В паутине прошлого

От редакции. Земельный суд Мюнхена 12 мая приговорил 91-летнего уроженца Украины Джона Демьянюка к пяти годам тюремного заключения, признав его виновным в пособничестве убийству 27900 заключенных-евреев концентрационного лагеря Собибор. Комментирует это решение религиовед, блоггер и публицист Павел Костылев.

* * *

Мы видим, что активные субъекты как одной, так и другой сторон Великой Отечественной уходят в небытие. Поэтому именно сегодня – последняя возможность для нагнетания памяти и превращения ее в истерию. Это пароксизм, агония. Спустя 15-20 лет на парады 9 мая перестанут приходить ветераны, потому что ветеранов больше не будет. В этот момент тема политики памяти будет окончательно закрыта.

Разумеется, можно сделать политику памяти из событий, безусловно, очень важных, но в историческом масштабе менее значимых. Катынь, Афганистан, Чечня, еще что-нибудь. Но проблема в том, что мы должны ответить на фундаментальный вопрос самим себе, хотим ли мы заниматься тем, что создаем политику памяти и потом сами верим в нее? Почему это происходит? Не потому ли, что исходно нам больше не во что верить, что мы оказались потеряны в мире и хватаемся за любую ниточку, которую можем обнаружить. Будь то политика памяти, будь то социальная политика, будь то какая-то фантастическая политика.

Например, если посмотреть образ Сталина в современной отечественной фантастической литературе, которая повествует о переносах во времени, попаданиях в параллельный мир, то мы обнаружим, что за редчайшими исключениями во всех этих произведениях Сталин, если он там есть, – фигура: его никто не собирается ее десталинизировать, его собираются ресталинизировать. Почему? Потому что другого выхода люди не видят. Не предложено никакой альтернативы. И соответственно, когда события, связанные со Второй мировой отгремят в политическом и историческом сознании, тогда механизм "исторической политики" запустит какое-то другое событие.

К сожалению, альтернативы пока просто нет. Все паразитируют на теме "вечного возвращения": была ли война плохая, была ли хорошая, если да, то, кто мы по отношению к этой войне. Мы выстраиваем свою историческую идентичность как накрепко завязанную на войне или на других трагических событиях, которые, может быть, в грядущем времени смогут занять место Второй мировой в нашем же политическом сознании. Хорошо это или плохо судить не исследователю, но отсутствие альтернативы в этой ситуации заставляет нас серьезно задуматься.

Политическая память, к сожалению, не может быть структурирована Победой в Великой Отечественной войне, которая постоянно продвигается в статусе национальной идеи России. Если отгремевшее в 1945-ом – это национальная идея, то эта национальная идея довольно стара и долго не проживет. Делать ставку на события более чем полувековой давности – это концептуальная ошибка, которая вряд ли приведет к чему-то хорошему.

Итак, к Демьянюку. Он, безусловно, виновен. Если бы наша генетическая и политическая ситуации позволили вести такие дела в течение последних 20 лет, то осуждение Демьянюка было бы обычным, абсолютно не замеченным обществом фактом. Но сегодня этот факт замечен, потому что он уникален. Если бы в течение 20 лет активно шла политика преследования виновных в этих преступлениях людей, то, разумеется, было бы больше пойманных, и этой теме уделялось бы изначально больше внимания. Парадокс: Демьянюку 91 год. Можно ли судить старого человека, который уже все отжил, все испытал, может быть, во всем раскаялся? Можно ли судить постфактум?..

Норвежский профессор криминологии Нильс Кристи в своих работах, активно переиздающихся сегодня на русском языке, утверждает довольно парадоксальную вещь. Продуцируя понятие наказания, мы полагаемся на базовую причину того, что мы называем совершением преступления. Пока мы помним о преступлении, оно существует, растет, развивается, в том числе в нашей памяти. Когда мы создаем преступление на основе интерпретации происходившего в далеком прошлом, мы оказываемся пойманными как муха в янтаре в этом прошлом. У нас не остается способа вырваться из опутавшей нас паутины, в которой наши дела по отношению к прошлому оказываются интерпретированы без всякой возможности исправления, без всякого на то желания.

Фактически это замкнутая ситуация, которая диктует нам, как себя вести по отношению к темам, в силу своей исторической достоверности ставших для нас сегодня, с одной стороны, священными, а с другой – табуированными. К сожалению, в нашем контексте это прежде всего тема войны и всего, что с ней связано.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67