Письмо из Джорджтауна об уроках русской словесности

От редакции. С преподавания литературы в школе начинается слишком многое – от ценностного выбора множества учеников до привычек к содержательной беседе и поддержанию разговора. «Харизматические» учителя литературы по сути поддерживают огромные пласты повседневной культуры, задавая нюансированную норму общежития, норму внимания и участия; то, что и можно было бы назвать «культурой», если бы не роковая многозначность последнего слова. Эта норма, «души высокая свобода», может называться метафорой «пушкинского Лицея» или «страны/республики словесности», может просто держаться на жестах Мастера, может считаться (по Пастернаку) «правилами нового благородства»... но опыт памяти, оживляющей целые поколения, важнее всего в переходные времена. К счастью, по последним сведениям, администрация РГГУ отреагировала на возмущение общественности из-за увольнения Е.И. Вигдоровой и предприняла важные шаги для исправления случившегося. Редакция «Русского Журнала» внимательно следит за развитием событий. Сейчас важнее всего – никогда не вставать на позицию нейтралитета в таких ситуациях. Об этом – статья доцента Джорджтаунского университета Людмилы Федоровой (Вашингтон).

* * *

С подготовительных курсов РГГУ уволили без объяснения причин одного из лучших московских преподавателей литературы Елену Исааковну Вигдорову, работавшую там более двадцати пяти лет, с момента образования РГГУ. Эта новость, широко распространившаяся благодаря социальным сетям, вызвала среди ее учеников – и вообще всех, кто ее знает – негодование и протест, но еще и недоумение из-за полного абсурда происходящего.

Мне необыкновенно повезло в жизни: у меня были прекрасные учителя – и в школе, и в университете, и вообще в жизни. Но мне всегда особенно приятно, когда меня называют ученицей Елены Исааковны Вигдоровой. Встретиться с Еленой Исааковной, когда тебе шестнадцать лет и ты, потрясенный смутной сложностью мира и литературы, пытаешься понять, как читать, писать и вообще жить в этом мире, где слово очень часто является поступком – большое счастье. Совсем не только для человека с гуманитарным складом, но особенно для него. До этой встречи, при том, что я читала всю жизнь очень много, мое видение литературы было «взгляд и нечто», что-то громадное шевелилось в тумане, как Уральские горы у Пастернака.

На занятиях Елены Исааковны происходит некое волшебное превращение, появляется новая оптика – и становится видно вглубь, и одновременно во все стороны вокруг, и открывается бесконечная переплетенная паутина взаимосвязанных смыслов. Все приобретает резкость и глубину, как будто в твоем распоряжении оказываются бинокль и микроскоп одновременно. При этом, вместо того, чтобы подходить с одной меркой ко всем книгам, ты понимаешь, что набор оптических инструментов свой для каждого автора. И ты оказываешься не один в своей комнате с книгой и тетрадью, где должно быть написано сочинение, а в полной зале, где ведет разговор множество голосов – бахтинская диалогичность литературы впервые приходит на уровне ощущения на этих уроках. Это изменение оптики произошло со мной, происходило на моих глазах с моими друзьями, с поколениями других учеников и теперь уже с нашими детьми.

В преподавании литературы существует методологическая дилемма: учить жизни, воспитывать на примерах литературных героев (как говорила учительница в фильме «Вам и не снилось», словесник – единственный учитель, который касается души), или учить читать и анализировать текст, учить пониманию того, что литературный текст не совпадает с жизнью, но обусловлен тысячью причин – эпохой, литературной традицией, стилем, замыслом автора. Школьные уроки литературы часто склоняются к первому варианту, вузовские – ко второму. Занятия Елены Исааковны чудесным образом эту дилемму отменяют. У нее мы учились внимательному чтению текста и анализу того, как он построен – и в то же время слова и поступки героев оказывались необыкновенно важными для нашей собственной, повседневной жизни, для того выбора, который мы в ней совершали. Необходимость и точность филологического анализа оказывалась неотделима от этического чувства. Опыт стиховедения ставил «грозные вопросы морали», о которых писала Ахматова.

Все начиналось с внимательного подробного чтения текста, со вниманием к деталям, оговоркам, странностям. Именно в этом подробном чтении со студентами – «close reading» и сейчас заключаются мои собственные уроки литературы. Пронзительным было осознание того, какими именно неявными способами автор утверждает свою нравственную позицию. Я хорошо помню оглушительное ощущение, когда благодаря Елене Исааковне я увидела, как в пушкинском «Борисе Годунове» Отрепьев, который в разных сценах появляется как Григорий или Лжедмитрий, вдруг – в те моменты, когда он дает указания полякам «Щадите русскую кровь» и отказывается унижаться «пред гордою полячкой» Мариной Мнишек – назван Димитрием. Единственным жестом, единственной деталью – переименованием героя, когда тот становится вровень со своей ролью, заявляя «Тень Грозного меня усыновила, Димитрием из гроба нарекла», Пушкин признает это право, и превращает его из Самозванца в Дмитрия.

Видение и узнавание деталей, озаряющее текст, оказывалось катарсическим. Ты вдруг, вместе с Плетневым, становился одним из подлинных адресатов текста, читателем-другом, к которому обращается Пушкин, и понимал значение дружеского кивка.

Много раз – и в России, и в Америке – меня спрашивали, как, наверное, многих филологов, не мешает ли анализ произведения его непосредственному, эмоциональному восприятию, не разрушает ли алгебра гармонии, и так далее. Со времен уроков Елены Исааковны нам, ее ученикам, было видно, что читать по-настоящему возможно лишь понимая, как автор обустраивает свой мир, замечая подробности и сдвиги этого мира, и только такое понимание исключает автоматизм восприятия.

У нее мы впервые учились вниманию к точке зрения автора – начиная опять же с пушкинского космического взгляда на мир как на «игралища таинственной игры». Вопрос, откуда в данный момент смотрит автор, где он находится по отношению к создаваемому им миру, и как перемещается его точка зрения, с тех пор стал первым, который я задаю себе и ученикам, читая текст. Многое из того, чему нас учила Елена Исааковна, я встречаю сейчас в новых научных статьях в качестве филологических открытий, и думаю – я ведь все это узнала много лет назад.

Через умение читать приходило умение писать, осознание ответственности за свое слово – за то, что ты скажешь это слово, – за то, что это будет твое слово. Не только искусство поэзии требует слов, но и искусство жизни, как говорит Елена Исааковна, перефразируя Бродского. Всему этому она учила и учит на своих уроках.

Мне бесконечно жаль тех студентов РГГУ, для которых эта встреча больше не произойдет.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67