О Театре на Таганке, месте силы имени Высоцкого и Любимова, написано немало. Интересно другое - полное совпадение ощущений от прочитанной книги и увиденного спектакля. Вдруг это произошло.
Спектакль – «Радио Таганка», где драматург Евгений Казачков последовательно выстроил историю запрета спектакля «Владимир Высоцкий», а режиссёр Семён Александровский переложил всю тяжесть ответственности за речи, услышанные в наушниках, на зрителей, бродящих по театру. Это почти идентично чтению книги, такому же одинокому.
Очередной эксперимент «Группы юбилейного года», на которую ополчились какие-то чрезвычайно завистливые защитники «традиций» вырожденной и давно отделившейся части Театра на Таганке. Одновременно эти защитники выглядели защитниками обрушившихся на телезрителей всяческих «духовных скреп» и прочей галиматьи.
Если на первой выставке «Группы» они верещали довольно громко, даже Минкульт услышал, то на предпоследнем спектакле «1968. Новый мир» – вяло сказали своё фирменное слово «позор». А на описываемую нами бродилку вовсе не пришли, растаяли в воздухе, то есть расписались в полной и окончательной вялости. Действительно, как опротестовать реальные исторические разговоры и документы под грифом «секретно»? А в театральной форме кляузники никогда, ни в какие времена ничего не понимали.
Это альбом фотографий всех спектаклей классической Таганки и «закордонного» Любимова. Это энциклопедия. Сто шесть спектаклей описано, задокументировано, снабжено справками и лучшими фото. Это собрание высказываний и театральных саморецензий Юрия Любимова, Владимира Высоцкого, Давида Боровского и многих других деятелей Таганки. Опубликованы интереснейшие стенограммы заседаний общественного совета Таганки, в который входили лучшие советские люди – академики Зельдович и Капица, писатели Искандер, Абрамов, Можаев, Ахмадулина, Вознесенский, режиссёр Параджанов, многие другие, не менее именитые.
Сейчас бы подобные люди входили в президентский совет по культуре. Но, похоже, уже нет подобных людей. Итак, мы слушаем секретные донесения о невозможном Любимове председателя КГБ Андропова в Политбюро ЦК КПСС, слушаем замечания и бесконечные придирки начальника главного управления культуры Мосгорисполкома, слышим письма министра культуры секретарю МГК КПСС тов. Гришину. От этих аббревиатур тошнит до сих пор.
В книге прекрасная театроведческая антропологическая вводная статья Евгении Абелюк о Любимове, об уникальности его авторского метода, о неслыханной многолетней борьбе Режиссёра с Властью – готовый синопсис будущего, можно надеяться, фильма о Мастере.
В книге, кроме уже упомянутых секретных донесений Юстас – Штирлицу, прослушанных в спектакле «Радио Таганка», масса интересных, тщательно отобранных отрывков из рецензий театроведов. Но куда более пронзительными зонгами выглядит собрание цитат самого мастера на красном, чёрном, сером фоне отдельных вкладок. Спасибо Светлане Сидориной за огромную работу, за идею книги, составление и запись воспоминаний Любимова:
«Спектакль как симфонический оркестр. Видимо, не случайно я попал и в оперные режиссёры.
И очень интересно, если были бы какие-то машины, которые бы проверили, какой же ряд ассоциаций возникает у зрителя.
Я ставлю спектакль как балет: полшага в сторону – и всё погибло.… Когда я начинаю работать над спектаклем, уже знаю, как он будет поставлен, в какой манере, – это будет масло, акварель, графика или плакат. Мне всё уже ясно…
Я всегда много работаю с композиторами – тщательно и долго, ещё до того, как выхожу к актёрам.
За линией рампы вещи, явления, люди должны сбросить стёртые оболочки, поражая нас своей новизной. Отметая привычное, искусство стремится к существенному. Форма – предельная острота идеи, способная пробить броню равнодушия.
Московская публика сейчас очень изменилась. Иногда возникает ощущение «чёрной дыры», а не партера. Они «Бориса Годунова» смотрят так, будто не читали».
В спектакле «Радио Таганка» вообще нет никакого спектакля, «постлюбимовской» формой представления становятся сами зрители, вооружённые наушниками, плеером и схемой передвижения по театру. Видишь заклеенные вырезками советских газет стены и сомнамбулично бродящих слушателей разговоров Любимова с разномастными советскими партайгеноссе, с Андроповым, Черненко, Зимяниным.
Переходя по указателям из фойе в буфет, из зрительного зала в реквизиторские и прочие цеха, из кабинета Любимова во всякие странные места, зритель погружается в 25 июля 1981 года, годовщину смерти Высоцкого. Зритель погружается в свои мысли по поводу радиотеатра на тему борьбы советской власти с искусством, сравнивая борьбу нынешних депутатов со всем живым в обществе с записью пароксизмов ненависти советских чиновников к Таганке.
Спектакль «Владимир Высоцкий» вызвал ужас у советской власти. 25 июля 1981 года на Таганской площади была конная милиция и два кордона войск вокруг театра. Любимов забыл паспорт, и его пытались не пустить за кордон. Но как можно не пустить человека, который для того, чтобы состоялся этот спектакль, звонил Черненко и саркастически напоминал ему, что он, секретарь ЦК КПСС, уважает Таганку и бывал на спектаклях.
Это ключевой момент радиоспектакля. Задыхающийся Черненко обещает помочь, а когда Любимов перезванивает через неделю, голос Черненко дрожит от негодования и трусливо вибрирует – чего вы мне вообще звоните, у нас есть специальный секретарь ЦК для ваших театральных дел.
