Политический тупик трансплантологии

Россия похожа на Винни-Пуха - ПРАВО-писание хорошее, но почему-то хромает. Оно хорошее, понимаешь, но хромает... Писать законы и инструкции - пишем, но на деле...

Сам по себе закон - филькина грамота без развитой правовой системы в обществе. Если жесты первых лиц, отодвигающие трубы от уникальных озер, или "слово" мэров не проводить точечных застроек - неотъемлемый атрибут нашей жизни, то вера в "правильные и хорошие" законы сродни дремучему суеверию и для власти, и для обычных граждан. То есть не правовая система, не надзорные органы или судебная власть, а один человек по мановению руки вершит судьбы заповедных зон природы или судьбы градостроительного комплекса города Москвы. А потому любая инструкция, которая время от времени выпадает, будто джокер из колоды министерств, заставляет не столько вчитываться в написанное, сколько представлять себе тех, чьими руками или под чьим крылом будут развиваться как "по написанному" те или иные направления нашей жизни.

Особенно если инструкция касается вопросов жизни и смерти. Речь идет о "разрешении на детскую трансплантологию" - именно так комментирует СМИ информацию об инструкции Министерства здравоохранения и социального развития РФ.

* * *

Пытаться дать развернутую аналитическую статью по данному решению Минсоцздрава - это все равно что попытаться на нескольких страницах развернуть по меньшей мере сорокалетнюю историю науки и практики, появления биоэтики и новых биомедицинских технологий.

Начнем с самого начала: Министерство здравоохранения и социального развития РФ узаконило "детскую трансплантологию, которая была до сих пор запрещена из-за отсутствия высокоточного оборудования, позволяющего достоверно констатировать смерть головного мозга ребенка".

Никакого запрета и не существовало - просто до сих пор детям трансплантировали органы (почки) взрослых, что, разумеется, с оглядкой на западную практику, считалось не самой лучшей заменой, но, конечно, приносило успехов.

Теперь же речь идет о разрешении на трансплантацию детских органов детям. Вот что самое главное. Каким образом получают, а теперь будут получать и детские органы для пересадки? Речь идет о разрешении на "забор" органов у детей на основании констатации "смерти мозга" в соответствии с пресловутой инструкцией, и вот здесь-то и кроется весь гигантский клубок проблем, над которыми бьются медицина и общество уже не одно десятилетие.

Перипетии критерия "смерть мозга" в современной культуре - "терра инкогнито" для подавляющего большинства наших граждан настолько, что не только пресса, но и представители академической общественности - философы, юристы, социологи, писатели и журналисты - либо не имеют, либо имеют об этом весьма смутное представление. О том, что произошло в 1968 году, когда специальный комитет Гарвардской медицинской школы предложил наряду с традиционным критерием смерти ("биологическая смерть") использовать принципиально новый критерий - "смерть мозга", или в самом широком смысле "смерть сознания", нам, слава правописанию, уже известно. Правда, кто же тогда, в 60-е, не обсуждал возможности принятия нового критерия смерти?

Критерий "биологическая смерть" (хотя термин этот появляется в середине прошлого столетия благодаря советскому академику Неговскому) существовал не одно тысячелетие. Смерть человека определялась (констатировалась) на основании определенных "телесных" характеристик, а именно остановки сердцебиения и дыхания, или кардио-пульмонологического критерия. Именно этот критерий и соответствовал понятию смерти как мгновенного, необратимого, неизбежного прекращения жизнедеятельности организма, т.е. человека (замечу в скобках - здесь "организм" и "человек" - взаимозаменяемые термины). И именно этот облик смерти господствовал в нашем сознании, по крайней мере, со времен, когда представления о загробном существовании праведных и неправедных христианских душ начали постепенно сдавать свои позиции в пользу науки и рационализма; свободы, равенства и братства.

Критерий "смерть мозга" перевернул вековые традиции. Впервые в истории смерть одного мозга, соответственно, необратимая утрата сознания стала правовым, культурным, медицинским критерием смерти, но уже не организма(!), а человека. Соответственно, радикально трансформировалось само понятие смерти, но об этом разговор особый.

В чем принципиальная разница между традицией и новым критерием?

