Судьба здания Института философии, на которое претендует Пушкинский музей, безусловно, волнует всех философов России, а не только тех, кто является сотрудником этого научно-исследовательского учреждения. Соответственно и меня, как сотрудника Института философии (я возглавляю один из историко-философских отделов), и как российского философа этот вопрос крайне волнует. Более того, я всем этим возмущена. Возмущена, прежде всего, тем, что по содержанию и по форме происходит оскорбление философского сообщества, в частности, той его части, которая работает в здании на Волхонке и располагается в этом здании уже в течение 80 лет.
Необходимо отметить, что делается это, к сожалению, в самой недостойной форме. Совершенно не учитываются интересы людей. Во-первых, никого, включая руководство, не информируют о происходящем вокруг здания процессах. Принимаются какие-то решения, причем решения судьбоносные, и для института, и для коллектива. Дом перестает быть собственностью региона, а становится собственностью федеральной. Эти решения оформляются в приказы и постановления, которые кто-то подписывает. Однако, ни дирекция, ни коллектив об этих решениях никак не информируются.
Необходимо отметить, что лично мною конфликт между Институтом философии и Пушкинским музеем переживается очень остро. Мой свекор, Александр Иванович Замошкин, был директором Пушкинского музея достаточно долгое время. И именно ему пришла на смену нынешний директор музея Антонова. Я люблю Пушкинский музей, я знаю его историю, и я знаю, что, например, при Александре Ивановиче ничего подобного бы не случилось. Мне не хочется переходить на личности, но я уверена, что нынешний конфликт обнаружил существование крупной духовной проблемы, от которой страдает современное российское общество. Если бы этой проблемы не существовало, то было бы понятно, что нельзя решать проблемы одной области культуры за счет унижения людей, принадлежащих к другой области культуры. Даже если музейные работники считают, что мы, философы, вообще ничего не заслуживаем, даже если они считают, что философия – это ничто по сравнению с бессмертными картинами и замечательным музеем, необходимо иметь определенный такт и уважение к живым людям, которые тоже приносят пользу стране.
Я обожаю живопись, я выросла в семье, в которой живопись стояла, может быть, не на первом, но на втором месте. Но совершенно неверно представление об Институте философии как о какой-то провинции, как о месте, где работают какие-то люди, с которыми можно не считаться. На самом деле институт находится в самой лучшей теоретической и нравственной форме, какая только у него была за все эти годы. Сейчас в ИФ РАНе работают десятки людей с мировым именем, получивших международные премии, выполняющих международные проекты.
Кроме того, Институт философии приносит огромную пользу отечественному гуманитарному сообществу. В 2002 году вышла четырехтомная Философская энциклопедия, которая получила Государственную премию. Недавно вышли три словаря: словарь по античной философии, словарь по индийской философии и словарь по французской философии. То есть, Институт философии поставляет на интеллектуальный рынок страны современную продукцию, полностью соответствующую мировым стандартам. Так почему сообщество российских философов не пользуется уважением со стороны искусствоведов и власти? Впрочем, если философы уважением не пользуются, то почему же не прислушаться к мнению известных архитекторов и градостроителей, не поддерживающих проект, в соответствие с которым Институт философии должны выселить.
Даже Фостер, архитектор, разработавший этот проект, ныне выступает защитником архитектурной целостности российских городов. Он активно протестует против строительства газпромовского небоскреба в Санкт-Петербурге. Однако, он как будто бы не замечает, что нечто подобное происходит и в Москве. Проект Фостера никто не обсуждал ни с общественностью, ни с Русской Православной Церковью. Почему не спросили у священников, согласны ли они, чтобы напротив Храма Христа Спасителя началась масштабная стройка? Иными словами, этот проект –дело, по крайней мере, сомнительное. Кроме того, Россия сейчас переживает финансовый кризис, и стоит ли в подобных условиях тратить миллиарды на реализацию проекта Фостера.