Проклятие гранатового браслета

«Гранатовый браслет», «Гранатовый браслет»

Пленительный рассказ, знакомый с детских лет,
«Гранатовый браслет», «Гранатовый браслет»
У каждого из нас в душе оставил след.

Эстрадная песня

С рассказом Куприна «Гранатовый браслет» произошла очень странная история - я предполагаю, что это произошло благодаря Горькому, которому этот рассказ очень понравился. Горький вообще ужасно возбудился и говорил, что вот она, настоящая литература, отчего-то присовокупив к «Гранатовому браслету» теперь уже совсем забытый рассказ [1] Сергеева-Ценского.

В позднее советское время текст Куприна стал одой любви (другие рассказы о любви были как-то неловки - вот «Суламифь», к примеру. Ну, сложно было рассказывать о любви на примере царя Соломона, когда прошли уже все безбожные пятилетки).

В 1964 году Роомом был даже снят фильм «Гранатовый браслет». Там на фоне крымского прибоя сидел в тюбетейке писатель Куприн и говорил, что теперь всюду дрянь, ужас и сплошной Арцыбашев-порнограф. И поэтому, говорил он, нужно писать о чистой любви.

Советский зритель, что никакого Арцыбашева, разумеется, не читал, понимал, что в страшный год разгула порнографии и растерянности (потому что безжалостный царизм подавил революцию 1905 года), так вот, в это страшное время писатель Куприн защитил святую любовь и всё такое. Страшный год - это вполне мирный 1910-ый. А напечатан рассказ был в 1911-ом. Там все черты России, что мы потеряли: автомобили и технический прогресс, но шагни назад – под рукой участники боёв на Шипке и вообще дыхание истории.

Сюжет (отчасти взятый из жизни) следующий. Стоит сентябрь, бархатный сезон. Княгиня Вера Николаевна Шеина и ее муж Василий Львович живут на даче, потому что в городском доме у них ремонт. Гости, типа, съезжаются на дачу - на именины княжны. Но тут приносят золотой браслет с камнями. Этот браслет дарит давний обожатель княгини - и в семье этот неизвестный, что уже семь лет писал ей письма, стал уже комическим персонажем. Среди гостей находится и старый генерал Аносов, от которого в своё время сбежала жена. Княгиня рассказывает ему историю неизвестного обожателя, и генерал, поколебавшись, говорит, будто сценарист советского фильма: «А если это любовь?»

Однако ж муж княгини нервничает, потому как если мелкий чиновник растратил на браслет казённые деньги, и всё это, вместе с именем княгини, всплывёт в газетах, то всем будет жутко неприятно.
Это действительно мелкий чиновник по фамилии Желтков, которому и возвращают браслет.
Он обещает больше не появляться в жизни этих людей - и действительно, вскоре княжна читает в газете, что Желтков покончил с собой. Молодая княгиня приходит в бедную квартиру и узнаёт от хозяйки, что самоубийца велел передать ей, что та была единственной радостью в его жизни, и ей нужно послушать лучшее произведение Бетховена Son. № 2, op. 2. Largo Appassionato. Вернувшись домой, она просит знакомую пианистку сыграть указанную вещь и горько плачет под фортепьяно, понимая, что это та самая любовь, о которой ей говорил старый генерал.

И тут начинается самое интересное. Если кто имел опыт дружбы с супружеской парой, которая потом развелась, тот хорошо знает, как чудесно-противоречиво выглядят рассказы обоих. Эти рассказы удивительно правдоподобны, и это прям какой-то Шредингер: то один правдоподобен, то другой. А вместе им не быть. С одной стороны, мы имеем «официальную версию» «Гранатового браслета»: всепобеждающая любовь, чопорное и бездуховное светское общество, внутренне страдающая прекрасная женщина, но ей и любящему её человеку не суждено быть вместе.

Однако, если цинично отступить в сторону, то можно рассказать эту историю иначе. Есть маленький человек, у которого возник объект страсти, и он преследует его семь лет - всё более и более увеличивая её неудобство. Присылает ей пошлые письма (Куприн их приводит, и они действительно не верх вкуса - как и сам гранатовый браслет, который только для современного обывателя символ красоты, между тем все персонажи Куприна понимают, что он дёшев и не очень красив [2]) и, наконец, когда его просят прекратить, говорит мужу объекта своих чувств: «Это невозможно. Даже в тюрьме я найду способ сообщать ей о себе. Только смерть может помочь исполнить вашу просьбу». Он стреляет в себя, и в результате все немного печалятся.