Дело в том, что в результате констатации традиционной биологической смерти перед человеком всегда лежал "бездыханный" труп, со всеми вытекающими процессами окоченения, появления трупных пятен, разложения, распада и т.д.. Критерий "смерть мозга" явил перед лицом изумленного человека совершенно другой его "сухой остаток" - так называемый "живой труп", или, как с элегантным цинизмом говорят врачи, - "препарат сердце-легкие". Этот труп отнюдь не коченеет и не покрывается трупными пятнами. Он продолжает дышать, а сердце продолжает биться, разумеется, с помощью искусственных аппаратов и систем, но только специалисты понимают, что "смерть мозга" (запредельная кома) необратима. По крайней мере, на настоящий момент НИКТО не возьмется вернуть к нормальной и полноценной жизни такого пациента. Да, уповают на био-, нанотехнологии и будущий скорый прорыв в этой области, но пока - увы.

Таким образом, с точки зрения права и медицины и первом и во втором случае, несмотря на абсолютно разные характеристики "сухого остатка", перед нами один и тот же труп. И в том и в другом случае мы теперь спокойно говорим: "Человек мертв". И, соответственно, никакое хирургическое вмешательство теперь не будет расцениваться как преднамеренное убийство или убийство по неосторожности или в результате халатности. И, самое главное, органы, которые можно "изъять" из такого трупа, с успехом применяются в трансплантологии. Как происходит "изъятие" органов? Догадайтесь сами, каким образом бригада специалистов может достать жизненно важные органы из тела пациента со смертью мозга. Так же, как и судебные медики проводят "вскрытие" обычного трупа.

До появления критерия "смерть мозга" можно было использовать только почки. Зато после 1968 года новая смерть выдала медицине "на гора" любые органы - сердце, легкие, печень, селезенку. И трансплантология зашагала семимильными шагами по странам и континентам, исцеляя десятки и сотни тысяч прежде неизлечимо больных людей.

Что важно, Гарвардская комиссия вовсе не изобретала новой смерти, а, как признают некоторые историки медицины, просто узаконила обычную медицинскую практику - прекращать пустые реанимационные мероприятия, тратить силы, время, средства, когда мозг пациента мертв. Кроме того, комиссия пыталась с помощью нового критерия защитить рождающуюся трансплантологию, экспериментальную медицину от грозного контроля общества, особенно после Второй мировой войны, после нацистских опытов эвтаназии... Да и в 60-е перспективы трансплантологии воспринимались еще как фантастика, скорее как хорошие сценарные идеи и сюжеты для новых книг и фильмов.

С самого начала критерий этот был воспринят неоднозначно уже во время работы знаменитой комиссии, и среди ее членов сразу же начались споры о его содержании, о понятиях "смерть", "человек", - споры, которые со временем развернулись в ежегодные конференции, семинары, конгрессы, выплеснулись на страницы десятков, сотен, тысяч книг, специальных и художественных бестселлеров.

"Скрывшись" под маской новой смерти, медицина в послевоенные годы открыла путь для перспективных направлений науки и технологий, но не прошло и нескольких лет после принятия критерия "смерть мозга", как уже само американское общество потребовало защиты от молоха молодой трансплантологии.

* * *

Легко опрокидывать миры традиций, не переступая порога родной кафедры или кабинета в госпитале. Гораздо сложнее убедить общество в том, что традиция давно мертва, что дышащее тело с мертвым мозгом всего лишь труп, готовый "к употреблению" на нужды трансплантологии. Вот как раз это противостояние медицины и общества, переходящее порой в открытые войны, и есть корень проблемы. Не разрешение или запрет на трансплантологию, т.е. чудесное исцеление, а разрешение или запрет на "забор органов" на основания критерия смерти мозга - вот гордиев узел современной истории медицины и технологий.

