Постиндустриальное бессмертие человека

От Иоанна 12:20-36

"Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода" (24)

Смерть натворила немало бед в прошлом веке - теперь прикрывается фиговым листком "естественной" в зале суда нового тысячелетия. Некогда неделимое, недоступное, унитарное событие смерти - мгновение абсолютного исчезновения человека - рассыпалось под ударами новейших биомедицинских технологий и превратилось в кластер процессов, социальных, индивидуальных, психологических, физиологических. Кроме начала и конца процессы имеют направление развития, т.е. возможную обратимость, и в этой возможной обратимости процесса "смерти" в культуре позднего постмодерна открылась скрытая пружина развития мировоззрения человека последних двух столетий - псевдобессмертное ускользание "из" или "от" собственного конечного/предельного мира.

Любой монотеизм предпочитает вечного бога, в тени которого языческое бессмертие политеизма иссякает. "Вечный? Это очень великий бог!" - говорили полинезийские туземцы европейским путешественникам (Дж.Фрезер, "Золотая ветвь").

Но вечности тоже свойственно оступаться. Разложение христианского монотеизма как единого института церкви и общества начиная с эпохи Возрождения открывает дорогу "бессмертным" людям Нового времени.

Когда новое бессмертие оспаривает свои "общечеловеческие" права у дряхлеющей вечности, первое, что уничтожается, - смерть, смерть как бессилие, бессилие познавать добро и зло, и именно последнее ставится первой мишенью человека в борьбе за собственное могущество.

"2 И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, 3 только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть, 4 И сказал змей жене: нет, не умрете, 5 но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло".

Низложение христианского мира Средневековья начинается с крушения ада, загробного существования человека. Христианская парадигма "бессмертная душа - смертная плоть" последовательно преобразуется в новоевропейский дуализм Декарта и сама смерть, которая в теологии представляет собой развернутый в особом пространстве и времени процесс от разделения души и плоти (первая смерть) до всеобщего воскрешения, превращается в простое точечное "Ничто". Смерть касается только тела, но разум онтологически бессмертен, именно поэтому возможно познание добра и зла, коль последнее приравнивается, по сути, к божественному акту: "Вы будете как боги, знающие добро и зло". Опыт смерти не просто трансцендентен для сознания. Старение и, значит, смерть - атрибуты организма. Смерть сознания невозможна - оно может слабеть, но лишь потому, что слабеет тело, оно может болеть, но лишь потому, что тело дарит человеку немощь, но оно (сознание) не может умереть, его (сознания) смерть/исчезновение лишь последствия старения/исчезновения организма. Сознаем ли мы это или нет, "бессмертное" или "божественное" измерение разума и воли правило миром культуры.

Утверждение собственного "бессмертия" перед лицом точечного "Ничто" - парадигма постхристианской культуры.

Ритуальное самоубийство остается в забытом язычестве. Вожди древних племен спокойно убивали себя, утверждая тем самым свое божественное происхождение. Однако со временем ритуал самоубийства вождя всегда замещается жертвенным убийством обычных членов племени. Передать право на собственную смерть другому - человеческий, слишком человеческий поступок.

Когда безумная рулетка смерти "эпохи смерти бога" охватывает мировыми войнами народы, когда власть и смерть объединяются в пространстве тоталитарных режимов, возможная смерть отдельного человека превращается в псевдобессмертную игру текстов. Человек начала прошлого века всегда был готов созерцать "невозможную возможность" (Ж.Деррида) абсолютного исчезновения, но, так и не делая последнего шага к тому, чтобы умереть на деле, а не в процессе созерцания.

"Я" перед лицом смерти. "Я" по поводу смерти другого. Бытие при смерти. Нужда смерти. Влечение смерти. "Бытие-к-смерти". Однако "то, что открыто Dasein, есть только бытие, направленное к смерти, бытие, обреченное смерти и никогда, по сути, не умирающее, как замечает Деррида, бессмертное бытие".

Возведенная на пьедестал онтологии усилиями культуры начала прошлого века, только в руках потребителя смерть лишилась недоступного обаяния "Ничто" и легко превратилась в точку, последнюю точку процесса старения, и только как последняя точка процесса старения, а значит, последняя точка жизненного пути человека, становится человеческой и... наконец, доступной для радикального уничтожения.

"22 И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно".

Человек простер руки и хочет взять плодов от древа жизни и вкусить вечности и стать бессмертным. Смерть как процесс, а точнее, процессы старения, умирания и смерти - стержень постиндустриального понимания и восприятия конечности человека.

Страх будущей/возможной точечной смерти теперь ведет маргинальное существование в офисах психотерапевтов, а вопрос "Почему я должен умереть?" передает эстафету стыдливому чувству бегства от любых признаков старения, как психических, так и физических. Смертный человек, т.е. неизбежно стареющий, конечный, и, значит, вызывающе "конченный" человек, - неудачник постиндустриального мира, "лузер", которого пора и можно ограничить в потреблении, а значит, убрать из активного процесса жизнедеятельности.