Не так давно произошла такая история - умирающий от лейкемии мальчик просил голливудскую кинозвезду сделать ему минет, и все его родственники чрезвычайно огорчились от того, что мальчику эта предсмертная милость не случилась (если это не фейк, конечно - да, собственно, неважно, выдумано это газетчиками это или нет). Важно именно то, что маленький человек допускает, что его смерть (и жизнь) так важны, что их можно обменять на что-то в странной торговле с мирозданием. В случае с мелким чиновником Желтковым работает та же схема.

На самом-то деле всё это гораздо более интересно, чем пресловутая «официальная версия» и все эти «клубника в сметане, Доронина Таня, как будто «Шанели» накапали в щи». Генерал (который тут как бы глас правды) говорит: «Любовь должна быть трагедией, величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчёты и компромиссы не должны её касаться».

То есть, версия «повышенной духовности» - мёртвая. А вот внимательный читатель может много извлечь из того сюжета, потому что он связан с проблемой выбора. Как и что делать человеку, что можно и что нельзя. На одной чаше весов твоя любовь, а на другой - чужие неудобства.

Несчастного Желткова официальная версия рассказа как бы ставит перед вопросом «Тварь ли я дрожащая или право имею». Более того, многие положительные персонажи советской литературы шептали в ухо персонажам нерешительным: «За любовь бороться надо. Не жди, брат, хватай, стерпится-слюбится». И это сущая беда.

Беда в том, что решений-то никаких тут нет, а честный обыватель норовит ухватиться за какой-нибудь рассказ оттого, что в нём рассказывается, как скучную нашу жизнь озарить духовностью.

В фильме Роома 1964 года всё получилось довольно примитивно, но и в книге хватает того, что мы нынче зовём пошлостью [3]. И слёзы потекли по её щекам, и проч., и проч. Но даже из этого внимательный читатель может сделать много интересных наблюдений. Например, оппозиция «бедность vs богатство» не вполне работает: князь с женой небогаты, состояние расстроено, и княгиня Вера «отказывает себе почти во всём» не только по природной скромности, а ещё и по необходимости. К тому же героиня у Куприна начала получать письма семь лет назад, за два года до замужества. Она не обязательно вышла замуж в шестнадцать, но, тем не менее, это ещё очень молодая женщина. Попробуйте представить современную двадцатипятилетнюю сотрудницу офиса с этими заламываниями рук и - вот меня коснулась настоящая любовь и больше в жизни, может быть, я не встречу её никогда.

Речи персонажей – это с одной стороны стилистический ужас, а с другой - как раз после этого «довоенного» времени и после времени военного в 1914-1918, произошёл слом эстетики. Появилась экономность метафор, хемингуэй-ремарк и всё такое, потому что Великую войну невозможно было переварить просто так. Для того, чтобы эстетическому чувству выжить, невозможно придыхать на каждый цветок. Но Куприн пишет прямо перед войной, чувства ещё свежи, им пока ничего не угрожает. Для его героев эти сопли ещё позволительны. То есть можно стр-р-р-радать, потому как человечеству ещё общих страданий не показывали. Однако и тут есть нюанс - маленький влюблённый человек ведь не думает о Хиросиме и Освенциме (или тогда - о Вердене и Сомме), даже когда они случились. Для него свои чувства самые главные - и тут ему легко потерять адекватность.

Сейчас-то что, сейчас слово «маниак», которое недоумённо катает на языке старый генерал, стало привычным - тысячи романов посвящены новым Желтковым, которые вплотную приблизились к своим княжнам и княгиням, да что там, посадили их в подвалы, окружив любовью и гранатами.

Нам всем хочется быть счастливее, чем мы есть. И у этого чувства есть много разновидностей, спектр широк - от сожаления, что нельзя прожить все жизни сразу, до того, о чём писал Набоков, об уколе упущенного случая [4].

