особый тип мышления, который, в конце концов, потерпел полный крах, принес человечеству неисчислимые жертвы и страдания. Он был порожден эпохой. Просто они нашли друг друга – всепобеждающее учение и человек, которому оно было нужно в силу его личных качеств. У Толстого в «Воскресении» об этом ясно сказано.
Советские правители, справедливо считавшие себя учениками и последователями Ильича, были верны его типу мышления. Они также считали, что ошибаться не могут, поскольку следуют «всесильному» учению. Они также были безгранично самоуверенны, как и герой Толстого, все им казалось ясно и просто, поэтому они строили никому ненужные каналы, сеяли кукурузу на севере, объявляли лженаукой генетику и кибернетику, учили писать писателей книги, композиторов музыку, художников картины.
Замечательно, что мы располагаем не только изображением «руководителя партии», но также и портретом самого художника, выполненного вождем революции.
Больше всего Ленина беспокоило неприятие и критика Толстым насилия как средства социального прогресса. Как объяснить, почему всемирно известный писатель, защитник трудящихся, осудил революционные насильственные методы борьбы и доказывал их тщетность? Добро бы он был бы на стороне угнетателей, тогда все было бы ясно и просто. Но тут? Здесь Ленин выходит из положения, создавая образ великого писателя, прибегая к своему излюбленному приему наклеивания «бубнового туза». Не вникая и не анализируя мысль Толстого, он изощряется в придумывании оскорбительных, дискредитирующих писателя имен и эпитетов: он и «помещик, юродствующий во Христе», и «русский интеллигент», т.е. «истасканный истеричный хлюпик»[2], и в то же время подобен темному крестьянину и потому неспособен понять самых простых и очевидных истин, Толстой проявил «такое непонимание», «которое свойственно только патриархальному, наивному крестьянину, а не европейски образованному писателю»[3].
Не имеет значения, что Толстой был гениальным художником, обладал необыкновенной эрудицией, читал и духовных отцов французской революции и ее критиков, и Прудона, и Маркса, о которых не слыхали «наивные крестьяне», а также многих других, которых не читал и сам теоретик революции.
У Ленина получился портрет, не имеющий никакого сходства с натурой, не говорящий ничего о Толстом, но многое об авторе портрета. Мы видим в нем человека, пребывающего в мире своих иллюзий, воинствующий материалист оказался субъективным идеалистом, принимающим свои фантазии за реальную действительность. «Руководитель партии» таким и должен быть. По справедливым словам героя Чехова, «деспоты всегда были иллюзионистами». Только диктатор-иллюзионист мог основать государство, просуществовавшее всего 70 лет, которое развалилось в одночасье без эпидемий, природных катаклизмов и войн, без единого выстрела, обладая передовым отрядом 20 миллионов коммунистов, ничего не сделавших, чтобы спасти свой строй от гибели.
У Новодворова есть одна черта, принадлежность которой к реальному историческому лицу может показаться спорной, хотя и вполне правдоподобной, но как толстовское пророчество она поражает своей точностью.
Крыльцова занимала мысль, почему массы, ради которых революционеры были готовы пожертвовать жизнью, ненавидят их, и считал это «ужасным». «Ничего нет ужасного, – сказал Новодворов, <…> – массы всегда обожают только власть <…> – Правительство властвует – они обожают его и ненавидят нас; завтра мы будем во власти – они будут обожать нас…»
К словам «руководителя партии» можно добавить, исходя из исторического опыта: будут обожать, что бы с ними власть не вытворяла.
Примечания:
[1] Ерофеев В. Моя маленькая лениниана // Вождь. Ленин, которого мы не знаем. – Саратов, 1993. – С. 144.
[2] Ленин В.И. ПСС. – Т. 17. – С.207.
[3] Там же. – С. 211.