Актуальное бессмертие - устойчивая тенденция и стратегия развития "стареющих" обществ Европы, Америки, Азии. Смерть теперь не просто бессмыслица, а досадное недоразумение, промах, просчет природы на каком-то этапе эволюции. Человек убирает с глаз долой любые знаки, символы действительной смерти и самих умирающих, уже покойников, с глаз долой: кладбища окончательно выносятся за пределы городов и поселений, хосписы скрываются в безлюдных районах; эпидемия рационального суицида, эвтаназия, новые критерии смерти человека - предметы правовых споров, но отнюдь не естественный вызов безграничной человеческой воле.

"Бессмертное" отношение постиндустриального человека к пока неизбежному процессу старения вытесняет измерение конечной природы любого существа, любого процесса возникновения и развития. Но когда и почему появляется старение? Основной ответ эволюционной биологии предельно прост: на стадии возникновения многоклеточных организмов и полового размножения. Точнее, это два взаимосвязанных и неделимых процесса - половое размножение и старение организмов. Когда организм начинает стареть? На пике половой активности и зрелости.

Когда человек впервые начинает осмыслять собственную смертную природу? Когда он осознает прекращение жизнедеятельности/существования отдельной особи рода, племени, стада? Или когда он осознает цикл воспроизводства единого целого социального организма поколений?

Когда миссионеры попытались привнести основы сельского хозяйства туземцам одного из племен, они потерпели неудачу. Аккуратные огороды и поля овощных культур недолго захватывали воображение туземцев. Аборигены отправлялись на поле и выкапывали посаженные корнеплоды, отнюдь не руководствуясь временем года или степенью созревания плодов, а только собственным желанием есть.

В христианстве наказание первых бессмертных людей смертью происходит через наделение Адама и Евы способностью размножаться - и именно поэтому стареть и в конце концов умирать.

"16 Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою".

И далее:

"17 Адаму же сказал: за то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева... со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; <...> 19 В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься".

Как бы радикально ни изменялась система ценностей нового мира, человек продолжает последовательно оспаривать свое беспредельное могущество у призрачного мира религии, христианских догматов веры, и не "перед лицом" неизбежных старения и смерти", а уничтожая их посредством новых технологий.

Основные тенденции развития современного мира (старение обществ, снижение рождаемости) вновь возвращают нас к забытой теме восстания против мира религии. Радикальные течения (трансгуманизм, иммортализм) вновь призывают в мир человекобога, но уже другого, человекобога общества потребления. Теперь даже добровольная кастрация становится одним из видов сервиса, помогающим человеку (мужчине) отодвинуть признаки старения организма, а отказ иметь детей (или много детей) в пользу возможной карьеры заставляет женщин искать любые способы избежать не только беременности, но и самого непосредственного акта зачатия. Общество потребления требует безболезненного вынашивания и рождения детей, и, когда искусственное созревание плода станет возможным благодаря новым технологиям, услуги суррогатных матерей, вынашивающих абсолютно чужих детей, немедленно канут в Лету.

Не познание добра и зла, а бесконечный круговорот потребления, не героический вызов недоступной смерти, а бесконечная погоня за долголетием и "бессмертием": экология, фитнес, здоровое питание, достойные человека условия труда и отдыха, - никто не желает в поте лица есть хлеб и размножаться со скорбью, - эта честь передается многочисленным мигрантам из развивающихся стран.

Человечество с завидным упорством пытается бесконечно продлевать время присутствия под солнцем. Если к этому добавить различные беспредельные эксперименты над собственной природой, направленные на достижение земного активного долгожительства/бессмертия, крионического воскрешения и перевоплощения в клонах, то в самом ближайшем будущем стареющий и потому умирающий человек станет вымирающим анахронизмом, достойным занесения в особую Красную книгу.

Интерес к "танатологии" российских гуманитариев иссяк. Переводы европейских работ, посвященных феномену смерти, какое-то время были джентльменским набором философской танатологии. Любая книга, так или иначе затрагивающая отношение к смерти, пересказывала из тома в том работы М.Хайдеггера, Э.Левинаса, Ж.Бодрийара, В.Янкелевича, Ж.Дерриды. Однако всему так или иначе приходит конец. Бесконечными могут быть только интерпретации текстов и ремонт в собственной квартире. Познавать мир другого - задача вполне конкретная и определенная. Любое познание - процесс конечный, т.е. процесс реализации определенной цели, и, значит, предполагающий начало и конец. "Советская смерть" как исторический, социальный, персональный процесс так и не выбралась из круговорота постсоветской истерики по поводу краха (коллапса, гибели и т.д.) коммунистической империи. Урок, который преподнесла постсоветская история нашей культуре, остался незамеченным - человек, потомок человекобога, отказался размышлять о необходимом пределе, тем более испытывать собственную волю перед смертью.

