История закрытия газет и журналов, а так же публичного шельмования неугодных издателей и редакторов, имеет в России давнюю историю. 23 мая 1866 г. "особой комиссией", образованной для "борьбы с революционным движением", были закрыты журналы "Современник" и "Русское слово", издания, которые, по мнению комиссии, "более прочих способствовали развращению молодого поколения".
Николай Некрасов, бывший с 1847 года главным редактором "Современника", после этого приобрел право на основание "Отечественных записок", журнала не менее, а может быть, и более знаменитого, нежели "Современник".
14 августа 1946 г., во времена далеко не такие вегетарианские, как 60-е годы XIX века, вышло знаменитое "Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) О журналах "Звезда" и "Ленинград", в котором публично были ошельмованы избежавшие расстрелов 30-х Анна Ахматова и Михаил Зощенко. Литературе в который раз было указано ее агитпроповское место:
"Предоставление Зощенко и Ахматовой активной роли в журнале, несомненно, внесло элементы идейного разброда и дезорганизации в среде ленинградских писателей. В журнале стали появляться произведения, культивирующие несвойственный советским людям дух низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада. Стали публиковаться произведения, проникнутые тоской, пессимизмом и разочарованием в жизни (стихи Садофьева и Комиссаровой в # 1 за 1946 г. и т.д.). Помещая эти произведения, редакция усугубила свои ошибки и еще более принизила идейный уровень журнала".
Новым редактором "Звезды", кстати, стал заместитель начальника управления пропаганды ЦК, некто А. Еголин. Какой уж тут Некрасов... Какие "отечественные записки"... Разумеется, можно понять и даже оправдать и "особую комиссию", закрывшую "Современник" - все же после выстрела Каракозова было от чего забеспокоиться, и товарища Жданова, непосредственно отвечавшего за публичную порку "Звезды" и "Ленинграда" - послевоенное брожение умов было явлением крайне непривычным.
Все это можно понять и вписать в соответствующую парадигму взаимоотношения власти со словом, тем более, что позиция властей о праве и формате высказывания что в 1866, что в 1946, была ясной и определенной. Государству и в одном, и в другом случае было, что предложить взамен. Пускай замена была неравнозначной, но она была легко представимой: по одну сторону баррикад стоял "режим" со своими представлениями о ценностях, по другую - отстаивающая право на свои собственные ценности литература.
Сегодня, когда генпрокуратура объявляет о претензиях к журналам "Молоток", "Cool" и "Cool Girl", становится немного не по себе от полного смещения всех координат. Удивительна несоразмерность "источника опасности". Одно дело закрывать "Современник", редактор которого - один из известнейших поэтов и публицистов своего времени, одно дело - разносить в пух и прах Анну Ахматову, за которой маячит "серебряный век" и слишком вольные 20-е, и совсем другое дело - пытаться в который раз в неравной борьбе сломить сопротивления журнала "Молоток" или телепрограммы "Дом-2".
Суть вопроса, на первый взгляд, может показаться только юридической. Генпрокуратура требует соблюдения закона "Об основных гарантиях прав ребенка в Российской Федерации", но в действительности "дело журнала "Молоток" в большей степени касается морали и нравственности, которые чиновниками Министерства культуры понимаются довольно пространно:
"Заниматься проблемой будет рабочая группа при Минкульте. Предполагается, что в дальнейшем в России может появиться Высший совет по защите морали и нравственности, который станет еще одной инстанцией в борьбе за нравственность на телеканалах, в печатных и электронных СМИ".
Никаких критериев, как водится, не предоставлено. С одной стороны, чиновники, конечно, не Канты с Гегелями, критерии выдумывать. Но почему именно на журналы "Молоток", "Cool" и "Cool Girl" пал взор прокуратуры, ясно не вполне. Являются ли безнравственными "женские истории" журнала "Лиза" или откровенные фотографии в журнале "Хулиган"? Ведь и "Лизу", и "Хулиган" читают подростки. А есть еще и журналы "Браво", "Круто" etc - всех не перечесть. В чем причина такой избирательности генеральной прокуратуры, если все эти издания - на одно лицо?
Впрочем, не в одной избирательности дело. Министерство культуры, задумывающее "Высший совет по защите морали и нравственности", кажется, всерьез примеряет на себя мундир государственного цензора. Вот только смысла в этом маскараде нет никакого.
Борьба за нравственность в ее нынешнем виде не имеет ни единого шанса на успех, потому что общество и государство очень плохо себе эту нравственность представляют. Картинки для загрузки в телефон - вопрос сугубо коммерческий: рынок мобильных услуг растет весьма стремительно, и его регулирование может (и, наверное, должно быть) предметом отдельного разговора. Разговора, от нравственности далекого, потому что речь в данном случае должна идти исключительно о правовом аспекте вопроса.
Но государство - ему у нас традиционно неймется - любую коллизию пытается разрешить в одному ему ведомом ключе. Так и с нравственностью. Что именно подразумевается под этим словом, никому не ясно: существует какая-то абстрактная нравственность, которую каждый может трактовать, как ему вздумается. Эротические и порнографические игры и картинки для мобильников - вещь не то, чтобы безобидная, но и не такая уж опасная. Видели ли депутаты Государственной Думы, как одеваются четырнадцатилетние девушки летом? Какие уж тут картинки и игры. Понимают ли они вообще, как много знают подростки о том, что депутаты полагают безнравственным? Зачастую, знают уже на практике. Закрыть журнал "Молоток", наверное, можно, но толку от этого не будет никакого. Закрыть можно вообще все, что угодно. Вот только зачем?
Логика борцов за нравственность проста, как три рубля: необходимо "оградить детей" от растлевающих картинок, игр и фильмов. Для того, видимо, чтобы дети вступали во взрослую жизнь с каким-то смутным набором представлений "об этом" и калечили себе психику раз и навсегда.
Для этого предлагается пойти по наиболее простому и короткому пути: "не пущать". Между тем, функции настоящей цензуры заключаются все-таки в ином. "Не пущать" могут баре крестьянок замуж, цель цензуры - в отстаивании того понимания нормы, которое государство считает для себя наиболее удобным. Эта норма может быть сколь угодно нелепой, но она должна существовать. Норма - плоть и кровь цензуры.
Борьба с журналом "Молоток" бессмысленна хотя бы потому, что никакой нормы государство предложить не может. Цензурку - пожалуйста, а норму - ни в какую. Именно поэтому на месте "Молотка" появятся двадцать точно таких же "Молотков", которые вопреки всякому чиновничьему разумению будут обучать подростков сексу. Высший совет по защите морали и нравственности будет клеймить позором "растлителей", а "растлители" будут и дальше чувствовать себя победителями, потому что растлевать-то толком никого уже не надо. Все и сами растлиться рады: только свистни.
О государственной же политике в области СМИ лучше всех высказался мудрый Тютчев, написавший Александру Георгиевскому о закрытии "Современника" и "Русского слова":
"Из последнего мероприятия по поводу двух журналов вы можете составить теперь более точное понятие о степени сознательности, с каковою относятся к вопросу о печати. Это самые примитивные, самые непосредственные отношения. Нечто вроде лечения от зубной боли посредством удара кулаком по зубам... Иногда это помогает".
Уж едва ли не полтораста века минуло, а нас все стучат и стучат по зубам. От боли, и впрямь, иногда помогает. Но как-то ненадолго...