В мягкой версии этого сюжета, современная цивилизация так устроена, что новому Желткову – раздолье: пиши – не хочу. Спам фильтр режет его послания прямо на сервере, чёрный список блокирует телефонные номера, но само производство не останавливает. Ну появляются на странице профиля анонимные гранатовые браслеты, как разбитые сердца – да и дело с концом. Надо, что ли, посоветовать кому – а то какая-то дребедень в этих подарках.

В общем, никто не знает, как надо. Преследования - унизительны, а мир сейчас живёт куда быстрее, чем в 1910 году. Чувства выгорают стремительно. Жизнь - жёстче, как говорилось в известном анекдоте.

И, чтобы два раза не вставать, я покажу, как расправляется жизнь с романтиками, что бормочут о любви с придыханием:

Салат «Гранатовый браслет»:

Ингредиенты: орехи грецкие ядра — 50 г; гранат — 2 шт.; свёкла вареная — 1 шт.; яйцо вареное — 4 шт.; картофель вареный — 4 клубня; майонез — 2 стакана; курица копченая (мякоть) — 150 г. Время приготовления: 25 мин. Порций: 4.

Примечания:


[1] «Пристав Дерябин».

[2] «Он был золотой, низкопробный, очень толстый, но дутый и с наружной стороны весь сплошь покрытый небольшими старинными, плохо отшлифованными гранатами. Но зато посредине браслета возвышались, окружая какой-то странный маленький зеленый камешек, пять прекрасных гранатов-кабошонов, каждый величиной с горошину».

[3] "Вот сейчас я вам покажу в нежных звуках жизнь, которая покорно и радостно обрекла себя на мучения, страдания и смерть. Ни жалобы, ни упрека, ни боли самолюбия я не знал. Я перед тобою - одна молитва: "Да святится имя Твое".

Да, я предвижу страдание, кровь и смерть. И думаю, что трудно расстаться телу с душой, но, Прекрасная, хвала тебе, страстная хвала и тихая любовь. "Да святится имя Твое"... В предсмертный печальный час я молюсь только тебе. Жизнь могла бы быть прекрасной и для меня. Не ропщи, бедное сердце, не ропщи. В душе я призываю смерть, но в сердце полон хвалы тебе: "Да святится имя Твое". Ты, ты и люди, которые окружали тебя, все вы не знаете, как ты была прекрасна. Бьют часы. Время. И, умирая, я в скорбный час расставания с жизнью все-таки пою - слава Тебе. Вот она идет, все усмиряющая смерть, а я говорю - слава Тебе!.."

[4] «Он ехал - и вот доехал - к одинокой во всех смыслах молодой женщине, очень красивой, несмотря на веснушки, всегда в черном платье, с открытой шеей и с губами, как сургучная печать на письме в котором ничего не написано. Она все смотрела на Федора Константиновича с задумчивым любопытством, не только не интересуясь замечательным романом Стивенсона, который он с нею уже три месяца читал (а до того, таким же темпом, читали Киплинга), но не понимая толком ни одного предложения и записывая слова, как записываешь адрес человека, к которому знаешь, что никогда не пойдешь. Даже теперь - или точнее говоря именно теперь, и с большим волнением, чем раньше, Федор Константинович, влюбленный в другую, ни с кем несравнимую по очарованию и уму, подумывал о том, что было бы, если б он положил ладонь на вот эту, слегка дрожащую, маленькую, с острыми ногтями, руку, лежащую так пригласительно близко, - и оттого, что он знал, что тогда было бы, сердце вдруг начинало колотиться, и сразу высыхали губы; однако, тут же его невольно отрезвляла какая-нибудь ее интонация, смешок, веяние тех определенных духов, которыми почему-то душились как раз те женщины, которым он нравился, хотя ему был как раз невыносим этот мутный, сладковато-бурый запах. Это была ничтожная, лукавая, с вялой душой, женщина; но и нынче, когда кончился урок, и он вышел на улицу, его охватила смутная досада: он вообразил гораздо лучше, чем давеча при ней, как должно быть податливо и весело на всё нашло бы ответ её небольшое, сжатое тело, и с болезненной живостью он увидел в воображаемом зеркале свою руку на ее спине и ее закинутую назад, гладкую, рыжеватую голову, а потом зеркало многозначительно опустело, и он почувствовал то, что пошлее всего на свете: укол упущенного случая».

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67