Но если на Западе исследования феномена смерти переместились в сферу прикладных областей знания: биоэтики, суицидологии, терминальных стадий умирания, эвтаназии; процессов старения обществ и исследований среднего возраста, то на страницах отечественных философских журналов или онлайновых порталов теперь стоит гробовая тишина.

Как ни пыталась российская культура отыскать свое особое место (или пессимистически отказаться от такового) в современной эпохе глобализации, в том, что имеет отношение к человеческой конечной природе, т.е. к старению и смерти, к отказу от любых необходимых пределов сознания, наш соотечественник повторяет, вольно или невольно, все имеющиеся в распоряжении человечества способы ускользания, а то и прямого бегства, от самого себя.

Возвращение российской философии к проблемам современной танатологии - процесс неизбежный. Однако прежде всего следует окончательно оставить представления о человеческой смерти как мгновенном событии нашей "природы", либо как естественном (природном) событии, открывающем человеку путь в иное "сверхчувственное" измерение. Такая смерть есть не более чем призрак индустриального бессмертия. Событие смерти, его реализация принадлежит человеку.

Но смерть не значит "исчезновение" - прекращение важнейших биологических функций, естественная смерть. Смерть человека не тождественна биологической смерти, это очевидно, так же, как и человеческие пределы не тождественны внешним, природным границам человеческого существования. Иными словами, человеческая смерть не тождественна факту исчезновения человека из "земных" пространства и времени и разнообразному осмыслению отношений человека к этому факту.

Возможно, только теперь мы приближаемся к собственно проблеме человеческой смерти, когда, отступив от факта естественного исчезновения, начинаем рассматривать нечто не просто принадлежащее человеку, а то, что представляет такую же необходимую, фундаментальную предпосылку человеческого присутствия в мире, как жизнь. Жизнь и смерть, но смерть как единый процесс старения и умирания - две формы человеческого присутствия в мире, то, благодаря чему он является в "земном" пространстве и времени, проходит свой путь и исчезает в конце концов.

Человек смертен не по приговору природы или бога, а как родовое существо (К.Маркс). Бессмертное отношение постиндустриального человека к пока неизбежному процессу старения вытесняло измерение конечной природы любого существа, любого процесса возникновения и развития. Более того, отношение мужчины (воина, охотника, добытчика, авантюриста, художника, мыслителя) к угрозе гибели/исчезновения вытесняло из пространства культуры отношение женщины отнюдь не к мгновению исчезновения, а к процессу зачатия, созревания и рождения плода; выкармливания и взращивания; старения и дряхления.

Пределов потребления постиндустриального мира не существует, так же как не существовало никаких пределов для недавно усопшего советского коммунизма. Люди превращают способ самовоспроизводства человеческого общества (половое размножение, воспитание, социализация подрастающего поколения; старение, умирание, смерть) в совокупность процессов, которые все реже пересекаются в рамках развития одной семьи, рода. Тем самым превращают необходимый предел человека (мужчин и женщин) как вида определенных земных существ в пока что неизбежную ошибку природы (эволюции), граничащую с беспросветным суеверием ушедших поколений. Говоря о пределе, мы все еще легко ставим запятые и упоминаем его вслед за границей. Разница между "границей" и "пределом", похоже, определяется эмоциональностью автора или стилем изложения, а не действительным различием между тем, что легко можно переступить, обойти, преодолеть, и тем, что, определяя все наше целое, только то и позволяет оставаться самим собой и в то же время не выпускает ни на шаг за границы своего охвата.

Никто не запрещает и не может запретить человеку пытаться преступить предел собственного существования или свести его к абстрактной или действительной абсолютной границе земного присутствия. Но, коль смерть из бессмысленной точки абсолютного исчезновения давно мертвого человекобога обретает черты последнего поступка процесса жизнедеятельности современного потребителя, процесса старения, именно в проблеме переосмысления предела человека, предела любого процесса возникновения и развития, она и обретает те самые черты, земные и доступные, неведомые экзистенциальной тоске одиночек или просто дурному настроению индустриального "Я".

Не важно, сумеешь ли ты "без страха и упрека" посмотреть в отсутствующее лицо прежней, мертвой смерти. Не важно, на какие поступки подвигает тебя "постыдные" старение, умирание и смерть другого человека. Важно то, каким образом ты определяешь собственное воспроизводство как родовое существо в социуме. И только в этом осмыслении воспроизводства современных обществ и самих людей, в осмыслении пределов собственного осмысления возможно возвращение к предельному/конечному/смертному роду, а значит, и человеку, и сам феномен смерти, (теперь уже феномены старения и смерти) вновь обретет фундаментальное измерение в иерархии складывающихся ценностей новой человеческой культуры.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67