Противников критерия смерти мозга не меньше, чем сторонников, особенно если понимать, что одной части общества, конечно "во имя любви и милосердия", приходится "жертвовать" своими близкими во имя другой части, готовой исцелить своих родных любыми средствами. Но и в самой медицине не все так просто - порой уважаемые и всемирно известные сторонники нового критерия со временем отказывались называть "это" смертью и переходили и переходят в лагерь не менее ярых критиков. Так случилось, например, с детским нейрохирургом в Калифорнии Аланом Шемоном, да и с десятками, сотнями других. Но и обратное движение тоже не редкость, как произошло, например, в Испании, когда дочь одного высокопоставленного духовного лица вернули к полноценной жизни и механизмы пропаганды органного донорства стали одними из лучших в мире.

Примечательно, что противники критерия от медицины и биологии протестуют отнюдь не против трансплантологии, отнюдь не против самого забора органов, но категорически отказываются признавать пациента с диагнозом "смерть мозга" мертвым, т.е. "живым трупом". Взамен одиозного критерия и нового понятия смерти они предлагают не жонглировать терминами, определениями, а просто перевести проблему в другую плоскость, а именно назвать все актом эвтаназии, что, разумеется, нисколько не спасает положения дел, а порождает новые споры и новое противостояние биомедицинских технологий и общества.

* * *

Смерть не нефтяная труба, ее не отодвинешь от человека волевым решением или референдумом, словом. Констатировать новую смерть - неизбежная формальность, а вот получить разрешение от родственников на использование органов этого дышащего тела, убедить их в том, что это труп, что медицина бессильна, оказывается гораздо сложнее. К тому же речь идет не о единичном случае, а о десятках тысячах "заборов" органов в год для каждой страны.

Несмотря на гигантскую по объемам и широте аудитории пропаганду в обществе органного донорства, американцы, например, не могут похвастаться результатами. Публичные дискуссии политиков, теологов, писателей, журналистов, академические, междисциплинарные конгрессы, секции, лекции, семинары; общественные организации, созданные десятками в каждом штате, центры биоэтики практически в каждом университете, но даже сами сотрудники центров трансплантологии, обслуживающий персонал до сих пор сомневаются или не уверены в том, что человек со смертью мозга - мертв, т.е. труп, что смерть мозга - такая же смерть, как и привычная биологическая. Не говоря уже об обычных гражданах.

Да и реагирует этот "труп" на скальпели так же, как реагировал бы живой человек. Тоже проблема...

Сейчас Министерство здравоохранения и социального развития РФ заверяет, что в инструкции все четко регламентировано. Российские центры педиатрии, главные раввины и православие уже одобрили ее по всем параметрам. Но давайте попробуем "оживить" инструкцию, т.е. представить себе, что значит использовать органы ребенка "только с разрешения родителей".

Ребенок в специальной палате, подключен ко всем мыслимым системам, глаза закрыты, никакой реакции на окружающих, "дышит", теплая, розовая кожа. Как рассказывал мне один из врачей затерянной областной больницы, "мать с отцом приходят чуть не каждый день, приносят иконки, игрушки: мол, в себя дитя придет, а тут любимые и знакомые вещи, а у меня даже оборудования такого для диагностики нет, да и права у меня нет констатировать "смерть мозга". Ко мне медсестры подходят, спрашивают: "Игорь, что делать то будем? У него уже родничок холодный, а они сегодня опять иконки и "живую" воду привезли, сидят весь день...".

Действительно, что и как делать?

К родителям ребенка подступают врачи, отодвигают в сторону "игрушки с иконками" и предлагают мамаше из затерянного городка "возлюбить" по-христиански другого ближнего, разрешить отключить ребенка от системы и "пожертвовать" его органы чужому ребенку, потому что ее, который перед ней, мертв. То есть люди в белых халатах будут (как?! кто?!) убеждать несчастную мать, что тело ее дышащего сына - труп по новым критериям, поэтому что? Прослушайте лекцию о том, что такое смерть мозга и сколько детей в стране ждут органы вашего ребенка?!

А то, что дышит? Но ведь мозг мертв, и сознание не вернется никогда, и надо идти в ногу со временем. Бред.

Да простят меня наши уважаемые звезды трансплантологии, включая заместителя министра Стародубова, но ни один вменяемый человек, я подчеркиваю - ни один , не поверит врачу, что "смерть мозга" - это смерть, что его дышащий ребенок мертв. И опять забесятся на страницах газет слухи, сплетни, суеверия: "Живых детей режут на органы".