На фоне главных функционеров, голоса которых блестяще подделал Роман Стабуров, вполне по-человечески выглядят «подпольные» люди Кремля – Галина Брежнева и Юрий Чурбанов, будущие жертвы Андропова. Но помочь они не могут – слишком высока планка решения вопроса. Это планка «отца народов», когда один человек должен решать допустимость любого произведения. К этой идеальной тиранической планке мы сейчас опять стремительно приближаемся.
И начинается детектив. К несдающемуся Любимову в кабинет приходят три искусствоведа в штатском, зачитывают решение о запрете спектакля, Любимов в ярости уходит. Уходит и находит друга, везущего его к Капице, потому что у Капицы стоит телефон-вертушка. Любимов берёт трубку, а на другом конце провода – товарищ председатель КГБ. Любимов ему так и говорит – товарищ по партии Андропов, здрасьте. И запугивает Андропова вредными международными последствиями запрета «Владимира Высоцкого»!
Вот это сталкер, вот это герой – думаешь, не находя входа в подвалы Таганки. Уже неважно, что спектакль тогда показали всего два раза, и Любимов поплатился за это гражданством СССР в 1984 году. На требование лондонского консула сдать паспорт, Любимов, свободный человек, ответил адекватно – раз я не гражданин, я вам ничего не должен, оставлю паспорт себе на память. Нам бы так научиться общаться с государством – на равных. Увы нам, увы.
На самом деле, и запрет «Владимира Высоцкого, и последующие запреты «Бориса Годунова» и «Театрального романа» – прямое следствие устроенного Любимовым гигантского народного прощания с Высоцким жарким июнем 1980-го. Слушая композицию «Радио Таганка», это отчётливо понимаешь.
Не было никогда таких похорон и не будет, вычитываем слова Любимова из красной книги: «Люди в штатском стали выламывать его портрет на втором этаже, поливочные машины стали смывать цветы, которые люди берегли зонтиками, была страшная жара… И вот эта толпа огромная, которая вела себя идеально спокойно, начала кричать на всю площадь – Фашисты! Фашисты! Этот кадр обошёл весь мир, и это, конечно, они затаили».
Мы говорим о содержании «Радио Таганки» потому, что это одновременно и форма, и суггестивный посыл. Восприятие расщеплено. Глаза разглядывают театральные пространства, лестницы, комнаты, кабинеты, балконы, сады, склады и подвалы, то есть места легендарного творчества команды Любимова, а уши внимают советской трагедии. Мы свободны для собственной памяти, мы наедине с собой. Мы ведь все продолжаем быть советскими людьми.
Любимов продолжал много ставить по всему миру, вкупе со своим сценографом и художником Боровским, вкупе с любимыми композиторами Эдисоном Денисовым, Альфредом Шнитке, Софьей Губайдулиной. Листая огромный том книги «Юрий Любимов», замечаешь, насколько все работы великого режиссёра близки русскому авангарду, насколько они созвучны Мейерхольду, Кандинскому, Малевичу, Хлебникову, Введенскому и вообще людям 1920-х годов.
После неизбежного возвращения Любимова на Таганку, после мощных постановок отложенных гонением спектаклей наступает эра композитора Владимира Мартынова, начиная с «Братьев Карамазовых» 1997 года. В 2000 – 2003 годы новый расцвет, настоящая болдинская осень Таганки. Мартынов продолжил традицию «применения» авангардной музыки к работам Любимова. А вообще 21 спектакль они сделали совместно, включая недавнюю оперу Мартынова «Школа жён». Гигантское дружеское сотворчество. Это вам не липовое «Содружество актёров Таганки», такая дружба останется в истории искусства.
Почему же он обиделся тогда, в Чехии, не раздал актёрам их гроши, обиделся и ушёл окончательно, – думаешь о Любимове, разгуливая по театру в наушниках. И как мог Николай Губенко расколоть театр в 1990-м. Приватизатор новой сцены Таганки и министром даже был, только этого уже никто не помнит. Символично, таинственно – распад СССР, начавшись в Беловежской пуще, аналогично отозвался на Таганке. И, судя по продолжающемуся распаду Театра, ещё не закончился распад СССР.
Сейчас, в год пятидесятилетия Таганки, наступил и вовсе морок, распад Таганки на три несовместимых профсоюза. Любимов же будет всегда. Эти и тысяча других мыслей – входят в личный плейлист странного спектакля-бродилки, квеста по осознанию блеска и нищеты Театра на Таганке.
На самом деле, прямой причиной изгнания Любимова в 1984-м, причиной кризиса Таганки (и всей страны) было интервью в Newsweek. И Любимов уже не мог жить по-старому, и вся страна. Поэтому интервью, приведённое в книге издательства «Три квадрата», – выглядит пророческим, осмысляющим наше выдыхающееся время. Ведь опять наступило время недорослей и повелителей мух:
«Их культурная политика потерпела неудачу. Каждый, кто мог уехать – уехал, или был изгнан, или не отпущен. Деятели искусств лишены возможности работать. Теперешняя терминология прямо пришла из сталинских времён. У них всегда только ложь и двойная игра. Они использовали каждую возможность, чтобы угнетать театр. Людям говорили, что нет билетов, им не советовали приходить в театр. В последние годы уничтожались статьи о театре, например, они всю ночь изымали листы из московского журнала «Театр» – статью о «Гамлете». Министр культуры Пётр Демичев, секретарь по идеологии ЦК Михаил Зимянин и секретарь МК Виктор Гришин – люди с ограниченным кругозором, не способные понимать культуру. Они догматики. Они думают, что мы, художники – обязаны обслуживать их наподобие официантов, выполняя их приказы. За все эти годы я нигде не мог завязать с ними диалог – всегда был только монолог, направленный ко мне, требующий беспрекословного послушания. Надеюсь, что нет приказа убить меня. Потому что если он есть, они действительно убьют меня. КГБ это военная организация».
Фото автора