Если для России смерть мозга - это смерть из-под полы медицинского халата, доступная и понятная только узкому кругу специалистов, то в США констатация смерти мозга у ребенка требует не только узкой бригады специалистов, а и бригад психологов, социальных работников в каждом штате, в каждом донорском центре, только для реабилитации несчастных родителей, не говоря уже о страховании, национальных программах и фондах, благотворительных организациях, задачи которых - помочь, поддержать матерей и отцов, которым приходится принимать или нет такое решение, и не просто поддержать, а еще и... помочь медицине убедить дать согласие, помня о том, что органов катастрофически не хватает во всем мире.

Да, конечно, социальная политика и работа, например, в США дают о себе знать на каждом шагу - порядка 80% граждан США считают, что теплое, дышащее с бьющимся сердцем тело можно признать трупом, т.е. критерий "смерть мозга" - это полноправный критерий смерти человека, такой же, как и традиционная биологическая смерть.

И теперь уже проблема заключается не в том, что необходимо отыскать, во что бы то ни стало, родственников потерпевшего, даже в другом штате или стране в любое время суток, сообщить им о трагедии и получить от них разрешение на забор органов, а в том, что каждый американец обязан, точнее, обязан подумать, подписывать ли ему самому заранее этот мандат доверия медицине. Мандат доверия науке, которая заверила собравшихся на американском континенте, что "смерть мозга" по всем научным характеристикам является новой смертью.

Теперь уже это новый виток борьбы за свои права и одновременно развития трансплантологии: получая права или диплом, обращаясь за врачебной помощью или любыми консультациями в сфере здравоохранения, вы обязательно получите буклет и предложение поразмыслить и подписать бумагу, в которой вы разрешите врачам в случае несчастного с вами случая не бегать по ночам в поисках родственников, не обрывать телефоны. Конечно, этот "мандат доверия" на смерть вашего мозга будет храниться в единой общеамериканской базе данных. (Кстати, как там у нас с федеральным проектом "Электронная Россия"?)

Ситуацию с этой специальной картой очень точно прокомментировала Стефани Мэн, нейрохирург, юрист, человек, которому чуть не еженедельно приходилось участвовать в процедуре констатации смерти мозга в детском госпитале. "Когда моя дочь студентка пришла и сказала: "Я подписываю карту!", я ответила ей: "Только через мой труп. Только! Я знаю, что такое констатировать смерть мозга", - и дальше патриотично промолчала.

Но она далеко не единственная. Эту проблему с вами будут обсуждать люди совершенно разных профессий и в Нью-Йорке, и в Олбани, и в университетах, и в такси, и писатели, и историки - словом, общество в курсе всех проблем медицины.

И вот что особенно интересно - из 80% согласных с тем, что это есть подлинная смерть, только 20% согласны подписать такой вот мандат доверия. Что такое?! Почему? Ведь органов катастрофически не хватает, ежегодно одно только почку пересаживает в США порядка 30 тысяч. Каждому, я подчеркиваю - каждому, могут понадобиться чужие органы для продления своего присутствия или своих детей и близких на земле. В чем же тогда проблема? Вы на 80% уверены, что смерть мозга - смерть человека и "забирать" органы у других для продления вашего присутствия на земле законно. И тут же допускаете сомнения по отношению к самому себе и своим близким на целые 20%. А "вдруг" кто-то ошибся, и я своей рукой!..

Здесь же стоит объяснить нашим ярым сторонникам перехода к американской системе "испрошенного согласия", что даже для американцев - это в том числе и непростая "техническая" проблема - организовать поиск родственников в нужную минуту, успокаивать, объяснять и порой вытаскивать клещами разрешение. Кроме того, дефицит органов нарастает не с каждым годом, а с каждым днем и существующая система не справляется. Поэтому сами американцы обстоятельно и всерьез рассматривают в том числе и возможность перехода к системе "презумпции согласия", т.е. к той, которая принята в России и ряде других стран.

* * *

Независимо от правовой системы забора органов - "испрошенное согласие" в США, или "презумпция согласия" в Испании, дефицит органов остается, равно как и развивается сама трансплантология. Поэтому любые новые способы пропаганды, т.е. работы с обществом с целью увеличения количества органов обсуждаются постоянно. Но где дефицит, особенно в вопросах жизни и смерти, всегда появляется и преступление, то есть кражи детей и контрабанда органов, злоупотребления трансплантологии, шокирующие общественность скандалы, "дела врачей" по странам и континентам. Кража и торговля органами - проблема общая, я подчеркиваю - общая для любой страны, развитой и развивающейся, из Северного или из Южного полушария.

Общая настолько, что Международный Красный Крест выделяет средства и организует группы специалистов на расследование нарушений, слухов, "дел врачей" в сфере органного донорства, а о шокирующих цифрах и фактах в отчетном докладе о контрабанде и кражах в мире можно говорить часами.

Но вот, к чести России, могу сразу сказать: проблем злоупотреблений врачей, краж органов у нас нет. Есть во всем мире, но у нас нет. Есть дела харьковских или львовских врачей, совсем свежее - "почкагейт" по-киевски, т.е. на Украине. Но Россия в целом представляет собой "белое пятно" на карте преступной медицины. И дело не в заявлениях наших официальных лиц. В отчетах и докладах международных организаций данных о злоупотреблениях и контрабанде в России практически нет. Ну, разве что совсем уж нашумевшее дело врачей 20-й больницы.

Профессор университета Беркли Нэнси Шепер, одна из международных активисток по общественному контролю над органным донорством, просто махнула рукой и отдала мне два десятка интервью наших врачей, чиновников в Москве и в Питере: "Из пустого в порожнее". И добавила с изумлением, что нигде ей не было так трудно работать, как в России: "У вас не просто занавес, а железобетонная стена вокруг российской трансплантологии".

Бедняга. Она не знает, что такое стальная советская выучка застойного разлива...

* * *

Конечно, широкая дискуссия о критерии "смерть мозга" не изменит положение дел. И здесь я, скорее, соглашусь с врачами, что околополитический дилетантизм хуже смерти, но тогда каким образом общество сможет выработать четкие и ясные принципы взаимодействия, контроля и поддержки системы органного донорства? Ведь в России, в отличие от той же Украины и Белоруссии, отсутствуют даже информационные интернет-порталы по всему кругу проблем. Не говоря уже о книгах, конференциях гуманитариев?

И кстати, что делать с десятками объявлений в российской сети о купле и продаже любых органов? "У нас ежегодно пропадает до 16 тысяч детей", а стоимость органов и операций измеряется хорошим количеством нулей в условных единицах. Хорошая арифметика в целом.

И кстати, как поступят те, кто уже сейчас запросто содержит своих детей в собачьих будках или просто забывает об их существовании, оставляет их то там, то сям? Как поступят воспитатели детских домов, заклеивающие пластырем рты душевнобольным детям, когда им медицина из-под полы предложит обдумать возможность "забора органов" от совершенно бесполезных для них самих детей? Или это опять не про нас? Увы, подозреваю, что, в отличие от стран Европы, Азии, Африки и Америки, Международный Красный Крест опять вернется несолоно хлебавши из нашего отечества.

И, если с точки зрения медицины и чиновников, пропаганда органного донорства в России не предполагает элементарного просвещения, работы с обществом и существует только в виде редких занудливых од нашей трансплантологии, то, возможно, самозащита прав пациентов, родителей, родственников детей, которым придется давать ответ узкой бригаде специалистов вдали от дневного света, требует хотя бы ликвидации безграмотности.

Я против трансплантологии? Нет, конечно. Я даже за новый критерий смерти и занимаюсь этой проблемой не один год. Но все равно - не представляю, как возможно успешное развитие нашей трансплантологии под полами чиновничьих инструкций. И уверен: мало кто из российских граждан сможет дать точный и ясный ответ.

Словом, право-писание у нас хорошее. Но хромает. Кто же поведет нас тернистыми тропами чудесного исцеления? Кто? Разве что доблестный Минздравсоц России в лице заместителя министра Субботина поклянется "слезинкой ребенка" над собственными инструкциями и поправками в "Закон о трансплантологии", что ни одного злоупотребления (т.е. преднамеренного убийства ребенка) не допустит на необъятных просторах нашей Родины?

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67